Официант в фартуке, казалось, ничуть не удивился, увидев входящих в заведение женщин. Почесав голову, он сказал:
— Добрый день, мисс Трэмейн!
А затем провел их к отдельному столику в изолированном кабинете, лавируя мимо мужчин, попивавших пиво и виски.
— Сегодня, как всегда, мисс Трэмейн, кофе по-ирландски? — спросил он.
— Нет, сегодня мы выпьем немного хересу, Тимоти. — Она заговорщически подмигнула официанту и добавила:
— Лучшего, настоящего, нацеженного из ваших старых бочек с Амонтильядо.
Луиза присела, осторожно положив руки на колени, и принялась разглядывать окружающую обстановку. Бедные женщины, они скучали, сидя дома взаперти, лишь иногда выходя в свет на пикники, вечеринки или в театр.
— Ну и что же вы об этом всем думаете? — спросила Энни с лукавыми искорками в зеленых глазах. — Не выглядит ли этот паб арабским притоном, куда привозят прекрасных женщин, чтобы потом разослать их по гаремам разных шейхов?
Луиза слабо улыбнулась. — Довольно милое, уютное местечко. — Она напомнила себе, что должна быть осмотрительной. Может быть, эта Трэмейн имеет какие-то свои тайные, ведомые только ей одной цели и намерения, расспрашивая ее. Луиза не хотела проговориться о чем-то таком, что могло бы хоть как-то навредить Дэну.
Она отхлебнула немного хересу и неожиданно для себя завела интеллектуальный светский разговор, простиравшийся от новых средств выражения в искусстве до «безумных средств лечения безумия».
Энни потребовала еще хересу и заметила:
— Увы, мне иногда кажется, что гораздо лучше быть безумцем, нежели женщиной. Кстати, многие люди считают, что я немного не в себе, особенно мужчины.
Луиза усмехнулась. В этой Трэмейн была несомненная живость ума, которая восхищала ее. Она внезапно поняла, что Энни не станет затрагивать в их беседе Дэна ни с какой стороны. Вечер пролетел незаметно. Луиза веселилась больше, чем когда-либо прежде.
Ее ум был резв и жив, как никогда. Более того, в основе этой только-только зарождающейся женской дружбы лежало такое взаимное уважение, которого она прежде и представить себе не могла. Что же касается ее личного самочувствия, то Луизе показалось, что, после того, как она опрокинула в себя пару стаканчиков, ее воображение разыгралось буйным цветом.
Неохотно распрощавшись с Энни, Луиза пообещала встретиться с ней снова на следующем собрании женщин. Она вернулась домой в приподнятом настроении и с твердым намерением рассказать Шевонне об услышанном. Ее дочь нуждалась в знании таких вещей, живя на континенте, который по размерам превосходил Европу и где мужчин было в шесть раз больше, чем женщин, а сами женщины ценились только в одном случае…
Нет, Шевонну нужно воспитывать в ином духе.
Собрание должно открыть глаза не только одной Луизе. Она должна поделиться своим печальным опытом с дочерью, чтобы та не совершила подобной ошибки, какую совершила она: она должна рассказать дочери правду о ее происхождении. Луиза позвала Шевонну в гостиную.
— Садись, — сказала она, меряя шагами пространство между диваном и креслом. — У меня есть нечто, о чем я обязательно должна рассказать тебе. Я слишком долго хранила в себе эту тайну.
Голубые глаза Шевонны широко раскрылись, но девушка сидела тихо, как мышка, не проронив ни слова.
Внезапно Луиза занервничала, начала теребить кружевную оборку платья.
— Когда я была ненамного старше тебя, я совершила ошибку. Я тогда ничего не знала о контрацепции.
Слово прозвучало как-то напыщенно и высокопарно. Луиза не могла поднять на Шевонну глаз.
— Я увлеклась одним молодым человеком, для которого не было ничего святого. Когда же опомнилась, то уже была… с ребенком… я была беременна тобой… и совращена. И вот я встретила Дэна и сразу же полюбила его. Я уверена в этом больше, чем в том, что меня зовут Луиза. К счастью, Дэн захотел жениться на мне, но я никогда не говорила ему правду о твоем происхождении. Думаю, что это разбило бы его сердце.
Хорошо ли понимала Шевонна услышанное? Что все, сделанное матерью, совершено только ради Дэна, а не ради нее самой?
— Во всяком случае, — подытожила Луиза, — я хочу тебя предостеречь от возможной ошибки. Не пойдешь ли ты со мной на следующее женское собрание?
Шевонна подошла к матери и взяла ее за руку обеими руками. — Да, мама. Я согласна с тобой и по высказанному, и по еще не высказанному.
Луиза заглянула в глаза дочери и увидела в них такие страстные чувства, о существовании которых даже и не подозревала. Благодарность и любовь к дочери захлестнули Луизу, она только и вымолвила:
— Скажи дедушке, что скоро ужин-Дочь вышла из комнаты, и Луиза попыталась немного прийти в себя. От волнения она почувствовала слабость и легкое головокружение. Но волнение еще больше усилилось, когда она услышала вопль Шевонны, жуткий неестественный крик, напомнивший Луизе о легендарных баныпи. Она вбежала в кабинет отца одновременно с переполошившимися служанками Минни и Алисией.
Светлые волосы Шевонны рассыпались на груди дедушки, неподвижно лежавшего на персидском ковре. С подступившими к горлу рыданиями Луиза бросилась к дочери. — Боже, что случилось?
Шевонна испуганно взглянула на мать. Ее дыхание стало прерывистым. — Я зашла, чтобы сказать дедушке, что уже закончила свои занятия и что мы скоро будем ужинать. Он улыбнулся и сказал мне, что очень меня любит, а потом… схватился рукой за грудь и упал. Мама! Он ничего не говорит. Мне кажется, что дедушка умер.
Луиза попыталась сохранить самообладание. — Минни, пошлите Уизерспуна за доктором Хэллерамом. Алисия, позовите мистера Варвика.
Она мягко подняла Шевонну за плечи и отправила ее наверх за нюхательной солью. Конечно же, Луиза знала, что нюхательная соль здесь бесполезна. Было уже слишком поздно. Она просто должна была чем-то занять Шевонну, чтобы та хоть немного успокоилась.
Когда все вышли из комнаты, Луиза приложила ухо к груди отца. Одна его рука была откинута в сторону, пальцы скрючены наподобие птичьего клюва. Ничего. Ни звука. Струйка крови вытекла из уголка рта, оставив красную полоску на щеке. Странно, но сейчас Луиза почему-то вдруг подумала о Дэне: вспомнила, что сегодня утром он порезался, когда брился, и у него на подбородке царапина такого же цвета.
В наивной надежде, что, может быть, еще не все потеряно, Луиза попыталась поднять отца. Бесполезно. Никаких признаков жизни.
— О, папа!
Теперь можно было плакать, и слезы потекли у нее из глаз, оставляя влажные дорожки на припудренных щеках.
Со смертью отца порвалась единственная нить, связывавшая ее с прошлым: с Америкой, детством и всем, что Луизе было близко и дорого. Отец очень любил ее, и она старалась быть хорошей дочерью. Теперь никто уже не будет любить ее так, как любил ее он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65