Он снова начал рассказывать:
— Я посмотрел в глаза благородному манапу Орману и увидел в них жажду власти. Ему самому хотелось стать ханом… И еще прочел я в его глазах угрозу. Он думал о тех трех тысячах рублях серебром и золотой медали, что обещал за мою голову Бесонтин… Потом я увидел убитого батыра Саурыка, потому что манапы не выполнили договора, который заключали мы с ними. И много еще пленили они наших поданных, так что пришлось воевать с ними…
* * *
— О Аллах! — Абильгазы вознес руки к небу. — Война сейчас для нас даже во сне не нужна. Люди устали от нее…
— Да, страшное побоище видел я потом! — твердо сказал Кенесары и посмотрел прямо в глаза своему майсаре. — Земля тряслась от рыданий по мертвым!..
Глаза Кенесары засверкали, и даже у хорошо знавших его советников мороз пошел по коже.
— Но это же только сон! — попробовал возразить Таймас.
— Да, сон! — согласился Кенесары и посмотрел куда-то далеко в степь. — У горы Кекли, на берегах Чу произошло это. На вершине ее стояла армия манапа Ормана, а на вершине Майтюбе стоял я. И еще рядом с манапом на вершине Кекли, что называется Аули-Шыны — «Пик святого», — был сам пишпекский куш-беги Алишер-датка… И они грозят мне кулаком, показывая на еще более высокую гору. И там, на ледяной горе, под самыми облаками, ясно виден Бесонтин…
— Ох, может, и не совсем так, но все может случиться! — тяжело вздохнул Таймас.
— Нет, это только сон! — Кенесары продолжал смотреть куда-то вдаль, голос его был бесстрастен. — «Сто моих людей с волшебной пушкой послал я вам, и Кенесары теперь не уйти!»— говорит им Бесонтин, и голос его гремит в ущельях. Смотрю я вниз и вижу солдат с волшебной пушкой. Как самовар она, и ядра летят из нее подобно гороху…
— Про что думаешь днем, то ночью и снится! — Таймас вытер пот со лба. — Помните, мой хан, ту книгу, которую взял у захваченного нами офицера Жусуп. Там как раз писалось, что скоро люди придумают такую пушку. Вы еще расспрашивали Жусупа…
— Ночью гора Кекли засветилась кострами, и мне показалось, что миллионы их, — продолжал Кенесары. — Как звезд на небе было врагов, но в лицо я видел лишь манапов Ормана и Калигула да куш-беги Алишера. «Выходи на бой!» — крикнул я Орману, но он рассмеялся и повернулся ко мне срамным местом…
Теперь оба советника слушали Кенесары напряженно, не перебивая. Они знали, что это не простой сон… И их судьба тоже могла зависеть от необычного кровавого сна…
— …Сон это был… С одной стороны солдаты белого царя, с другой нукеры хана Коканда, с третьей — сарбазы манапов Ормана и Калигула в белых колпаках. Но хуже всего была пушка, которая выбрасывала тысячу ядер каждый миг. Я не мог оторвать от нее глаз… Наурызбай бросился вперед на своем Акаузе и пал, изрубленный в куски. За ним гибнут один за другим лучшие батыры. Лишь Агибаю удается прорваться сквозь кольцо врагов. Вслед за ним бросаюсь и я в бурлящие воды речки Карасу. Кровь из меня течет, и коня моего уносит вода. Батырмурат и Кара-Улек поддерживают меня с двух сторон. Оставшиеся в живых джигиты помогают выйти на берег…
* * *
— Это плохо, когда снится переправа через воду, — задумчиво сказал Абильгазы. — Значит необыкновенные трудности ожидают нас впереди… Но вы же переправились?..
— Переправился. Но на том берегу сразу же выросли передо мной сарбазы Тюрегельды, военачальника манапа Калигула. И не было им числа… Помню лишь чей-то дикий хохот, рев. Открываю глаза и вижу себя в плену…
Посреди ликующих врагов я стою, и манап Калигула кричит мне, чтобы читал заупокойную молитву, потому что отрубит мне сейчас голову. Но даже Богу я не захотел поклониться!..
Снова переглянулись советники и опустили головы.
— Да, не Бога я вспомнил… — Кенесары развел плечи. — Всю жизнь свою я представил себе в свой смертный час. Вас, своих соратников, вспомнил, родных, друзей… Сары-Арка открывалась мне вдруг вся — от края до края. И синие горы Кокчетау. Песню прощания запел я и помню слова ее все до единого. Вот они…
Кенесары заговорил тихо, раскачиваясь:
Прощай, Сары-Арка! Простор земли моей,
Где кочевали мы, как стаи лебедей.
Но ссор своих мы не преодолели,
Бело в степи от тлеющих костей.
Прощайте, Сарысу и Каратау… Я
Коканд не одолел, месть не сбылась моя.
Куда ни ткнусь — могилою Коркута
Меня встречает отчая земля.
Закончив петь, я подставил голову под саблю Калигула и почувствовал холодное лезвие. Голова моя скатилась с плеч…
Таймас снова отер пот со лба:
— Страшные вещи рассказываете вы, мой хан. Но в народе говорят, что видевший во сне собственную смерть, будет долго жить…
— Ворон живет дольше всех, но что от него толку, — спокойно ответил Кенесары. — Подожди, самое интересное впереди!..
— Что может быть интересного после этого… Ну, что случилось с вашей головой, Кенеке?..
— Это не имеет значения! — Кенесары махнул рукой. — Не смерть свою хотел я вас просить растолковать… Так вот, и умер я, но продолжал все видеть и слышать. Верные мне люди заплакали, зарыдали по всей степи. Но из всего этого ясно услышал я слова вещего певца Нысанбая…
Снова закрыл глаза, качнулся Кенесары:
Гнедой, он так любил тебя!
И потчевал овсом тебя,
И молоком поил кобыльим —
Другого ты не знал питья.
Он был уверен, что с тобой
Ускачет от беды любой.
Так что случилось, конь крылатый?
Остался где хозяин твой?
Когда о смерти Кенеке
Узнал я, свет в глаза погас.
Ах, братья бедные мои,
Сироты, нет отца у нас!
Нам не расправить больше крыл,
Повырывали когти нам;
Кинжал на камень наскочил,
Переломился пополам.
Он с трудом, словно просыпаясь, открыл глаза, посмотрел на изумленные лица своих сверстников:
— Много там еще пелось… И множество отрубленных знакомых голов видел я. Это были головы наших джигитов. На высокие арбы грузили их и везли в подарок хану Коканда. А на первой арбе различал я головы Наурызбая, Жеке-батыра, Кудайменде, Имана, еще пятнадцати султанов и двух моих сыновей. Их надели на колья и выставили на главном базаре…
— Ну, а… ваша голова?.. — чуть слышно спросил Таймас.
— Моя голова не по чину пришлась хану Коканда… Ее как будто бы привезли Бесонтину, который ждал в Капале, а оттуда повезли дальше. И увидел я, как смотрят на нее многие люди и спорят, чья же она. Одни говорят — степного разбойника, другие — народного вождя, третьи — просто жаждущего власти внука Аблая…
— А вы как думаете? — как эхо, отозвался на его слова Таймас.
Кенесары задумчиво посмотрел на него и совсем тихо ответил:
— Я думаю, что все это — правда…
Таймас испуганно отпрянул от него.
— А что же дальше с вашей… вашей головой? — заикаясь, спросил он.
— Ничего… Помню, как будто Аршабок держит ее на вытянутой руке: «Вот наконец увидел я тебя, хан Кенесары!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— Я посмотрел в глаза благородному манапу Орману и увидел в них жажду власти. Ему самому хотелось стать ханом… И еще прочел я в его глазах угрозу. Он думал о тех трех тысячах рублях серебром и золотой медали, что обещал за мою голову Бесонтин… Потом я увидел убитого батыра Саурыка, потому что манапы не выполнили договора, который заключали мы с ними. И много еще пленили они наших поданных, так что пришлось воевать с ними…
* * *
— О Аллах! — Абильгазы вознес руки к небу. — Война сейчас для нас даже во сне не нужна. Люди устали от нее…
— Да, страшное побоище видел я потом! — твердо сказал Кенесары и посмотрел прямо в глаза своему майсаре. — Земля тряслась от рыданий по мертвым!..
Глаза Кенесары засверкали, и даже у хорошо знавших его советников мороз пошел по коже.
— Но это же только сон! — попробовал возразить Таймас.
— Да, сон! — согласился Кенесары и посмотрел куда-то далеко в степь. — У горы Кекли, на берегах Чу произошло это. На вершине ее стояла армия манапа Ормана, а на вершине Майтюбе стоял я. И еще рядом с манапом на вершине Кекли, что называется Аули-Шыны — «Пик святого», — был сам пишпекский куш-беги Алишер-датка… И они грозят мне кулаком, показывая на еще более высокую гору. И там, на ледяной горе, под самыми облаками, ясно виден Бесонтин…
— Ох, может, и не совсем так, но все может случиться! — тяжело вздохнул Таймас.
— Нет, это только сон! — Кенесары продолжал смотреть куда-то вдаль, голос его был бесстрастен. — «Сто моих людей с волшебной пушкой послал я вам, и Кенесары теперь не уйти!»— говорит им Бесонтин, и голос его гремит в ущельях. Смотрю я вниз и вижу солдат с волшебной пушкой. Как самовар она, и ядра летят из нее подобно гороху…
— Про что думаешь днем, то ночью и снится! — Таймас вытер пот со лба. — Помните, мой хан, ту книгу, которую взял у захваченного нами офицера Жусуп. Там как раз писалось, что скоро люди придумают такую пушку. Вы еще расспрашивали Жусупа…
— Ночью гора Кекли засветилась кострами, и мне показалось, что миллионы их, — продолжал Кенесары. — Как звезд на небе было врагов, но в лицо я видел лишь манапов Ормана и Калигула да куш-беги Алишера. «Выходи на бой!» — крикнул я Орману, но он рассмеялся и повернулся ко мне срамным местом…
Теперь оба советника слушали Кенесары напряженно, не перебивая. Они знали, что это не простой сон… И их судьба тоже могла зависеть от необычного кровавого сна…
— …Сон это был… С одной стороны солдаты белого царя, с другой нукеры хана Коканда, с третьей — сарбазы манапов Ормана и Калигула в белых колпаках. Но хуже всего была пушка, которая выбрасывала тысячу ядер каждый миг. Я не мог оторвать от нее глаз… Наурызбай бросился вперед на своем Акаузе и пал, изрубленный в куски. За ним гибнут один за другим лучшие батыры. Лишь Агибаю удается прорваться сквозь кольцо врагов. Вслед за ним бросаюсь и я в бурлящие воды речки Карасу. Кровь из меня течет, и коня моего уносит вода. Батырмурат и Кара-Улек поддерживают меня с двух сторон. Оставшиеся в живых джигиты помогают выйти на берег…
* * *
— Это плохо, когда снится переправа через воду, — задумчиво сказал Абильгазы. — Значит необыкновенные трудности ожидают нас впереди… Но вы же переправились?..
— Переправился. Но на том берегу сразу же выросли передо мной сарбазы Тюрегельды, военачальника манапа Калигула. И не было им числа… Помню лишь чей-то дикий хохот, рев. Открываю глаза и вижу себя в плену…
Посреди ликующих врагов я стою, и манап Калигула кричит мне, чтобы читал заупокойную молитву, потому что отрубит мне сейчас голову. Но даже Богу я не захотел поклониться!..
Снова переглянулись советники и опустили головы.
— Да, не Бога я вспомнил… — Кенесары развел плечи. — Всю жизнь свою я представил себе в свой смертный час. Вас, своих соратников, вспомнил, родных, друзей… Сары-Арка открывалась мне вдруг вся — от края до края. И синие горы Кокчетау. Песню прощания запел я и помню слова ее все до единого. Вот они…
Кенесары заговорил тихо, раскачиваясь:
Прощай, Сары-Арка! Простор земли моей,
Где кочевали мы, как стаи лебедей.
Но ссор своих мы не преодолели,
Бело в степи от тлеющих костей.
Прощайте, Сарысу и Каратау… Я
Коканд не одолел, месть не сбылась моя.
Куда ни ткнусь — могилою Коркута
Меня встречает отчая земля.
Закончив петь, я подставил голову под саблю Калигула и почувствовал холодное лезвие. Голова моя скатилась с плеч…
Таймас снова отер пот со лба:
— Страшные вещи рассказываете вы, мой хан. Но в народе говорят, что видевший во сне собственную смерть, будет долго жить…
— Ворон живет дольше всех, но что от него толку, — спокойно ответил Кенесары. — Подожди, самое интересное впереди!..
— Что может быть интересного после этого… Ну, что случилось с вашей головой, Кенеке?..
— Это не имеет значения! — Кенесары махнул рукой. — Не смерть свою хотел я вас просить растолковать… Так вот, и умер я, но продолжал все видеть и слышать. Верные мне люди заплакали, зарыдали по всей степи. Но из всего этого ясно услышал я слова вещего певца Нысанбая…
Снова закрыл глаза, качнулся Кенесары:
Гнедой, он так любил тебя!
И потчевал овсом тебя,
И молоком поил кобыльим —
Другого ты не знал питья.
Он был уверен, что с тобой
Ускачет от беды любой.
Так что случилось, конь крылатый?
Остался где хозяин твой?
Когда о смерти Кенеке
Узнал я, свет в глаза погас.
Ах, братья бедные мои,
Сироты, нет отца у нас!
Нам не расправить больше крыл,
Повырывали когти нам;
Кинжал на камень наскочил,
Переломился пополам.
Он с трудом, словно просыпаясь, открыл глаза, посмотрел на изумленные лица своих сверстников:
— Много там еще пелось… И множество отрубленных знакомых голов видел я. Это были головы наших джигитов. На высокие арбы грузили их и везли в подарок хану Коканда. А на первой арбе различал я головы Наурызбая, Жеке-батыра, Кудайменде, Имана, еще пятнадцати султанов и двух моих сыновей. Их надели на колья и выставили на главном базаре…
— Ну, а… ваша голова?.. — чуть слышно спросил Таймас.
— Моя голова не по чину пришлась хану Коканда… Ее как будто бы привезли Бесонтину, который ждал в Капале, а оттуда повезли дальше. И увидел я, как смотрят на нее многие люди и спорят, чья же она. Одни говорят — степного разбойника, другие — народного вождя, третьи — просто жаждущего власти внука Аблая…
— А вы как думаете? — как эхо, отозвался на его слова Таймас.
Кенесары задумчиво посмотрел на него и совсем тихо ответил:
— Я думаю, что все это — правда…
Таймас испуганно отпрянул от него.
— А что же дальше с вашей… вашей головой? — заикаясь, спросил он.
— Ничего… Помню, как будто Аршабок держит ее на вытянутой руке: «Вот наконец увидел я тебя, хан Кенесары!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89