А потом, наконец, и вовсе справился со своей боязнью свободной жизни. Это история со счастливым концом. Мечты енота о прошлом и будущем стали его сегодняшним днем.
Свифт фыркнул.
— Я же не могу Тыкать в Эми палкой. Говори по делу, если вообще собираешься что-нибудь сказать.
— А я и говорю по делу. Я спас Эми от Санчеса, так? И я лечил ее раны, как Чейз у енота. И опять же как Чейз, я создал для нее здесь очень безопасный мир, в котором она может спрятаться и предаваться своим мечтам. — Охотник кашлянул, жилы у него на шее вздулись. Когда он опять начал говорить, голос его звенел, как туго натянутая струна. — Мое сердце принимает только хорошие вещи, но то, что я сделал, очень плохо. Безопасность стала клеткой, и она оказалась в ловушке, в ловушке своего страха, так как боится ее покинуть.
Указательным пальцем Свифт обвел очертания мальтийского креста, отпечатанного на сигаретной упаковке.
— Ты хоть понимаешь, что у меня нет ничего за душой? Лошадь, немного золота и куча проблем, жгущих мне пятки. Вот и все.
Охотник некоторое время поразмышлял над этим и, как всегда, не предложил никакого решения.
— Будет чертовски просто для нас обоих, если я уеду, — продолжал доказывать Свифт.
— Да.
Но единственное это слово содержало невысказанный вызов.
— Неужели для тебя вовсе ничего не значит, что я стал убийцей? Что ходил в набеги с команчерос? Да случись мне встретить самого себя на улице, я бы сказал: «Вот идет самый грязный подонок из всех, каких я только встречал».
— Я знаю только то, что вижу в твоих глазах.
— А что, если я переверну ее мир с ног на голову и мое прошлое нагонит меня? — Свифт швырнул сигарету в костер. — Завтра, через неделю, через год. Это ведь тоже может случиться, Охотник.
— Тогда тебе придется повернуться и встретить свое прошлое лицом к лицу. Так же как Эми должна повернуться и встретить свое. — Охотник одним движением поднялся на ноги, и его тень заплясала на кожаной стенке вигвама. — Останься здесь, в моем вигваме, ненадолго и прислушайся к своему сердцу. Если, после того как ты его послушаешь, ты все-таки уедешь завтра, я буду знать, что это лучший выход, и приму его. Но сначала обрети себя. Не того мальчика, которым ты был когда-то, не того мужчину, что вырос из этого мальчика, а себя, такого, какой ты есть сегодня. Тогда путь для тебя будет открыт. Оставляю тебя с одной великой истиной. Человек, чье вчера тяготеет над его горизонтом, идет в свое прошлое. В результате он проделывает очень длинный путь в никуда.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Веселые голоса, перелетая гулким эхом в обшитых деревом стенах, серебряными колокольчиками звеня в тончайшем фарфоре, заполняли дом Вульфа. Свифта распирало от множества вопросов, которые ему не терпелось задать Охотнику. Он был потрясен тем, что его друг так преуспел в добыче золота в своей шахте. С обычным терпением Охотник объяснял ему разницу между россыпным и рудным золотом, рассказывал об оборудовании и приемах, применяемых при добыче того и другого, говорил, что ведет разработки обоими способами. Лоретта и ее дети дополняли его рассказы всякими забавными историями и случаями из жизни старателей Джексонвилла и болтали о последних находках в окрестностях Селения Вульфа.
— Холмы вокруг полны золота, это уж точно, — возбужденно говорила Индиго. — Как-то в джексонвиллской тюрьме один ковырнул землю в углу своей камеры. Это оказалось настолько прибыльно, что он ни за что не хотел выходить на свободу. Перед самым освобождением он добрался до коренной породы и начал кричать, что хочет сделать заявку на этот участок. Шерифу пришлось выгонять его силой, под дулом револьвера.
Лоретта подмигнула Свифту.
— Можно подумать, что она сама пробовала эти самородки на зуб. Но в тюрьме Джексонвилла двойной пол из сосновых плах, и, насколько я знаю, другой тюрьмы там нет.
Голосом, полным теплоты, Охотник заметил:
— Индиго надеется прибрать к рукам всю мою золотодобычу, когда я стану слишком стар для этого.
Чейз презрительно фыркнул, явно возмущенный даже возможностью такой мысли. Голубые глаза Индиго сверкнули.
— По крайней мере я знаю разницу между настоящим золотом и золотой обманкой, — крикнула она.
— Зато, могу поспорить, ты не сможешь определить высоту дерева по отбрасываемой им тени, — парировал Чейз.
— Ну и что, кому это надо?
Эми слушала все это молча, уткнувшись в тарелку и вцепившись в ручку вилки. Она помогла Лоретте приготовить роскошный ужин, чтобы отпраздновать приезд Свифта, но вся еда напоминала ей по вкусу опилки. Даже домашний прессованный творог, больше известный в местных краях как «тряпка на заборе», казался ей безвкусным. Эми перекатывала кусочки его на языке, и было ощущение, что она глотает камни.
Дети устали пикироваться, и разговор от золотодобычи перешел к испытаниям, которые пришлось пережить Свифту после ухода из резервации. Засыпаемый вопросами о Техасе, Свифт говорил практически один, и сам звук его голоса заставлял Эми внутренне сжиматься. Когда она наконец решилась взглянуть на него, нервы у нее уже были на пределе. До сих пор она с трудом верила, что он и правда здесь, и не отдавала себе ясного отчета, как сильно он изменился. У него появился какой-то безжалостный взгляд, твердый, циничный, горький. При встрече с ним у Эми перехватывало дыхание. И все-таки, несмотря на это, он оставался таким же красивым, как и раньше, но красота его стала какой-то более сильной, крепкой, не знающей сомнений.
И еще что-то изменилось в нем, причем совсем недавно, и было не таким очевидным. Сегодня днем, когда она в конюшне умоляла Свифта освободить ее от данных ею в детстве обещаний, он выглядел каким-то неуверенным. Теперь эта неуверенность исчезла, уступив место очевидной решимости. Эми чувствовала, что там, в вигваме Охотника, двое мужчин говорили о ней и, что бы там ни было сказано, это каким-то образом усилило решимость Свифта.
— А теперь, дядя Свифт, расскажите нам о тех перестрелках, в которых вам приходилось участвовать, — потребовал Чейз. — Правду говорят, что вы убили больше сотни человек?
Наступило внезапное молчание, стал слышен даже скрип вилок по фарфору. Свифт был в замешательстве.
— Эти рассказы слишком, преувеличены, Чейз. — После короткой паузы он добавил: — Не думаю, чтобы их было больше девяноста.
— Девяноста? Вот это да!
Лоретта осуждающе посмотрела на своего сына:
— Чейз, дядя Свифт просто подшучивает над тобой. Чейз приуныл.
— Тогда скажите правду. Сколько все-таки на самом деле?
Индиго толкнула локтем брата:
— Отстань от него, Чейз Келли.
Глаза Свифта встретились со взглядом Эми, и его улыбка увяла.
— Не будешь же делать зарубку на поясе каждый раз, когда убьешь кого-нибудь. Но я вынимал свои револьверы, только когда меня к этому принуждали, и сразу же старался забыть об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Свифт фыркнул.
— Я же не могу Тыкать в Эми палкой. Говори по делу, если вообще собираешься что-нибудь сказать.
— А я и говорю по делу. Я спас Эми от Санчеса, так? И я лечил ее раны, как Чейз у енота. И опять же как Чейз, я создал для нее здесь очень безопасный мир, в котором она может спрятаться и предаваться своим мечтам. — Охотник кашлянул, жилы у него на шее вздулись. Когда он опять начал говорить, голос его звенел, как туго натянутая струна. — Мое сердце принимает только хорошие вещи, но то, что я сделал, очень плохо. Безопасность стала клеткой, и она оказалась в ловушке, в ловушке своего страха, так как боится ее покинуть.
Указательным пальцем Свифт обвел очертания мальтийского креста, отпечатанного на сигаретной упаковке.
— Ты хоть понимаешь, что у меня нет ничего за душой? Лошадь, немного золота и куча проблем, жгущих мне пятки. Вот и все.
Охотник некоторое время поразмышлял над этим и, как всегда, не предложил никакого решения.
— Будет чертовски просто для нас обоих, если я уеду, — продолжал доказывать Свифт.
— Да.
Но единственное это слово содержало невысказанный вызов.
— Неужели для тебя вовсе ничего не значит, что я стал убийцей? Что ходил в набеги с команчерос? Да случись мне встретить самого себя на улице, я бы сказал: «Вот идет самый грязный подонок из всех, каких я только встречал».
— Я знаю только то, что вижу в твоих глазах.
— А что, если я переверну ее мир с ног на голову и мое прошлое нагонит меня? — Свифт швырнул сигарету в костер. — Завтра, через неделю, через год. Это ведь тоже может случиться, Охотник.
— Тогда тебе придется повернуться и встретить свое прошлое лицом к лицу. Так же как Эми должна повернуться и встретить свое. — Охотник одним движением поднялся на ноги, и его тень заплясала на кожаной стенке вигвама. — Останься здесь, в моем вигваме, ненадолго и прислушайся к своему сердцу. Если, после того как ты его послушаешь, ты все-таки уедешь завтра, я буду знать, что это лучший выход, и приму его. Но сначала обрети себя. Не того мальчика, которым ты был когда-то, не того мужчину, что вырос из этого мальчика, а себя, такого, какой ты есть сегодня. Тогда путь для тебя будет открыт. Оставляю тебя с одной великой истиной. Человек, чье вчера тяготеет над его горизонтом, идет в свое прошлое. В результате он проделывает очень длинный путь в никуда.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Веселые голоса, перелетая гулким эхом в обшитых деревом стенах, серебряными колокольчиками звеня в тончайшем фарфоре, заполняли дом Вульфа. Свифта распирало от множества вопросов, которые ему не терпелось задать Охотнику. Он был потрясен тем, что его друг так преуспел в добыче золота в своей шахте. С обычным терпением Охотник объяснял ему разницу между россыпным и рудным золотом, рассказывал об оборудовании и приемах, применяемых при добыче того и другого, говорил, что ведет разработки обоими способами. Лоретта и ее дети дополняли его рассказы всякими забавными историями и случаями из жизни старателей Джексонвилла и болтали о последних находках в окрестностях Селения Вульфа.
— Холмы вокруг полны золота, это уж точно, — возбужденно говорила Индиго. — Как-то в джексонвиллской тюрьме один ковырнул землю в углу своей камеры. Это оказалось настолько прибыльно, что он ни за что не хотел выходить на свободу. Перед самым освобождением он добрался до коренной породы и начал кричать, что хочет сделать заявку на этот участок. Шерифу пришлось выгонять его силой, под дулом револьвера.
Лоретта подмигнула Свифту.
— Можно подумать, что она сама пробовала эти самородки на зуб. Но в тюрьме Джексонвилла двойной пол из сосновых плах, и, насколько я знаю, другой тюрьмы там нет.
Голосом, полным теплоты, Охотник заметил:
— Индиго надеется прибрать к рукам всю мою золотодобычу, когда я стану слишком стар для этого.
Чейз презрительно фыркнул, явно возмущенный даже возможностью такой мысли. Голубые глаза Индиго сверкнули.
— По крайней мере я знаю разницу между настоящим золотом и золотой обманкой, — крикнула она.
— Зато, могу поспорить, ты не сможешь определить высоту дерева по отбрасываемой им тени, — парировал Чейз.
— Ну и что, кому это надо?
Эми слушала все это молча, уткнувшись в тарелку и вцепившись в ручку вилки. Она помогла Лоретте приготовить роскошный ужин, чтобы отпраздновать приезд Свифта, но вся еда напоминала ей по вкусу опилки. Даже домашний прессованный творог, больше известный в местных краях как «тряпка на заборе», казался ей безвкусным. Эми перекатывала кусочки его на языке, и было ощущение, что она глотает камни.
Дети устали пикироваться, и разговор от золотодобычи перешел к испытаниям, которые пришлось пережить Свифту после ухода из резервации. Засыпаемый вопросами о Техасе, Свифт говорил практически один, и сам звук его голоса заставлял Эми внутренне сжиматься. Когда она наконец решилась взглянуть на него, нервы у нее уже были на пределе. До сих пор она с трудом верила, что он и правда здесь, и не отдавала себе ясного отчета, как сильно он изменился. У него появился какой-то безжалостный взгляд, твердый, циничный, горький. При встрече с ним у Эми перехватывало дыхание. И все-таки, несмотря на это, он оставался таким же красивым, как и раньше, но красота его стала какой-то более сильной, крепкой, не знающей сомнений.
И еще что-то изменилось в нем, причем совсем недавно, и было не таким очевидным. Сегодня днем, когда она в конюшне умоляла Свифта освободить ее от данных ею в детстве обещаний, он выглядел каким-то неуверенным. Теперь эта неуверенность исчезла, уступив место очевидной решимости. Эми чувствовала, что там, в вигваме Охотника, двое мужчин говорили о ней и, что бы там ни было сказано, это каким-то образом усилило решимость Свифта.
— А теперь, дядя Свифт, расскажите нам о тех перестрелках, в которых вам приходилось участвовать, — потребовал Чейз. — Правду говорят, что вы убили больше сотни человек?
Наступило внезапное молчание, стал слышен даже скрип вилок по фарфору. Свифт был в замешательстве.
— Эти рассказы слишком, преувеличены, Чейз. — После короткой паузы он добавил: — Не думаю, чтобы их было больше девяноста.
— Девяноста? Вот это да!
Лоретта осуждающе посмотрела на своего сына:
— Чейз, дядя Свифт просто подшучивает над тобой. Чейз приуныл.
— Тогда скажите правду. Сколько все-таки на самом деле?
Индиго толкнула локтем брата:
— Отстань от него, Чейз Келли.
Глаза Свифта встретились со взглядом Эми, и его улыбка увяла.
— Не будешь же делать зарубку на поясе каждый раз, когда убьешь кого-нибудь. Но я вынимал свои револьверы, только когда меня к этому принуждали, и сразу же старался забыть об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102