Тот стоял на небольшой, относительно светлой полянке, в сиянии звезд, склонив голову и пощипывая траву. Однако, едва Кадфаэль выступил из кустов, конь ударил копытом, тряхнул гривой и вновь метнулся в непроглядную тьму под деревьями. На этот раз монах не пошел следом.
В траве на поляне лежал человек, лежал навзничь, длинные черные волосы рассыпались вокруг головы, руки были раскинуты, одна вцепилась в траву, другая лежала ладонью вверх. Рядом с головой человека Кадфаэль увидел отделанную парчой шляпу, в траве был хорошо заметен ее белый плюмаж. Тут же, в нескольких ярдах от пустой правой руки, виднелось нечто длинное, тонкое, отбрасывавшее в сумерках блики с металлическим блеском. Брат Кадфаэль пошарил в траве и наткнулся на рукоять кинжала, клинок был длиною около локтя. Монах провел пальцем по клинку и, с удивлением обнаружив, что крови на нем нет, положил кинжал обратно в траву. Разбираться с этим будет лучше при дневном свете. А теперь, в сумерках, он вряд ли мог сделать что-либо еще, помимо того что проверил пульс у лежащего человека и послушал, не бьется ли сердце. Сердце не билось. Стоя на коленях над мертвецом, Кадфаэль вглядывался в его лицо, стараясь не отбрасывать на него свою тень. Но даже в этом полумраке он узнал это лицо. Глаза были выпучены, рот открыт, искусанный язык вывалился наружу.
Годфри Пикара, как и Юона де Домвиля, кто-то встретил на пути домой, и он не пережил этой встречи.
Брат Кадфаэль оставил все как есть, предоставил серого арабского коня-полукровку его собственной воле и поспешил в аббатство со всею возможной скоростью, на какую был способен его мул, никак не ожидавший такой перемены.
Глава десятая
Целый день Ивете приходилось сдерживать свои чувства и притворяться. Необходимость — великий учитель, а девушке было просто необходимо, чтобы к вечеру этого дня никому и в голову не пришло следить за каждым ее шагом и чтобы у всех сложилось полное впечатление, что она не собирается покидать пределов обители. Да и куда было ей идти? За ее возлюбленным шла охота, ее единственный друг впал в немилость, и его не допускали к ней, и даже монах, который был так добр к ней, куда-то запропастился и не показывался с самого утра. Куда было ей идти? К кому обратиться за помощью? Она осталась совершенно одна.
Ивета притворялась весь день, причем тем более продуманно и хитро, чем сильнее билось ее сердце при мысли о вечере. В середине дня она пожаловалась на головную боль и сказала, что от прогулки по саду ей, быть может, станет лучше, а поскольку Мадлен была занята срочной работой, ибо шитье на новом платье леди Агнес обтрепалось, Ивете было позволено погулять без сопровождения. И впрямь, каких неприятностей можно было ожидать от такого кроткого создания?
Ивета шла нога за ногу, не торопясь, с самым безразличным видом, она даже посидела некоторое время на ближайшей каменной скамье, что подле цветника, — на всякий случай, если кто-нибудь решил понаблюдать за ней. Однако, убедившись, что никто за ней не следит, она довольно резво проскочила сквозь густую живую изгородь и оказалась по другую сторону, откуда было рукой подать до травного сада. Дверь сарайчика была открыта настежь, и, судя по доносившимся оттуда звукам, внутри кто-то был. Это обстоятельство вселило в Ивету уверенность в успехе. Должно быть, это помощник брата Кадфаэля. Ведь в отсутствие монаха кому-нибудь может срочно понадобиться лекарство. И кто-нибудь должен знать, где что лежит и как пользоваться лекарством, даже если этот человек уступает брату Кадфаэлю в опыте и умении.
А брат Освин тем временем собирал с пола осколки двух глиняных блюдец, которые использовались при сортировке семян, и, услышав шаги у входа, с виноватым видом поднял глаза. Это надо же! Ведь два этих маленьких блюдечка были единственным, что он разбил за последние три дня, а поскольку таких блюдечек на полках было полным-полно и переставляли их с места на место беспрестанно, брат Освин рассчитывал незаметно собрать черепки и таким образом попросту скрыть свой проступок. Он виновато обернулся да так и онемел, узрев у входа неожиданное видение. От удивления он густо покраснел, широко раскрыл глаза и разинул рот. Однако это еще вопрос, кто из этих двоих покраснел больше, брат Освин или девушка.
— Прости за вторжение, брат, — торопливо сказала Ивета. — Я хочу попросить… Два дня назад, когда я плохо себя чувствовала, брат Кадфаэль дал выпить мне лекарство, чтобы я заснула. Он говорил, что оно приготовлено из мака. Ты знаешь это лекарство?
Брат Освин проглотил комок в горле, усиленно закивал головой и обрел наконец дар речи.
— Это маковая настойка, вот в этой бутыли. Сегодня брата Кадфаэля нет, но, наверное, он… А не могу ли я вам помочь? Я думаю, он дал бы вам все, что вы просите.
— Не дашь ли ты мне еще немного этой настойки? Ночью она мне, кажется, понадобится. — Ивета не лгала, но вышло это само собой, и она покраснела перед этим светловолосым юношей, таким пухленьким, таким невинным, словно цыпленок. — Можно мне двойную порцию? Чтобы хватило на две ночи. Я помню, сколько в прошлый раз наливал мне брат Кадфаэль.
Брат Освин был так озадачен, что готов был отдать девушке весь запас лекарств, хранившихся в сарайчике. Покуда он наполнял маленькую склянку и закупоривал ее, руки его предательски дрожали, а когда девушка протянула руку и приняла от брата Освина склянку с настойкой, он наконец вспомнил свой долг и во имя душевного спокойствия опустил очи долу.
Все произошло очень быстро. Ивета прошептала слова благодарности, беспокойно оглянулась, словно боялась, что за нею следят, а затем, едва склянка перешла в ее руку из руки брата Освина, спрятала ее в рукаве с такой ловкостью, какая и не снилась брату Освину. Ему казалось, что его руки и ноги стали неуклюжими, какими были они у него несколько лет назад, когда он был еще подростком, но при всем при том взгляд, которым Ивета наградила его на прощание, позволил брату Освину почувствовать себя высоким, стройным и привлекательным. Он так и остался стоять у входа в сарайчик и провожал девушку взглядом, покуда та шла через мостик, и раздумывал, не торопился ли он прийти к выводу, что уже нашел свое призвание в жизни, ведь он еще не дал полного монашеского обета.
На этот раз брат Освин не опустил глаза, покуда девушка не исчезла в аллее за живой изгородью. Но и после этого он постоял на пороге сарайчика еще несколько минут, пребывая в глубокой задумчивости. Он с грустью подумал, что любой образ жизни имеет свои недостатки и что ни в стенах обители, ни вне ее человек не может иметь все сразу.
Ивета вновь села на ту же каменную скамью, укрытую от ветра, и, сложив руки на коленях, сидела некоторое время с самым безразличным видом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63