.. А вон у одного, погляди, Надя, даже солидная золотая медаль под бородой: должно быть, вахмистр...
- Да, я вижу, что жандармы, но зачем же все-таки они здесь? недоумевала Надя. - Если для того, чтобы оградить и без того пострадавших от напора на них публики, то... кажется, и полиции было бы достаточно: куда ни погляди, везде на полицейского наткнешься!
- А ты забыла, что этот пестрый офицер в ресторане вчера говорил? напомнил Алексей Фомич. - Да ведь и Михаил Петрович вчера сделал на этот счет довольно намеков.
- Значит, не просто пострадавших матросов встречают, а преступников? вознегодовала Надя.
- Не возмущайся здесь громко, - это лишнее, - остановил ее Алексей Фомич. - Отложим-ка возмущение до более удобного момента.
Они не рвались непременно вперед, - это им было не нужно, - они стали в стороне, но так, чтобы все-таки побольше видеть. И видели они, как, выходя из приставшей баржи, строились матросы, которых никто не принял бы за матросов по их виду.
Прежде всего, почти ни у кого из них не видно было присущих матросам бескозырок с ленточками сзади. Почти все были открытоголовые. У многих головы были забинтованы и ярко белели. Иные были на костылях. Все в своих тельняшках с синими полосками на груди, - в одном нижнем белье, а между тем день был хотя и солнечный и безветренный, однако по-осеннему прохладный.
- Посмотри-ка, Алексей Фомич, ты - дальнозоркий: мне кажется, они даже босые! - в ужасе выкрикнула Надя.
- Да-да, кое у кого как будто есть туфли больничные на ногах, а в общем... - пригляделся и не договорил Сыромолотов.
- Как же они будут идти?
- Ну, ведь у них тоже все погибло на "Марии", - откуда же им так вот сразу возьмут, - ты подумай! - объяснил Алексей Фомич и добавил:
- Обмундируют там, куда их поведут.
- А куда именно поведут? - допытывалась Надя.
Какая-то женщина в черном слинялом платочке, стоявшая впереди их, обернулась и объяснила:
- В казармы флотские поведут, - вот куда... Экипажные эти для чего же еще заявились? - и кивнула в сторону.
Поглядев туда, Сыромолотовы увидели человек двадцать одетых в черные бушлаты матросов при фельдфебеле. Они шли на пристань с очевидной целью принять по счету и доставить без потерь матросов с "Марии". А для общего наблюдения за порядком командированы были сюда и теперь стояли рядом и оживленно о чем-то говорили между собой довольно далеко в стороне от Сыромолотовых черноусый жандармский офицер и рыжеусый полицейский чин.
Наконец, шествие матросов с "Марии" началось, и вся огромная толпа ринулась слева и справа, чтобы в плотно сбитых рядах да еще среди белых повязок на головах разглядеть знакомые, родные лица.
А полицейские и жандармы, работая дюжими руками, орали: "Осади назад, эй!.. Куды прешь!.. Не вылазь вперед!.. Не лезь, в морду получишь!"
Матросы, хоть и босые, старались идти браво, выискивая глазами своих женщин. Когда находили, выкрикивали радостно их имена.
А к ним, в свою очередь, летели крики:
- Что, Гречко Иван, живой, ай нет?.. Неуймин Семен жив?.. Шумните, родимые. Перепелица идет ли?..
Как побитый противником батальон, бросивший не только оружие во время бегства, но и сапоги и даже фуражки, чтобы легче было бежать, шли матросы, но лица их были хмуры: видно было и Алексею Фомичу и Наде, что понимали они, какую им устроили встречу.
Иногда тот или иной на вопрос женщин отзывался жестко:
- Что, Перепелицу шукаешь? Сгорел!
- Гречко Иван?.. Потонул Гречко!
- Неуймин Семен?.. Пошел на дно с линкором вместе!
Однако, видя, как городовые и жандармы отпихивали подальше женщин, кричали свирепо им:
- Мы что вам, ироды, арестанты, что ли?
- Не сметь вольничать, фараоны!
- На абордаж пойдем!
Крикливое вышло шествие, шумное... И то и дело взглядывала Надя на Алексея Фомича, своего мужа, художника, негодующими глазами. А художник ничего не пропускал из того, что пришлось ему здесь видеть. Он чувствовал и то, как трудно было с непривычки ступать этим несчастным людям по булыжнику мостовой босыми ногами или еще и цепляться за камни концами костылей, только вчера сработанных матросами-плотниками с "Екатерины".
Им нужно было идти медленно, чтобы высмотреть своих и чтобы свои разглядели их в густом строю, но жандармы и полицейские подгоняли их криками:
- Живей! Живей!
А фельдфебель команды экипажных матросов, шедших с винтовками впереди, оборачиваясь к ним, командовал:
- Дай но-огу!.. Ать-два! Ать-два! Левой!
Двигаться живее нужно было, конечно, уже затем, что толпа справа и слева матросов совершенно запрудила улицу и остановила движение по ней экипажей, машин и пешеходов.
И по мере того, как проходили матросы, начиналось страшное: истерически голосили женщины, не разглядевшие своих мужей или услыхавшие в ответ на свои вопросы, что они погибли.
Мало-помалу отдельные резкие плачи слились в один сплошной неутешный вопль, который способен был тронуть даже каменные сердца...
- Я не могу больше! Пойдем отсюда! - потащила Алексея Фомича Надя. Это слишком ужасно!
И, выбравшись кое-как из толпы, долго шли они молча. Да и о чем было говорить им после того, что они видели?
Был уже двенадцатый час, когда они добрались до Рыбного переулка, но тут их ожидало то, чего они не в состоянии были предвидеть: Михаила Петровича не было дома. Он оставил для них записку карандашом: "Вызван к следователю. Когда вернусь, не знаю".
- Вот видишь, как быстро развиваются события! - сказал Алексей Фомич. К следователю! Это, конечно, насчет взрыва на "Марии"... Что же, так и должно быть: без следствия как же?
- А что же нам теперь?.. В больницу одним?
- Нет уж, я думаю, лучше бы втроем, с Михаилом Петровичем... Но ведь неизвестно, сколько его продержат... Вот что разве нам сделать: поехать на Братское кладбище!
- А там что?
- Ну, все-таки как же: быть в Севастополе и не видать Братского кладбища!.. Там памятников много, - Корнилову и другим...
И они, отдохнув, отправились на Братское кладбище.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Твердым и четким писарским почерком в бумажке, полученной Калугиным от рассыльного матроса, было написано: "Явиться для дачи показаний по делу о гибели линейного корабля Черноморского флота "Императрица Мария".
"Для дачи показаний", - повторял он про себя, глядя в зеркало на свое новое лицо, к которому не успел еще привыкнуть, - лицо совершенно без волос, даже без бровей, и с красной, на щеках пузырящейся кожей.
"Может быть, не идти совсем? Ведь я теперь на положении больного... и жена после такой операции... не пойду, ну их всех к черту!" - раздумывал он. Но тут же явилась мысль: "А может быть, следователь уже знает что-нибудь о причине взрывов? Узнать бы и мне от него..."
И как ни странно было самому ему идти одному в таком виде к следователю, он все-таки пошел, тем более что идти оказалось не так далеко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65