— О Господи, нет, мастер Брендон! — Она обезоруживающе улыбнулась. — Я никогда не училась писать, да у меня и не было особого желания.
Он подавил удивление и улыбнулся. — Тебе не понравилось в школе? — Они повысили голос, чтобы услышать друг друга.
Лизелль подошла к нему поближе и почти на ухо сказала:
— Нет вовсе, я не умела читать и писать, а учителя не давали вставить ни слова.
Тут Брендон рассмеялся.
— Я умею складывать и вычитать, — сказала она. — Отец меня научил, но английский он сам знает плохо.
— А твоя мать?
— Она умерла от туберкулеза там, в Ирландии. Я тоже болела. Вот почему мы приехали в Австралию: чтобы вылечить меня. Здесь другой климат и много солнца.
— Ну что ж, тогда займемся твоим образованием. Наш учитель здесь, во Времени Грез, научит тебя правилам письма, арифметике и чтению.
— О, спасибо большое. — Она чмокнула его в подбородок и, потупив взор, убежала прочь.
Смущенный, Брендон наблюдал, как развевается на ветру ее коричневая домотканая юбка. Повернувшись к стригалям, он заметил, что на него смотрит отец Лизелль, в глазах которого блеснул огонек алчности.
Да, он был захвачен врасплох дочерью этого человека, хотя и не рассчитывал быть захваченным ни теперь, ни когда бы то ни было.
Однако Брендон не учел притягательной силы секса, захватившего полностью все существо молодого человека. Другие мужчины уже давно открыли для себя все прелести и преимущества молодости, но Брендон, где сохранив целомудрия, все-таки не смог забыть Шевонну.
Лизелль ввела его в этот мир, подарив все радости секса и открыв перед ним все тайны этого искусства. О, у него и прежде были кое-какие связи, продиктованные физическими потребностями, но он ничего не вынес из них, кроме разочарования и неудовлетворенности. Ни он, ни его партнерши не имели ни малейшего представления о том, какую радость может принести простая перемена позиций.
Пока Лизелль училась писать, он сам учился правильно совокупляться. Все свободное время Брендон отдавал изучению особенностей женского тела, учился умению ублажать его языком и пальцами, равно как и пенисом.
Они лежали в высокой, в рост человека, траве, произраставшей по берегам Вулумулу, в месте, удаленном и от людей, и от палящего полуденного солнца. Любители купаний, из тех, кто жил на ранчо, никогда не приходили сюда, потому что здесь было самое бурное течение.
— Брендон, дорогой мой, ты не должен так спешить. У тебя есть замечательная штука, но ты тратишь свою силу слишком быстро. — Медленно она провела указательным пальцем по курчавым коротким волоскам вокруг его левого соска.
Закрыв глаза, он обнял ее за шею. Запах зеленой травы и любви трепетал в его ноздрях.
— Легко тебе так говорить, моя обольстительная колдунья, ведь у тебя нет такой штуки, и ты почти всегда готова, тогда как моя…
Он ощутил ее губы на своем мужском органе, почувствовал, как тот напрягается, становясь больше и крепче, и полностью отдался внезапно охватившему радостному чувству, позволив ей делать с собой все, что она ни пожелает.
Девушка на минуту прервала свое занятие, и Брендон услышал игривые нотки в ее голосе, когда она сказала:
— Ну, он не такой крепкий, чтобы пронзить меня насквозь, но…
Он обнял ее за талию и строгим голосом произнес:
— Не кощунствуй! — И приподняв, усадил на себя. — Ну-ка попробуем, умеешь ли ты держаться в седле.
Ее посадка была безупречной.
Постепенно Шевонна все сильнее и сильнее стала ощущать неприязнь к своему жениху. Может быть, это было логичным продолжением ее заключения, что она никогда не сможет никого любить, кроме Брендона.
Черт бы побрал его душу!
Почему бы ей не рассматривать Тома как этакого альфонса, который не желает работать и стремится добиться успеха в жизни, женившись на богатой наследнице?
С чувством огромного облегчения она расторгла помолвку. И, как выяснилось, договориться с Томом оказалось невероятно легко. Ее изумило, с какой легкостью можно на деньги купить почти все, даже мужскую гордость. Она сомневалась, что Мейерс теперь когда-нибудь возникнет на ее горизонте. Самолюбивый американец никогда не признается публично, что его отвергла женщина.
Чтобы не скучать, она решила заняться домом. Вместе с верной и бдительной Минни она переехала в дом из нескольких зданий на крутом склоне Паддингтонских улиц, одного из фешенебельных пригородов Сиднея.
В начале века этот район населяли ремесленники. Дом Шевонны был выстроен в 1840-х годах в Георгианском стиле и почти не нуждался в реставрации. Скучая в поисках предмета для занятий, она нашла развлечение в области, которая всегда вызывала у нее живой интерес. Разве и отец, и мать, и даже Энни Трэмейн не проложили ей дорогу в политику?
И в самом деле, почему бы этим не заняться вплотную? Она никогда не останавливалась на полпути.
Т И выставила свою кандидатуру на выборах, претендуя на место в Государственном Парламенте от Консервативной партии, оппозиционной к партии ее отца.
Шевонна основательно взялась за дело, проводя кампанию, что заставляло ее мотаться из одной точки Нового Южного Уэльса в другую, колеся по всему штату. То старая повозка, то светло-коричневый мул служили ей средством передвижения в зависимости от того, по какой местности ей предстояло ехать.
Поначалу Шевонне казалось, что она продает себя, свое слово, свою честность — неприятное ощущение. За лето до наступления Нового 1904 года она объехала все Снежные и Голубые горы. Она моталась взад-вперед между Тасмановым морем и Большим Водоразделом по сухим, малонаселенным, бесплодным местам. Злые языки называли ее «бродягой Буша».
Она трясла окровавленные руки мясников в мясозаготовительной компании.
Она спускалась в рудники «Цинк Корпорейшн» — одного из поздних приобретений своего дедушки. Встречалась с горнорабочим, заплатившим за добычу слишком большую цену — три его родственника погибли в рудниках.
Она играла в покер с отставным генерал-майором в «Империал-Сервис-клаб». Она была первой женщиной, допущенной в клуб джентльменов, в нарушение традиций.
Она низко раскланивалась с матронами из Ньюкастла — уже не игра, а ритуал, требующий безупречного соблюдения этикета, нарядов и других аксессуаров леди.
Она очень многое узнала о людях за это время. Ее людях. Австралийцах. Необычайно скромных и страшных, если их задеть. Они были людьми трогательно прямыми и бесхитростными со свойственным уважением к женщине. К Шевонне же они и вовсе относились по-товарищески.
Ее люди были тверды, честолюбивы, прямы и открыты. Она знала об этих качествах и восхищалась ими, закрывая глаза на недостатки.
Она также открыла для себя, что теперь не смогла бы оставить политику, даже если бы и захотела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65