– Словом, вы считаете, что Бедфорд в Нидерландах участвовал в заговоре в пользу принца Оранского, – заключил я, стараясь не смотреть в его сторону.
– Не стоит преувеличивать. – Он еще раз довольно оглядел себя и обернулся ко мне. – Я думаю, Бедфорд просто принадлежит к тем, кто желал бы видеть Вильгельма королем. Кроме того, не забывай, Англия кишит еретиками. И он, верно, один из тех, кто снует между двумя берегами Ла Манша, рискуя рано или поздно оказаться в Тауэре.
– Вот-вот, Бедфорд в бреду поминал какую-то башню.
– Согласись, мы все ближе к истине, – продолжал аббат, сев подле меня на стул.
– Невероятно, – проговорил я. Сонливость мою как рукой сняло.
Я и оробел, и возгорелся от этих рассказов о необычных событиях. Далекие столкновения между европейскими династиями отзывались эхом в стенах постоялого двора, где я служил.
– Но кто он такой, этот принц Вильгельм Оранский, господин Атто?
– О, великий воин, обложенный долгами. Это если в двух словах, – сухо заметил он. – В остальном его жизнь совершенно пуста и бесцветна, под стать ему самому и его уму.
– Принц и без копейки?
– Представь себе. И если б не постоянная нехватка денег, он бы уже захватил английский трон.
Я задумчиво примолк, а чуть погодя молвил:
– Я бы ни за что не заподозрил Бедфорда в том, что он беглец.
– И не он один такой. Другой тоже из далекого приморского города, – прибавил аббат, улыбаясь, а его лицо вдруг стало надвигаться на меня.
– Бреноцци? Венецианец? – воскликнул я, внезапно подняв голову и нанеся невольный удар по крючковатому носу Мелани.
– Верно, – вскрикнув от боли, подтвердил он и принялся потирать свой нос.
– Но почему вы с такой уверенностью об этом говорите?
– Если б ты вдумчивей слушал то, что несет Бреноцци, и побольше знал о том, что делается в мире, ты б и сам подметил в его речах одну странность, – с легким раздражением отвечал он.
– Он сказал, что какой-то кузен…
– Вот-вот, якобы дальний кузен из Лондона обучил его английскому в письмах. Тебе это не показалось странным?
Тут он напомнил мне, как стекольщик силой затащил меня на лестницу, ведущую в подвал, и вне себя подверг допросу по поводу осады турками Вены, эпидемии, после завел речь о маргаритках.
– Он имел в виду вовсе не цветы, мой мальчик, а одно из главных достояний Светлейшей Венецианской республики, которое она готова защищать любой ценой. Тут-то и кроется причина нынешних затруднений нашего Бреноцци. Острова, расположенные в глубине лагуны, таят сокровища, которыми особенно дорожат дожи, стоящие во главе республики последние несколько веков. На этих островах расположены мастерские по производству стекла и обработке жемчуга. Жемчужина по-латыни margarita.Тайны Ремесленников передаются из поколения в поколение, венецианцы гордятся этим производством и ревниво охраняют его тайны.
– Так, значит, маргаритки, о которых он твердил, и жемчужины, которые затем сунул мне в руку, – одно и то же! – В голове у меня все перемешалось. – Но какова была их стоимость?
– Ты и вообразить себе не можешь. Соверши ты десятую часть тех путешествий, которые выпали на мою долю, ты бы знал, каким количеством крови залиты сокровища Мурано. А сколько ее еще прольется! – проговорил Атто, усаживаясь за стол. – Вошло в обычай по осени предоставлять стекольщикам и их подмастерьям право прерывать работу. Работа в мастерских приостанавливалась, печи подновлялись, а сами мастера разъезжались торговать своим товаром в другие страны. Но было немало таких, что попадали в долговую зависимость или в затруднительное положение из-за периодического затоваривания. И в этом случае их поездка за пределы республики предоставляла им возможность поискать лучшей доли. В Париже, Лондоне, Вене и Амстердаме, да и в Риме и Генуе находились более щедрые хозяева, а конкуренция была не столь жестокой.
Однако Совету Десяти были не по душе перебежчики: в планы властей не входит утрата контроля над столь прибыльным производством, за счет которого обогащаются дожи. Государственным инквизиторам поручили не спускать с мастеров глаз, а специальному совету – следить, чтобы ни один секрет, способный вследствие утечки нанести Светлейшей урон, не стал достоянием чужестранцев.
Инквизиторам не составляло труда догадаться, кто из стеклянных дел мастеров готовился остаться на чужбине. Достаточно было вести слежку за ремесленниками лагуны, чтобы знать, как у них идут дела, каковы их умонастроения и поддерживают ли они отношения с вербовщиками, посланными иностранными державами для облегчения их побега. Шаг за шагом, улица за улицей, и вербовщики сами приводили их прямо к тем, кто собирался бежать. Посланников из других стран часто находили в канале с перерезанным горлом.
Если же венецианцам и удавалось бежать – по суше или морем, – их все равно быстро находили благодаря посольской и консульской сетям, созданным Венецией за рубежами республики. Посланные ею посредники сначала пытались убедить беглецов вернуться домой, множа посулы и предлагая амнистию нарушителям закона (даже совершившим убийство) и отсрочку платежей тем, чье бегство было обусловлено крупными долгами.
– И что же, они возвращались?
– Тебе следовало бы сказать «возвращаются», поскольку эта трагедия разыгрывается и в наши дни и даже, судя по всему, у нас под носом. Те же, кто не верил посулам Светлейшей, оказывались вдруг предоставленными самим себе. Посещения и предложения резко обрывались, и в душах мастеров-стекольщиков поселялись беспокойство и тревога. А некоторое время спустя подосланные к ним люди появлялись снова, но теперь угрожали, преследовали и разоряли недавно открытые ценой больших жертв лавки.
Кто-то сдавался, другие бежали еще дальше, унося с собой тайны ремесла. Есть и такие, что упорствуют и продолжают трудиться там, где им пришлось обосноваться. Вот на последних-то и обрушиваются удары инквизиторов. Их письма перехватывают. Членам их семей, оставшимся в Венеции, угрожают и запрещают выезд в другие страны. За их женами ведется слежка, их сурово наказывают, стоит им только приблизиться к набережной.
Когда беглецы доходят до последней степени отчаяния, им предлагают вернуться и безвыездно провести остаток дней на Мурано.
А уж самые большие упрямцы передаются опытным и неуловимым убийцам. Один убитый – наука для сотен других. Такова точка зрения инквизиторов. Чаще в ход пускают яд, чем оружие, чтобы не оставлять следов насильственной смерти.
Оттого-то наш Бреноцци так дергается, – заключил аббат. – Жизнь мастера, изготавливающего жемчужины, зеркала, стеклянные изделия и сбежавшего из Венеции, превращается в кромешный ад. Ему повсюду мерещатся преступления и измены, он плохо спит, ходит оглядываясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178