Ну, все равно! Идем в Татабанью!
Скользя, карабкались мы по размокшей глине, а дождь моросил и моросил. Ну, не беда, по крайней мере он постирает нашу одежду и вымоет головы.
Через некоторое время мы услышали скрип телеги. Нам пришлось снова спрятаться в лес. Из-за деревьев мы рассмотрели, что это телега лесоруба. На козлах сидел старик. Мы вернулись на дорогу и замедлили шаг, с тем чтобы он догнал нас. Может быть, не испугается…
Мы обернулись, поздоровались, как подобает. Он окинул нас удивленным взглядом.
– Хорошо вас отделала погодка! И лучше места не нашли переждать? – Его голос звучал дружески, но старик все-таки косился на свой топор, лежавший рядом. Ничего не поделаешь, выглядели мы хуже бандитов.
– Мы идем искать работу, – сказал я, – в Татабанью.
– Татаба-анья? – Он удивленно приподнял брови. – Тогда вам придется шагать еще довольно долго!
Я пожалел на мгновение, что сказал ему про цель нашего пути. Еще наведет при случае на наш след жандармов! Но уж раз мы рассчитывали, что он нас подвезет, то должны были сказать ему, куда идем. К тому же он казался настроенным очень дружелюбно. Такой постарается не встречаться с жандармами, если у него нет на то особых причин. Ну конечно, если не считать причиной, что они – жандармы, а он – бедный человек. Бедность ведь большая вина.
Он сам предложил нас подвезти.
– А ну-ка, подсобите толкнуть повозку, тут, пока в гору. А потом можете сесть. Я вас подброшу до Херега, даже немного дальше, почти до Тарьяна.
Мы поблагодарили и стали по обеим сторонам люшни, с тем чтобы помочь старой, тощей лошадке. Дорога шла через лес, и больше мы ни с кем не встретились.
Около полудня дождь перестал, припекло солнышко, и сразу стало по-июльски тепло. От земли шел пар, пар шел и от нашей одежды, так что она скоро высохла.
Старик дал нам по куску хлеба с луком. Курить было нечего – наши сигареты ночью все размокли.
Мы простились с возчиком около четырех часов. Через лес тянулась шириной с добрых пятьдесят метров прямая-прямая просека – против лесных пожаров. Наезженная проселочная дорога вела на юг. Старик сказал, что если идти по ней, то вскоре дойдешь до Банхиды. Он оказался прав, потому что, несмотря на то что в разбухших от воды ботинках быстро идти в гору мы не могли, мы дошли до конца просеки, когда солнце стояло еще высоко. Там возвышенность внезапно кончалась крутым обрывом. Извилистая, неровная дорожка вела вниз. От связанных колес образовались глубокие канавки.
А три городишка, что в ту пору уже слились в один (Фельшёгалла, Татабанья, Банхида), казалось, приветливо махали нам снизу.
Мы стали спускаться. У подножия горы дорога раздваивалась. Теперь мы находились на одном уровне с городом, ориентироваться было труднее, чем сверху.
Я когда-то бывал в Татабанье, но сейчас совершенно не знал, куда идти.
– Где живет твой брат?
– В шахтерском поселке, последний дом.
– Тогда пойдем направо.
Бела твердил, что лучше повернуть налево. Налево вел путь более изъезженный, к тому же более широкий. Пожалуй, именно он вел на татабаньскую станцию. А поскольку Бела раньше приезжал сюда на поезде, ему легче было там ориентироваться.
Предчувствие подсказывало мне, что наезженный путь, станцию, места, где большое движение, нам лучше обойти. Это шахтерский город, тем не менее и здесь может найтись кто-нибудь, кому бросится в глаза газетное объявление и кто не прочь будет заработать пять тысяч крон на наших шкурах.
– Пойдем лучше направо. Возможно, что дорога будет длиннее, но к поселку мы сможем подойти и с другого конца.
Мы были издерганные, усталые, голодные. За сутки не выкурили ни одной сигареты. Мы вдруг поссорились. Сейчас, задним числом, мне стыдно вспоминать, но так было. Дело чуть не дошло до драки. И я и он, загнанные до смерти, беспомощные, мы готовы были друг друга избить. Потом мы оба внезапно остыли, успокоились.
Печально сели мы у опушки леса на краю дороги. Лучше всего будет кого-нибудь спросить. Наобум идти опасно, а еще лучше подождать темноты.
Спустя некоторое время нам встретился шахтер. Он подтвердил, что прав Бела.
– Идите налево: дойдете до станции, а там вам кто-нибудь еще расскажет… Там много жандармов, прямо кишмя кишат. Значит, нашли себе дело. Если пойдете направо, между Банхидой и Татабаньей, выйдете на шоссе, но там вы ни с кем не встретитесь и не у кого вам будет спросить, как пройти… Идите лучше налево!
Хотя разговор с шахтером подтвердил правоту Белы, более разумно рассуждал все-таки я.
Нас напугали слова «там много жандармов». Не нас ли они ищут?
– А что понравилось жандармам в Татабанье?
Шахтер пожал плечами:
– В воскресенье было собрание. Потом… возможно, будет и другое… Как и в Будапеште: забастовка. Из-за зарплаты… В городе скопилось тысячи две жандармов. – Он засмеялся. – Кажется, они хотят вместо нас взять в руки отбойные молотки. Пускай берут, если рассчитывают на это прожить.
Он ушел, а мы еще посидели немного, как люди, которые не очень торопятся.
Вовремя, я могу сказать, мы пришли сюда! Две тысячи жандармов!
Поразмышляли мы немножко, но что мы могли придумать? Повернуть обратно? У границы тоже достаточно жандармов, те как раз ждут именно нас.
Лучше, пожалуй, если мы пойдем поодиночке. В газете сказано, что мы вдвоем. Мятая, плохая одежда, заросшие лица, появись мы вместе – самому глупому жандарму и то все это бросится в глаза.
Мы решили, что Бела пойдет один после захода солнца. Я буду ждать здесь. Потом он пошлет за мной своего брата или еще кого-нибудь. Мы договорились также, что, если будет темно и мы не увидим друг друга, то просвистим несколько тактов из песенки красных солдат.
Так и поступили. Бела ушел, а я остался. Я следил, как все уменьшалась его фигура, пока совсем не исчезла за поворотом. На душе у меня сразу стало очень тяжело.
Странное дело, и Шёнфёльд и Шалго тоже нам советовали разделиться – тому, кто бежит один, успех почти обеспечен, – но я сейчас все-таки чувствовал: хорошо, что мы вдвоем, что рядом со мной товарищ. Я размышлял, что, случись с Белой какая беда, не знаю, найдутся ли у меня силы, чтобы продолжать бегство одному. Возможно, что вдвоем идти заметнее – это уже показал опыт, лучше пробираться поодиночке, – и все-таки я был рад, что мы бежали вдвоем. Часы, которые я провел один, казались мне бесконечно длинными. Я ждал, а мое сердце наполнялось тревогой за каждый шаг Белы. О себе я так бы не беспокоился. В эту минуту он был мне дороже родного брата.
Наконец, около десяти часов, я заметил тлеющий огонек сигареты. По дороге шел человек. В нескольких метрах от меня он остановился, беспомощно озираясь по сторонам, и тихо начал насвистывать песню красных солдат. Я тотчас подхватил мотив, тоже начал свистеть и сделал шаг навстречу незнакомцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82