Оба преступления, как любят вещать с телеэкрана, раскрыты.
Это, конечно, здорово. Не все надо закладывать в компьютер. "Если все убийства фиксировать, - сказал он себе, - Европа нас не поймет". И философски изрек: - Да, это жизнь - убивать и не находить трупов.
23
Не спалось. Да ещё на голодный желудок. За весь день не было ни крошки во рту. Глеб-высокий, секретарь-телохранитель, настаивал перед аукционом крепко "порубать", а он хлебнул только из термоса чашечку кофе. Сами же ребята, и Глеб-высокий и Глеб-не очень, закусили основательно: вдвоем съели без хлеба килограмм сервелата и выпили из термоса весь кофе.
Ох, как бы он сейчас навалился на колбасу! Не побрезговал бы и заплесневелой горбушкой. А голодным разве уснешь?
Из плохо законопаченного окна тянуло промозглой сыростью. Фидель Михайлович натянул на голову тюфяк. От дыхания тюфяк оттаивал. Усиливалась вонь: пахло грязной, пропитанной дымом одеждой и давно-предавно немытым человеческим телом. Стало подташнивать. Сказывалась жизнь в чистоте и опрятности.
Мысли были одни: как далеко он от города? Ближайший, может быть, Архангельск. Оттуда его увозили. А может, Северодвинск? А может, Онега? Все эти города северней или северо-западней.
Он вспомнил, как в детстве ходил с отцом в походы. Но то было в благодатной среднерусской полосе. По ночам они ориентировались по звездам. Быстро находили, где север, где юг. Сейчас ему в окно смотрела яркая звезда Малой Медведицы - Полярная. Это - Север. Где-то, видимо, поблизости, Соловецкие острова. Когда-то на Соловки ссылали. Ссылали, конечно, и в эту тайгу. Теперь это царство вора в законе Тюля, грозного и жестокого демократического деятеля.
О том, что демократический деятель грозный и жестокий, намекнул низкорослый следователь, дескать, завтра утром будет допрашивать наш уважаемый демократ, сам хозяин, а уж он говорить заставит. Хозяин здесь один - Александр Гордеевич, питерский меценат и лесопромышленник.
Весь этот лес - его, и лесная промышленность - тоже его. Чудно все перевернулось - от "Союза нерушимого" до бандитского владычества. О возвращении к Союзу верит отец, бывший школьный учитель, ныне пенсионер. Он считает, что власть захватила кучка демократов, людей случайных, а значит, временных.
Наивный! В российской глубинке укореняется Тюлев. Все, кто его окружает, - его шестерки. А шестерка по законам зоны - это собака, уцепится в каждого, на кого укажет хозяин...
Итак, завтра утром встреча с хозяином. Фидель Михайлович готовился к худшему - не к разговору, а к смерти. Единственно, о чем он жалел, - не удастся выручить сына: там, за океаном, вытравят из него все русское, убьют в нем человека.
Он уже засыпал, когда услышал неторопливые шаги. Кто-то поднимался по обледенелым ступеням. Скрипнула дверь. Под тюфяк ударило холодом. Отчетливо донеслось:
- Миллионер, просыпайся. Жратву принес.
Фидель Михайлович сбросил с себя уже почти совсем оттаявший тюфяк. В свете уличного фонаря человек был виден смутно - лицо не разглядеть, высокий, узкоплечий, шапка торчком, на шее - мохеровый шарф. Не иначе, как из аристократов. - Ну, жрать будешь? - Буду.
Жратва состояла из горбушки хлеба и куска холодной вареной трески. Фидель Михайлович чуть было не набросился на еду, но сдержал себя. Разломил горбушку, принялся жевать и тут же сразу напомнила о себе боль от удара по темени. Отложил хлеб, притронулся к голове. Ушибленное место саднило, как созревающий фурункул. - Это тебя Нента, - сказал кормилец, присаживаясь напротив на голые нары. - Он тебя привез. А мы уже тебя вдвоем охраняем. Чтоб не сбежал. - Куда? - И ежу ясно.
Парень, судя по голосу, ему не было и тридцати лет, наблюдал, как Фидель Михайлович ест. А тот, как ни сдерживал себя, и хлеб и рыбу словно проглотил. - Ну как жратва? - Классная.
Не ведал Фидель Михайлович, что вареная треска может быть такой вкусной. Он уже мечтал: если удастся отсюда вырваться, он этой рыбой отведет себе душу - наестся до отвала. Холодная вареная треска напоминала вареную курицу. В детстве, будучи в походе, он от вареной курицы нос воротил. Отец смотрел на него и посмеивался: вот что значит, никогда не испытывал настоящего голода.
Сейчас пределом блаженства была эта обычная северная рыба, видимо, обязательная в Беломорье, как в Приосколье картошка. - Слышь, миллионер, можно тебя спросить? - Можно. - Хочешь, мы с тобой договоримся? - О чем? Ты мне - паспорт, а я тебе - свободу. Понимаешь, миллионер, мы тут без паспортов. А хозяин трекает, что они нам ни к чему. Все равно мы нигде не учтенные. Как бездомные собаки. Но те хоть на свободе...
Фидель Михайлович прервал его: - Как тебя зовут? - Здесь? Аликом. - А в миру? - Алексеем. Да ты не думай, что я чувяк. У меня и диплом есть. Я ведь инженер-технолог. Моя профессия - ВВ. Взрывчатка.
- А диплом, конечно, потерял?
- Хозяин отобрал. Сказал, что таким, как я, дипломы ни к чему. Раб он есть раб.
- И давно?
- В рабстве? Давно. Меня выкрали. Как специалиста. - А ты подай на хозяина жалобу. - Кому? Хозяину? - Тогда беги. - А паспорт? Без него не удерешь в Америку. - Ты же русский. Зачем тебе Америка? - Страшно в России. Особенно здесь. Хотел было повеситься... Тебе-то что... Тебя выкупят. - А если нет? - Хана... Не ты первый...
Проданный в рабство инженер-технолог говорил о жизни и смерти, как будто в пылу азарта ставил на кон свою жизнь - выиграю, значит, выиграю, проиграю, значит, проиграю. Азартному игроку трудно удержать себя от соблазна крупно выиграть. Но азартный вряд ли просчитывает ходы вперед, как это делает в игре опытный гроссмейстер, и потому азартный игрок рискует потерять все.
"А разве я не соблазнился выигрышем? - подумал о себе Фидель Михайлович. - Разве я не захотел получить миллион?"
Он доел рыбу, вытер липкие от рыбы пальцы. От проглоченной еды стало теплее.
Мысль пришла уже на сытый желудок, до сих пор она теснилась в мозгу, не находя словесного выражения. "Ах, была не была!"
- Я тебе, Алик, сделаю паспорт. В Москве. Тебя это устроит?
Инженер встрепенулся, наклонился к Фиделю Михайловичу, наверное, чтоб за линзами очков разглядеть его глаза. - Поклянись. - Чем? - Говори: сука буду. - Сука буду, - повторил Фидель Михайлович, не придавая значения никчемному смыслу произнесенных слов. - Все. Железно, - удовлетворился Алик дурацкой клятвой, деловито спросил: - Ходить по тайге умеешь?
Фидель Михайлович с готовностью кивнул. Да если бы и не умел, покорно ждал бы своей участи. Поинтересовался:
- А как же твой корешь Нента?
- Слиняем. Не заметит. Через неделю выйдем на железку. Наст уже крепкий. Обойдемся без лыж. А ты пока покимарь. Я захвачу жратву и тебе одежку. Ты совсем как фраер. В галстуке, понимаешь...
Алик преображался на глазах. Он уже кипел азартом. Волнение побега передавалось и Фиделю Михайловичу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Это, конечно, здорово. Не все надо закладывать в компьютер. "Если все убийства фиксировать, - сказал он себе, - Европа нас не поймет". И философски изрек: - Да, это жизнь - убивать и не находить трупов.
23
Не спалось. Да ещё на голодный желудок. За весь день не было ни крошки во рту. Глеб-высокий, секретарь-телохранитель, настаивал перед аукционом крепко "порубать", а он хлебнул только из термоса чашечку кофе. Сами же ребята, и Глеб-высокий и Глеб-не очень, закусили основательно: вдвоем съели без хлеба килограмм сервелата и выпили из термоса весь кофе.
Ох, как бы он сейчас навалился на колбасу! Не побрезговал бы и заплесневелой горбушкой. А голодным разве уснешь?
Из плохо законопаченного окна тянуло промозглой сыростью. Фидель Михайлович натянул на голову тюфяк. От дыхания тюфяк оттаивал. Усиливалась вонь: пахло грязной, пропитанной дымом одеждой и давно-предавно немытым человеческим телом. Стало подташнивать. Сказывалась жизнь в чистоте и опрятности.
Мысли были одни: как далеко он от города? Ближайший, может быть, Архангельск. Оттуда его увозили. А может, Северодвинск? А может, Онега? Все эти города северней или северо-западней.
Он вспомнил, как в детстве ходил с отцом в походы. Но то было в благодатной среднерусской полосе. По ночам они ориентировались по звездам. Быстро находили, где север, где юг. Сейчас ему в окно смотрела яркая звезда Малой Медведицы - Полярная. Это - Север. Где-то, видимо, поблизости, Соловецкие острова. Когда-то на Соловки ссылали. Ссылали, конечно, и в эту тайгу. Теперь это царство вора в законе Тюля, грозного и жестокого демократического деятеля.
О том, что демократический деятель грозный и жестокий, намекнул низкорослый следователь, дескать, завтра утром будет допрашивать наш уважаемый демократ, сам хозяин, а уж он говорить заставит. Хозяин здесь один - Александр Гордеевич, питерский меценат и лесопромышленник.
Весь этот лес - его, и лесная промышленность - тоже его. Чудно все перевернулось - от "Союза нерушимого" до бандитского владычества. О возвращении к Союзу верит отец, бывший школьный учитель, ныне пенсионер. Он считает, что власть захватила кучка демократов, людей случайных, а значит, временных.
Наивный! В российской глубинке укореняется Тюлев. Все, кто его окружает, - его шестерки. А шестерка по законам зоны - это собака, уцепится в каждого, на кого укажет хозяин...
Итак, завтра утром встреча с хозяином. Фидель Михайлович готовился к худшему - не к разговору, а к смерти. Единственно, о чем он жалел, - не удастся выручить сына: там, за океаном, вытравят из него все русское, убьют в нем человека.
Он уже засыпал, когда услышал неторопливые шаги. Кто-то поднимался по обледенелым ступеням. Скрипнула дверь. Под тюфяк ударило холодом. Отчетливо донеслось:
- Миллионер, просыпайся. Жратву принес.
Фидель Михайлович сбросил с себя уже почти совсем оттаявший тюфяк. В свете уличного фонаря человек был виден смутно - лицо не разглядеть, высокий, узкоплечий, шапка торчком, на шее - мохеровый шарф. Не иначе, как из аристократов. - Ну, жрать будешь? - Буду.
Жратва состояла из горбушки хлеба и куска холодной вареной трески. Фидель Михайлович чуть было не набросился на еду, но сдержал себя. Разломил горбушку, принялся жевать и тут же сразу напомнила о себе боль от удара по темени. Отложил хлеб, притронулся к голове. Ушибленное место саднило, как созревающий фурункул. - Это тебя Нента, - сказал кормилец, присаживаясь напротив на голые нары. - Он тебя привез. А мы уже тебя вдвоем охраняем. Чтоб не сбежал. - Куда? - И ежу ясно.
Парень, судя по голосу, ему не было и тридцати лет, наблюдал, как Фидель Михайлович ест. А тот, как ни сдерживал себя, и хлеб и рыбу словно проглотил. - Ну как жратва? - Классная.
Не ведал Фидель Михайлович, что вареная треска может быть такой вкусной. Он уже мечтал: если удастся отсюда вырваться, он этой рыбой отведет себе душу - наестся до отвала. Холодная вареная треска напоминала вареную курицу. В детстве, будучи в походе, он от вареной курицы нос воротил. Отец смотрел на него и посмеивался: вот что значит, никогда не испытывал настоящего голода.
Сейчас пределом блаженства была эта обычная северная рыба, видимо, обязательная в Беломорье, как в Приосколье картошка. - Слышь, миллионер, можно тебя спросить? - Можно. - Хочешь, мы с тобой договоримся? - О чем? Ты мне - паспорт, а я тебе - свободу. Понимаешь, миллионер, мы тут без паспортов. А хозяин трекает, что они нам ни к чему. Все равно мы нигде не учтенные. Как бездомные собаки. Но те хоть на свободе...
Фидель Михайлович прервал его: - Как тебя зовут? - Здесь? Аликом. - А в миру? - Алексеем. Да ты не думай, что я чувяк. У меня и диплом есть. Я ведь инженер-технолог. Моя профессия - ВВ. Взрывчатка.
- А диплом, конечно, потерял?
- Хозяин отобрал. Сказал, что таким, как я, дипломы ни к чему. Раб он есть раб.
- И давно?
- В рабстве? Давно. Меня выкрали. Как специалиста. - А ты подай на хозяина жалобу. - Кому? Хозяину? - Тогда беги. - А паспорт? Без него не удерешь в Америку. - Ты же русский. Зачем тебе Америка? - Страшно в России. Особенно здесь. Хотел было повеситься... Тебе-то что... Тебя выкупят. - А если нет? - Хана... Не ты первый...
Проданный в рабство инженер-технолог говорил о жизни и смерти, как будто в пылу азарта ставил на кон свою жизнь - выиграю, значит, выиграю, проиграю, значит, проиграю. Азартному игроку трудно удержать себя от соблазна крупно выиграть. Но азартный вряд ли просчитывает ходы вперед, как это делает в игре опытный гроссмейстер, и потому азартный игрок рискует потерять все.
"А разве я не соблазнился выигрышем? - подумал о себе Фидель Михайлович. - Разве я не захотел получить миллион?"
Он доел рыбу, вытер липкие от рыбы пальцы. От проглоченной еды стало теплее.
Мысль пришла уже на сытый желудок, до сих пор она теснилась в мозгу, не находя словесного выражения. "Ах, была не была!"
- Я тебе, Алик, сделаю паспорт. В Москве. Тебя это устроит?
Инженер встрепенулся, наклонился к Фиделю Михайловичу, наверное, чтоб за линзами очков разглядеть его глаза. - Поклянись. - Чем? - Говори: сука буду. - Сука буду, - повторил Фидель Михайлович, не придавая значения никчемному смыслу произнесенных слов. - Все. Железно, - удовлетворился Алик дурацкой клятвой, деловито спросил: - Ходить по тайге умеешь?
Фидель Михайлович с готовностью кивнул. Да если бы и не умел, покорно ждал бы своей участи. Поинтересовался:
- А как же твой корешь Нента?
- Слиняем. Не заметит. Через неделю выйдем на железку. Наст уже крепкий. Обойдемся без лыж. А ты пока покимарь. Я захвачу жратву и тебе одежку. Ты совсем как фраер. В галстуке, понимаешь...
Алик преображался на глазах. Он уже кипел азартом. Волнение побега передавалось и Фиделю Михайловичу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78