Но самой ей никто не нужен, даже тот, от кого она могла бы родить собственных детей.
Свифт вытер взмокшие ладони о черную ткань своих брюк, потом обхватил руками согнутые колени.
— Может быть, она просто не хочет иметь детей, Охотник.
— О, она хочет. Я видел это желание у нее в глазах. Но в ней живет огромный страх. У нее… — его голос упал до шепота. — Когда она приехала к нам из Техаса, она была какой-то не такой. В ней больше не было той храбрости, что была когда-то, и решимости сражаться за то, чего ей хочется.
Свифт обдумывал эти слова, сразу вспомнив пыльную, бесплодную ферму и Генри Мастерса, пьяно покачивающегося в дверях с кружкой мескаля в руке.
— Может быть, что-нибудь еще случилось с ней в Техасе? Я имею в виду, помимо того похищения команчерос.
Охотник опять помешал палкой в костре.
— Не думаю. У Эми нет секретов от нас. — Он пожал плечами. — То, что Санчес и его люди сделали с ней, живет рядом с Эми всегда. Страх — это странная вещь. Когда мы встречаем его открыто, как было с ней тем летом, когда вы подружились, страх становится маленьким. Но когда мы бежим от него, он растет и растет. А Эми очень долгое время именно бежит от него.
Свифт обдумал и это, пытаясь что-нибудь прочесть на лице Охотника.
Тот встретил его взгляд.
— Когда она впервые появилась в Селении Вульфа, она все мечтала о том дне, когда борьба команчей за свое существование наконец-то закончится и ты приедешь за ней. Это были очень хорошие мечты и мечтать об этом было… безопасно. Ты понимаешь? Ты был ее великой любовью, но где-то там, в будущем, и никогда не сейчас. Она никого не подпускала к себе, потому что была обещана тебе. Но годы шли и шли, мечты превращались в прах, и она заполнила свою жизнь другими вещами. Моей семьей. Своими учениками. — Привязанность к ней заставила его голос потеплеть. — Она красивая женщина. Найдется множество мужчин, которые с удовольствием женились бы на ней и наделали бы ей детей, но она остается под стеклом, и до нее никто не может добраться.
— Более чем двадцать человек по очереди изнасиловали ее. — Слова выходили с трудом, застревая у Свифта в горле. — Тот ад, через который они проволокли ее, уничтожил бы большинство из женщин. Эми ведь была еще ребенком. И я думаю, если кто-нибудь и имеет право жить под стеклом, так это она.
— Да, у нее есть такое право, если ты подаришь ей его и уедешь завтра. — Охотник вызывающе поднял дугой бровь. — Но счастлива ли она? Быть в безопасности порой означает и быть очень одинокой.
Свифт отвел взгляд.
— О чем ты толкуешь, Охотник? Я терпеть не могу, когда ты говоришь обиняками. Помни, еще когда я был мальчишкой, я всегда чувствовал себя как на раскаленных углях, когда ты начинал поучать меня.
— Я говорю так для того, чтобы ты сам мог поработать головой, — ответил Охотник с усмешкой. — Я научился этому у одного очень мудрого человека.
— Твоего отца, — мягко рассмеялся Свифт и, вздохнув, прошептал: — Много Лошадей… Чего бы я только не дал, чтобы опять увидеть его, хотя бы на часок. По сей день помню, как сидел у него в вигваме, курил вместе с ним до дурноты, но был слишком молодым и гордым, чтобы признать, что его табак заставлял мой желудок выворачиваться наизнанку. Вот он правда умел говорить обиняками. — Все еще улыбаясь, Свифт достал из кармана свой кисет с Булл Дурхамом и бумагой Ля Круа и ловко свернул самокрутку. Подняв палку, которую Охотник засунул в костер, он прикурил и глубоко затянулся. — Ну что ж, а я люблю прямой разговор. Из того, что ты сказал, я понял одно… — Он выплюнул попавшую в рот крошку табака. — Ты полагаешь, что мне следует остаться. Несмотря на то, что она ненавидит меня такого, каким я стал.
— Ты так думаешь? А может быть, именно ты поможешь разбить наконец стекло и вытащить ее наружу, чего пока не удавалось сделать ни одному мужчине? Мне кажется, она очень напугана тем, что ее мечта воплотилась вдруг в реального человека из плоти и крови, мужчину, который не убежит от нее, стоит ей задрать свой носик и облить его презрением. — Охотник сверкнул снисходительной улыбкой. — Она очень здорово умеет задирать носик. Многие мужчины здесь пытались произвести на нее впечатление, а кончали тем, что, спотыкаясь, убирались восвояси.
— И ты думаешь, что я преуспею там, где они провалились?
— Я просто не думаю, что ты пойдешь к ней с учебником хороших манер в одной руке и снятой шляпой в другой.
— Я все равно не смог бы прочитать такого учебника, даже если бы он у меня был. Господи, Охотник… — Сердитым жестом Свифт засунул палку глубоко в угли. — Она смотрит на меня и все, что видит, — это прошлое, которое вернулось, чтобы преследовать ее. И она права. Я нагляделся таких вещей, которые до сих пор мучают меня самого! Я делал такое, чего не простил бы другому человеку. Она утверждает, что мы больше не знаем друг друга, но правда заключается в том, что Эми слишком хорошо знает меня. Если я останусь здесь, я порву ее жизнь на куски. Когда-то давно она дала мне обещание, и сейчас я мог бы воспользоваться им, но, если я хоть чуть-чуть люблю ее, должен ли я это делать?
— Это можешь знать только ты. — Сделав паузу, Охотник долго смотрел в огонь, потом поднял взгляд. — Что у нее будет, если ты опять исчезнешь за горизонтом, Свифт?
— Ее жизнь здесь. Мир и покой. Добрые друзья, преподавание в школе.
— Ну да, конечно. Подобно тебе, она идет своим кругом. Но хорош ли этот путь?
— Он может быть гораздо лучше того, который смогу предложить ей я.
— Нет, потому что вся ее жизнь здесь — это ничто. — Охотник опять стал печальным. — Чейз как-то нашел раненого молодого енота, которого вылечил и вырастил в клетке.
Свифт чуть не застонал.
— Чувствую, что сейчас последует одна из твоих историй. Что, к чертям, может быть общего между каким-то енотом и нашей бедой?
Охотник поднял руку.
— Может быть, если ты откроешь свои уши, ты поймешь, — он улыбнулся и откинулся назад. — Этот енот, он все время смотрел сквозь прутья на мир, фыркая и мечтая о свободе. Как и Эми, он мог вспоминать прошлое и мечтать о будущем, но сегодняшний его день был ничем. Чейз решил, что жестоко держать его взаперти, и открыл дверцу клетки. Енот, которого крепко потрепал какой-то другой зверь, пришел в ужас и забился в самый дальний угол своей тюрьмы.
Свифт выдвинул вперед нижнюю челюсть.
— Эми же не енот, Охотник.
— Но и она все время прячется в своем темном углу. — Охотник покосился на струю табачного дыма. — Енот умеет здорово кусаться, если его напугать. И Чейз не стал вытаскивать его из клетки, а начал тыкать в него палкой, пока тот не озверел настолько, что забыл о своих страхах и выскочил наружу. Чейз тыкал его этой палкой каждый день, и каждый раз, покидая свою клетку, енот оставался снаружи все дольше и дольше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Свифт вытер взмокшие ладони о черную ткань своих брюк, потом обхватил руками согнутые колени.
— Может быть, она просто не хочет иметь детей, Охотник.
— О, она хочет. Я видел это желание у нее в глазах. Но в ней живет огромный страх. У нее… — его голос упал до шепота. — Когда она приехала к нам из Техаса, она была какой-то не такой. В ней больше не было той храбрости, что была когда-то, и решимости сражаться за то, чего ей хочется.
Свифт обдумывал эти слова, сразу вспомнив пыльную, бесплодную ферму и Генри Мастерса, пьяно покачивающегося в дверях с кружкой мескаля в руке.
— Может быть, что-нибудь еще случилось с ней в Техасе? Я имею в виду, помимо того похищения команчерос.
Охотник опять помешал палкой в костре.
— Не думаю. У Эми нет секретов от нас. — Он пожал плечами. — То, что Санчес и его люди сделали с ней, живет рядом с Эми всегда. Страх — это странная вещь. Когда мы встречаем его открыто, как было с ней тем летом, когда вы подружились, страх становится маленьким. Но когда мы бежим от него, он растет и растет. А Эми очень долгое время именно бежит от него.
Свифт обдумал и это, пытаясь что-нибудь прочесть на лице Охотника.
Тот встретил его взгляд.
— Когда она впервые появилась в Селении Вульфа, она все мечтала о том дне, когда борьба команчей за свое существование наконец-то закончится и ты приедешь за ней. Это были очень хорошие мечты и мечтать об этом было… безопасно. Ты понимаешь? Ты был ее великой любовью, но где-то там, в будущем, и никогда не сейчас. Она никого не подпускала к себе, потому что была обещана тебе. Но годы шли и шли, мечты превращались в прах, и она заполнила свою жизнь другими вещами. Моей семьей. Своими учениками. — Привязанность к ней заставила его голос потеплеть. — Она красивая женщина. Найдется множество мужчин, которые с удовольствием женились бы на ней и наделали бы ей детей, но она остается под стеклом, и до нее никто не может добраться.
— Более чем двадцать человек по очереди изнасиловали ее. — Слова выходили с трудом, застревая у Свифта в горле. — Тот ад, через который они проволокли ее, уничтожил бы большинство из женщин. Эми ведь была еще ребенком. И я думаю, если кто-нибудь и имеет право жить под стеклом, так это она.
— Да, у нее есть такое право, если ты подаришь ей его и уедешь завтра. — Охотник вызывающе поднял дугой бровь. — Но счастлива ли она? Быть в безопасности порой означает и быть очень одинокой.
Свифт отвел взгляд.
— О чем ты толкуешь, Охотник? Я терпеть не могу, когда ты говоришь обиняками. Помни, еще когда я был мальчишкой, я всегда чувствовал себя как на раскаленных углях, когда ты начинал поучать меня.
— Я говорю так для того, чтобы ты сам мог поработать головой, — ответил Охотник с усмешкой. — Я научился этому у одного очень мудрого человека.
— Твоего отца, — мягко рассмеялся Свифт и, вздохнув, прошептал: — Много Лошадей… Чего бы я только не дал, чтобы опять увидеть его, хотя бы на часок. По сей день помню, как сидел у него в вигваме, курил вместе с ним до дурноты, но был слишком молодым и гордым, чтобы признать, что его табак заставлял мой желудок выворачиваться наизнанку. Вот он правда умел говорить обиняками. — Все еще улыбаясь, Свифт достал из кармана свой кисет с Булл Дурхамом и бумагой Ля Круа и ловко свернул самокрутку. Подняв палку, которую Охотник засунул в костер, он прикурил и глубоко затянулся. — Ну что ж, а я люблю прямой разговор. Из того, что ты сказал, я понял одно… — Он выплюнул попавшую в рот крошку табака. — Ты полагаешь, что мне следует остаться. Несмотря на то, что она ненавидит меня такого, каким я стал.
— Ты так думаешь? А может быть, именно ты поможешь разбить наконец стекло и вытащить ее наружу, чего пока не удавалось сделать ни одному мужчине? Мне кажется, она очень напугана тем, что ее мечта воплотилась вдруг в реального человека из плоти и крови, мужчину, который не убежит от нее, стоит ей задрать свой носик и облить его презрением. — Охотник сверкнул снисходительной улыбкой. — Она очень здорово умеет задирать носик. Многие мужчины здесь пытались произвести на нее впечатление, а кончали тем, что, спотыкаясь, убирались восвояси.
— И ты думаешь, что я преуспею там, где они провалились?
— Я просто не думаю, что ты пойдешь к ней с учебником хороших манер в одной руке и снятой шляпой в другой.
— Я все равно не смог бы прочитать такого учебника, даже если бы он у меня был. Господи, Охотник… — Сердитым жестом Свифт засунул палку глубоко в угли. — Она смотрит на меня и все, что видит, — это прошлое, которое вернулось, чтобы преследовать ее. И она права. Я нагляделся таких вещей, которые до сих пор мучают меня самого! Я делал такое, чего не простил бы другому человеку. Она утверждает, что мы больше не знаем друг друга, но правда заключается в том, что Эми слишком хорошо знает меня. Если я останусь здесь, я порву ее жизнь на куски. Когда-то давно она дала мне обещание, и сейчас я мог бы воспользоваться им, но, если я хоть чуть-чуть люблю ее, должен ли я это делать?
— Это можешь знать только ты. — Сделав паузу, Охотник долго смотрел в огонь, потом поднял взгляд. — Что у нее будет, если ты опять исчезнешь за горизонтом, Свифт?
— Ее жизнь здесь. Мир и покой. Добрые друзья, преподавание в школе.
— Ну да, конечно. Подобно тебе, она идет своим кругом. Но хорош ли этот путь?
— Он может быть гораздо лучше того, который смогу предложить ей я.
— Нет, потому что вся ее жизнь здесь — это ничто. — Охотник опять стал печальным. — Чейз как-то нашел раненого молодого енота, которого вылечил и вырастил в клетке.
Свифт чуть не застонал.
— Чувствую, что сейчас последует одна из твоих историй. Что, к чертям, может быть общего между каким-то енотом и нашей бедой?
Охотник поднял руку.
— Может быть, если ты откроешь свои уши, ты поймешь, — он улыбнулся и откинулся назад. — Этот енот, он все время смотрел сквозь прутья на мир, фыркая и мечтая о свободе. Как и Эми, он мог вспоминать прошлое и мечтать о будущем, но сегодняшний его день был ничем. Чейз решил, что жестоко держать его взаперти, и открыл дверцу клетки. Енот, которого крепко потрепал какой-то другой зверь, пришел в ужас и забился в самый дальний угол своей тюрьмы.
Свифт выдвинул вперед нижнюю челюсть.
— Эми же не енот, Охотник.
— Но и она все время прячется в своем темном углу. — Охотник покосился на струю табачного дыма. — Енот умеет здорово кусаться, если его напугать. И Чейз не стал вытаскивать его из клетки, а начал тыкать в него палкой, пока тот не озверел настолько, что забыл о своих страхах и выскочил наружу. Чейз тыкал его этой палкой каждый день, и каждый раз, покидая свою клетку, енот оставался снаружи все дольше и дольше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102