А в какой-то момент она захотела, но у нее был долг перед теми, кто уважал ее, оказал доверие и отдал свои голоса.
Поэтому никто особенно не удивился, когда она заняла свое кресло в парламенте — на памяти были деяния ее матери и Энни.
Во время праздника в честь своего избрания Шевонна унеслась мыслями далеко-далеко, не в силах присоединиться к радости людей, принимавших участие в ее избирательной кампании. Она механически улыбалась, когда две дюжины гостей в ее гостиной, личные друзья и группа поддержки, подняли бокалы и провозгласили: «За здравие!»
— Твои глаза не улыбаются, как прежде, Шевонна.
Она обернулась к матери, находившейся неподалеку. Шевонна знала, что Луиза очень тонко чувствует ее и что если она не выложит матери все начистоту, то будет последней дурой. Пока ее глаза рассеянно блуждали между присутствующими, она сказала низким голосом, почти прошептала:
— Я все еще люблю его, мама.
Мать не спросила, кого. Только тяжело вздохнула.
— Я любила Дэна, однако не думаю, что он любил меня тогда. И все же я была счастлива: он все-таки женился на мне.
Шевонна внимательно посмотрела на мать, та выглядела усталой. Во время избирательной кампании дочери она работала не покладая рук.
— Я завидую вашей любви к друг другу, мама. Мне кажется, что боги дают свое благословение лишь некоторым счастливцам.
— В эту самую минуту я ругаю Дэна самыми последними словами за то, что он здесь не присутствует, чтобы присоединиться к твоей и нашей радости, к нашей общей победе. Почему ты не хочешь помириться с ним, Шевонна? У него была тяжелая жизнь. Он не понимает, что…
— Мама, нет. Не сегодня. Давай оставим это. — Господи, какой же усталой она себя чувствовала. Она выиграла кампанию и теперь могла перевести дух. Быть может, цветок лотоса из древней легенды помог бы ей забыть Брендона? Но она знала, что это невозможно. Не в этой жизни.
Языки пламени бушевали в камине, создавая тепло и ощущение уюта в комнате, а на улице в это время бушевала зимняя июльская непогода: снег и ветер. Энни поставила босые ноги на скамеечку и, затянувшись черутом (сорт сигар с обрезанными концами.), вставленным в мундштук, выпустила подряд несколько колечек дыма.
— Замечательная штука, и очень здорово, что ты научил меня курить, Райан, мне следовало попробовать это раньше.
Он мягко улыбнулся, сидя в удобном кресле с подлокотниками напротив дивана, на котором сидела Энни.
— Ты прежде никогда не была такой.
— Теперь я делаю все больше и больше.
— Некоторые вещи ты делаешь правильно.
— Брендон… Я чувствую, что вдали от всех и всего он должен был за это время залечить свои сердечные раны. Он заслужил уважение своими революционными новшествами в овцеводстве. Я думаю, что он вполне готов принять в свои руки компанию.
Наконец она и в самом деле была счастлива, почти. Если бы можно было успешно обеспечить счастливое будущее Брендону, как и вести дела компании… Но уроки Нэн научили ее одному, что можно было выразить одной фразой:
— Ты не имеешь права вмешиваться в жизнь других людей, особенно тех, кого любишь больше всего.
Стрелки бровей Райана удивленно приподнялись. Как и его черная шевелюра, они уже были тронуты сединой.
— Ты думаешь, что это разумно? Вернуть Брендона сюда?
— А ты считаешь, что он один не сможет удержать «НСУ Трэйдерс»? Я заставила его поработать в каждом отделе. Он хорошо знает компанию как снаружи, так и изнутри. Почти так же хорошо, как и я.
— Я говорю вовсе не об «НСУ Трэйдерс», ты как всегда прежде всего думаешь о бизнесе, — мягко пожурил ее Райан. — Я говорю о Шевонне. Поставить Брендона во главе «НСУ Трэйдерс» означает — вернуть его в Сидней. И здесь их пути непременно пересекутся.
Она пожала плечами.
— Все равно когда-нибудь это должно случиться. Но только теперь они оба связаны своим положением и обязаны смотреть фактам в лицо.
У Энни было много причин, более чем достаточно, чтобы передать бразды правления компанией в другие руки. Она стала понимать, что жизнь проходит мимо, ей все чаще хотелось бежать во Время Грез.
Была и еще одна причина — Райан. Она смотрела на него сквозь табачный дым. Старше ее на четырнадцать лет — а ей уже стукнуло сорок пять — он не отличался особым здоровьем: все чаще кашлял и уже не был так энергичен при ходьбе. Когда-то здоровый ирландский цвет лица сменила серая бледность с болезненным румянцем.
— Женись на мне, Райан!
Он опустил спичку, которую было поднес к сигаре. Глаза сузились:
— Что?
У Энни в горле гулко застучал пульс. А что если он откажет ей?
— Ты сам сказал, что сейчас не самое время для воспоминаний. Я не согласилась выйти за тебя замуж, когда ты предложил мне, но не хочу, чтобы так продолжалось дальше. Я хочу исправить свою ошибку. Я хочу, чтобы ты женился на мне. Он раскурил сигару и сказал:
— Всю свою жизнь, Энни, ты контролировала каждый свой шаг. Контролировала всех и вся, кроме меня. И есть одна вещь, которую ты не заставишь меня сделать — жениться на тебе.
Сердце Энни сжалось от его язвительного тона. Слова вырвались под влиянием почти детской обиды:
— Но я же люблю тебя! Райан криво усмехнулся:
— Я знаю, и тоже люблю тебя. Каждой частицей своего тела. Всегда любил и буду любить до самого последнего вздоха.
— Тогда…
— Почему я не женюсь на тебе? — Он положил сигару на пепельницу. — Потому что не хочу, чтобы мной управляли. Они пытались делать это со мной в Ирландии. Вот почему я эмигрировал в Австралию. Вот зачем и существует Австралия, и вот зачем я это говорю. Думаю, что ты достаточно умна, чтобы понять это. Я ждал и надеялся, что когда-нибудь наступит этот день и ты захочешь выйти за меня замуж.
Энни тоже оставила свой черут в пепельнице.
— Я хочу, я хочу очень сильно, как еще я могу убедить тебя в этом?
— Для начала просто прислушайся к себе самой. Твой тон, твои слова отчасти умоляют, отчасти приказывают так, будто ты все еще пытаешься сохранить контроль над собой и над другими. Неужели ты стала повторением своей бабушки?
Она содрогнулась.
— О Господи, надеюсь, что нет. — Откинув голову на диванную подушку, Энни закрыла глаза и глубоко вздохнула. — А если я изменюсь? — подобно ветру снаружи прошелестели ее слова.
— Как мастер слова, я знаю, что слова порой ничего не значат. Тебе нужно упросить меня, чтобы я взял тебя под свое покровительство, убедить меня, что ты нуждаешься в нем. Да, я хочу, чтобы ты полностью подчинилась мне.
Она посмотрела на него сквозь ресницы:
— Что ты имеешь в виду?
Улыбка сделала его гораздо моложе. — Соблазни меня, займись со мной любовью. Это для начала. Потом я дам тебе знать.
Ей ужасно захотелось запустить в него подушкой, но вместо этого Энни вдруг почувствовала, как ее охватывает возбуждение, исходящее от него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Поэтому никто особенно не удивился, когда она заняла свое кресло в парламенте — на памяти были деяния ее матери и Энни.
Во время праздника в честь своего избрания Шевонна унеслась мыслями далеко-далеко, не в силах присоединиться к радости людей, принимавших участие в ее избирательной кампании. Она механически улыбалась, когда две дюжины гостей в ее гостиной, личные друзья и группа поддержки, подняли бокалы и провозгласили: «За здравие!»
— Твои глаза не улыбаются, как прежде, Шевонна.
Она обернулась к матери, находившейся неподалеку. Шевонна знала, что Луиза очень тонко чувствует ее и что если она не выложит матери все начистоту, то будет последней дурой. Пока ее глаза рассеянно блуждали между присутствующими, она сказала низким голосом, почти прошептала:
— Я все еще люблю его, мама.
Мать не спросила, кого. Только тяжело вздохнула.
— Я любила Дэна, однако не думаю, что он любил меня тогда. И все же я была счастлива: он все-таки женился на мне.
Шевонна внимательно посмотрела на мать, та выглядела усталой. Во время избирательной кампании дочери она работала не покладая рук.
— Я завидую вашей любви к друг другу, мама. Мне кажется, что боги дают свое благословение лишь некоторым счастливцам.
— В эту самую минуту я ругаю Дэна самыми последними словами за то, что он здесь не присутствует, чтобы присоединиться к твоей и нашей радости, к нашей общей победе. Почему ты не хочешь помириться с ним, Шевонна? У него была тяжелая жизнь. Он не понимает, что…
— Мама, нет. Не сегодня. Давай оставим это. — Господи, какой же усталой она себя чувствовала. Она выиграла кампанию и теперь могла перевести дух. Быть может, цветок лотоса из древней легенды помог бы ей забыть Брендона? Но она знала, что это невозможно. Не в этой жизни.
Языки пламени бушевали в камине, создавая тепло и ощущение уюта в комнате, а на улице в это время бушевала зимняя июльская непогода: снег и ветер. Энни поставила босые ноги на скамеечку и, затянувшись черутом (сорт сигар с обрезанными концами.), вставленным в мундштук, выпустила подряд несколько колечек дыма.
— Замечательная штука, и очень здорово, что ты научил меня курить, Райан, мне следовало попробовать это раньше.
Он мягко улыбнулся, сидя в удобном кресле с подлокотниками напротив дивана, на котором сидела Энни.
— Ты прежде никогда не была такой.
— Теперь я делаю все больше и больше.
— Некоторые вещи ты делаешь правильно.
— Брендон… Я чувствую, что вдали от всех и всего он должен был за это время залечить свои сердечные раны. Он заслужил уважение своими революционными новшествами в овцеводстве. Я думаю, что он вполне готов принять в свои руки компанию.
Наконец она и в самом деле была счастлива, почти. Если бы можно было успешно обеспечить счастливое будущее Брендону, как и вести дела компании… Но уроки Нэн научили ее одному, что можно было выразить одной фразой:
— Ты не имеешь права вмешиваться в жизнь других людей, особенно тех, кого любишь больше всего.
Стрелки бровей Райана удивленно приподнялись. Как и его черная шевелюра, они уже были тронуты сединой.
— Ты думаешь, что это разумно? Вернуть Брендона сюда?
— А ты считаешь, что он один не сможет удержать «НСУ Трэйдерс»? Я заставила его поработать в каждом отделе. Он хорошо знает компанию как снаружи, так и изнутри. Почти так же хорошо, как и я.
— Я говорю вовсе не об «НСУ Трэйдерс», ты как всегда прежде всего думаешь о бизнесе, — мягко пожурил ее Райан. — Я говорю о Шевонне. Поставить Брендона во главе «НСУ Трэйдерс» означает — вернуть его в Сидней. И здесь их пути непременно пересекутся.
Она пожала плечами.
— Все равно когда-нибудь это должно случиться. Но только теперь они оба связаны своим положением и обязаны смотреть фактам в лицо.
У Энни было много причин, более чем достаточно, чтобы передать бразды правления компанией в другие руки. Она стала понимать, что жизнь проходит мимо, ей все чаще хотелось бежать во Время Грез.
Была и еще одна причина — Райан. Она смотрела на него сквозь табачный дым. Старше ее на четырнадцать лет — а ей уже стукнуло сорок пять — он не отличался особым здоровьем: все чаще кашлял и уже не был так энергичен при ходьбе. Когда-то здоровый ирландский цвет лица сменила серая бледность с болезненным румянцем.
— Женись на мне, Райан!
Он опустил спичку, которую было поднес к сигаре. Глаза сузились:
— Что?
У Энни в горле гулко застучал пульс. А что если он откажет ей?
— Ты сам сказал, что сейчас не самое время для воспоминаний. Я не согласилась выйти за тебя замуж, когда ты предложил мне, но не хочу, чтобы так продолжалось дальше. Я хочу исправить свою ошибку. Я хочу, чтобы ты женился на мне. Он раскурил сигару и сказал:
— Всю свою жизнь, Энни, ты контролировала каждый свой шаг. Контролировала всех и вся, кроме меня. И есть одна вещь, которую ты не заставишь меня сделать — жениться на тебе.
Сердце Энни сжалось от его язвительного тона. Слова вырвались под влиянием почти детской обиды:
— Но я же люблю тебя! Райан криво усмехнулся:
— Я знаю, и тоже люблю тебя. Каждой частицей своего тела. Всегда любил и буду любить до самого последнего вздоха.
— Тогда…
— Почему я не женюсь на тебе? — Он положил сигару на пепельницу. — Потому что не хочу, чтобы мной управляли. Они пытались делать это со мной в Ирландии. Вот почему я эмигрировал в Австралию. Вот зачем и существует Австралия, и вот зачем я это говорю. Думаю, что ты достаточно умна, чтобы понять это. Я ждал и надеялся, что когда-нибудь наступит этот день и ты захочешь выйти за меня замуж.
Энни тоже оставила свой черут в пепельнице.
— Я хочу, я хочу очень сильно, как еще я могу убедить тебя в этом?
— Для начала просто прислушайся к себе самой. Твой тон, твои слова отчасти умоляют, отчасти приказывают так, будто ты все еще пытаешься сохранить контроль над собой и над другими. Неужели ты стала повторением своей бабушки?
Она содрогнулась.
— О Господи, надеюсь, что нет. — Откинув голову на диванную подушку, Энни закрыла глаза и глубоко вздохнула. — А если я изменюсь? — подобно ветру снаружи прошелестели ее слова.
— Как мастер слова, я знаю, что слова порой ничего не значат. Тебе нужно упросить меня, чтобы я взял тебя под свое покровительство, убедить меня, что ты нуждаешься в нем. Да, я хочу, чтобы ты полностью подчинилась мне.
Она посмотрела на него сквозь ресницы:
— Что ты имеешь в виду?
Улыбка сделала его гораздо моложе. — Соблазни меня, займись со мной любовью. Это для начала. Потом я дам тебе знать.
Ей ужасно захотелось запустить в него подушкой, но вместо этого Энни вдруг почувствовала, как ее охватывает возбуждение, исходящее от него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65