А может, он ослышался?
— Я ни в чем не уступаю своим сверстникам, а вы мне говорите, что я не годен для войны в Южной Африке! Шестнадцать тысяч австралийцев воюют с бурами, они годны, а я — нет?
Лицо сержанта стало бураково-красным. — Ты слышал меня, сынок. Об этом позаботилась твоя мамочка.
Гнев закипел в Брендоне. Он надеялся, нет, он хотел быть убитым там, в Трансваале, в Южной Африке. А вместо этого ему говорят, что он не годен по состоянию здоровья! Брендон чуть не рассмеялся от абсурдности происходящего. Женщины — и те работали на военных заводах, а ему сказали, что он не годен!
Он развернулся на месте, выскочил из вербовочного пункта Вооруженных сил Великобритании и, не останавливаясь, шел до самой конторы «НСУ Трэйдерс». Бдительный Джеймс начал было подниматься со своего места при его появлении:
— Мистер Брендон!
Брендон, не задерживаясь, проследовал к кабинету матери и вместо того, чтобы повернуть медную ручку на двери, ударил ее плечом. Посыпалась штукатурка, а в окне задрожали стекла. Дверь распахнулась и с грохотом врезалась в стену, чуть не слетев с петель. Энни вскочила на ноги. Она была одета в твидовый пиджак с мужским галстуком, повязанным вокруг шеи поверх батистовой блузки. Брендон почувствовал, как гнев бурлит в его жилах.
— Брендон, подожди, пожалуйста. — Энни обошла стол, предупреждающе подняв ладонь.
— Я устал от того, что ты мною управляешь. Я ухожу, пока еще не знаю, куда, но как можно дальше от тебя и «НСУ Трэйдерс».
На ее глазах показались слезы. — Я не виню тебя. — Энни наклонила голову, и Брендон увидел, как слезы струятся по ее щекам. — Я очень виновата перед тобой, — прошептала она.
Он не верил ей больше, но никогда прежде не видел, как она плачет. Его легендарная мать была холодной глыбой льда, как утверждали слухи.
— Простишь ли ты меня, Брендон? — голос был таким тихим, что юноша не был уверен в том, правильно ли он расслышал. — Я умоляю тебя. Я была не права, я сделаю все, что ты захочешь. Я устрою тебя в армию на эту бурскую войну, если ты этого и в самом деле желаешь.
Эта плачущая женщина, так униженно умолявшая его, была ли она в самом деле его матерью? Неожиданно новая сторона ее натуры и смягчившееся лицо остудили гнев Брендона. Его плечи поникли.
— Я уже ничего не хочу. Мне все равно. Брендон не спал уже больше двух дней. Он хотел поскорее забыть Шевонну.
— Я так устал…
— Я тоже. — Энни отерла слезы тыльной стороной ладони. — Я так устала держать все вместе. Работать. Заботиться о каждом и обо всем. Я просто хочу отдохнуть. Я хочу домой, во Время Грез.
Домой. Может быть, они оба сумеют найти покой там, во Времени Грез. Брендон ужасался при мысли о том, что Шевонна никогда не будет принадлежать ему. Жестокая ирония судьбы. Теперь, когда они любят друг друга. Может быть, расстояние поможет заглушить его боль. Заглушить его боль, но никогда не убить любовь к Шевонне Варвик.
Книга третья
Вскочил на ноги разбойник
«Вам никогда не взять меня живым!»
Вскричал он
И его вопль разнесся далеко над водой.
Вы могли бы его расслышать, если бы
Проходили мимо.
«Кто же выйдет на вальс Матильду
Со мной?»
Глава 21
1902
Шевонна уставилась в «Сидней Диспатч». Передовая статья на первой полосе газеты рассказывала о ничем неоправданном жестоком поведении британских солдат в Южной Африке.
Следующая статья утверждала, что «НСУ Трэйдерс» положила начало социальным реформам, установив для своих служащих минимальный размер заработной платы и гарантируя тем самым нижний предел, ниже которого зарплата опуститься не может.
Третья публикация заявляла, что «Новый Телеграфный Акт 1901 года гарантирует, что ни один контракт на почтовые перевозки в интересах Австралийского Союза не будет заключен, если при этом не будут использоваться только белые рабочие».
«НСУ Трэйдерс» и ее флот наверняка присоединятся к этому Акту. С ограничением иммиграции, депортацией, дискриминационными, как эта, мерами белая Австралия будет возрождена.
Конечно, отца это рассердит до невозможности, но Шевонна устала успокаивать его. Их вражда с матерью Брендона внушала девушке невыразимое отвращение. Именно эта вражда сделала их с Брендоном любовь такой трудной, почти невозможной.
Она отложила газету в сторону и снова взяла читанное перечитанное, обильно политое слезами его письмо. Краткое, ужасное письмо о любви и прощании навсегда. И хотя с момента получения письма прошел уже год, Шевонна с прежним трепетом всматривалась в строчки, написанные рукой возлюбленного: она выучила их наизусть.
«Дорогая Шевонна.
Это письмо очень больно писать. Несмотря на то, что я люблю тебя больше, чем любил или буду любить в своей жизни, наша любовь может погибнуть из-за войны между нашими семьями. После долгих мучительных размышлений я решил, что лучше прекратить наши отношения сейчас, чем смотреть, как медленно умирает наша любовь среди самодовольства и равнодушия.
Брендон».
Теперь все живое в ее сердце умерло. То, что билось в ее груди, было простым физиологическим органом.
Оба, она и Брендон, знали о вражде своих родителей. Самым простым и логичным выводом из поступка Брендона следовало, что она ему надоела. Шевонна чувствовала себя ужасно одинокой и несчастной. Вражда родителей оправдывала Брендона. Из письма она увидела, каким он был на самом деле. Слабым. Шевонна не знала, где он сейчас, и ей это было безразлично.
Она больше не чувствовала боли, но также знала, что ей никогда не испытать и прежней радости. Раз она жива, то должна наконец сделать свой выбор. В любом случае, жизнь продолжается.
В дверь постучали, и Шевонна положила сложенную газету поверх письма Брендона.
— Шевонна? Это я.
Сердечная улыбка девушки, по здравому рассуждению ее матери, отнюдь не свидетельствовала о хорошем аппетите. Вчера Луиза сказала ей:
— Шевонна, еще немного — и ты будешь весить не больше птички. Дорогая, попробуй, пожалуйста, чеширский пудинг.
За прошедший после получения письма от Брендона год девушка потеряла в весе почти стоун. Глаза стали пустыми и глубоко провалились в глазницы. Она знала, что выглядит не лучше ходячего кадавра (Кадавр — мифологический герой, известный страшной худобой.), но это ее ничуть не заботило.
— Входи, мама.
Луиза вошла, закрыла за собой дверь и встала, сложив руки на животе. — Ты уверена в том, что хочешь сделать?
— Да. — Она начала складывать следующую юбку. Шевонна записалась волонтером — сестрой милосердия и собиралась в Южную Африку на Англо-бурскую войну.
Дверные петли заскрипели, когда вновь раскрылась дверь. Шевонна обернулась и уронила жакет, который собиралась положить в чемодан. На пороге стоял отец. Смущение и ярость безошибочно угадывались на его лице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— Я ни в чем не уступаю своим сверстникам, а вы мне говорите, что я не годен для войны в Южной Африке! Шестнадцать тысяч австралийцев воюют с бурами, они годны, а я — нет?
Лицо сержанта стало бураково-красным. — Ты слышал меня, сынок. Об этом позаботилась твоя мамочка.
Гнев закипел в Брендоне. Он надеялся, нет, он хотел быть убитым там, в Трансваале, в Южной Африке. А вместо этого ему говорят, что он не годен по состоянию здоровья! Брендон чуть не рассмеялся от абсурдности происходящего. Женщины — и те работали на военных заводах, а ему сказали, что он не годен!
Он развернулся на месте, выскочил из вербовочного пункта Вооруженных сил Великобритании и, не останавливаясь, шел до самой конторы «НСУ Трэйдерс». Бдительный Джеймс начал было подниматься со своего места при его появлении:
— Мистер Брендон!
Брендон, не задерживаясь, проследовал к кабинету матери и вместо того, чтобы повернуть медную ручку на двери, ударил ее плечом. Посыпалась штукатурка, а в окне задрожали стекла. Дверь распахнулась и с грохотом врезалась в стену, чуть не слетев с петель. Энни вскочила на ноги. Она была одета в твидовый пиджак с мужским галстуком, повязанным вокруг шеи поверх батистовой блузки. Брендон почувствовал, как гнев бурлит в его жилах.
— Брендон, подожди, пожалуйста. — Энни обошла стол, предупреждающе подняв ладонь.
— Я устал от того, что ты мною управляешь. Я ухожу, пока еще не знаю, куда, но как можно дальше от тебя и «НСУ Трэйдерс».
На ее глазах показались слезы. — Я не виню тебя. — Энни наклонила голову, и Брендон увидел, как слезы струятся по ее щекам. — Я очень виновата перед тобой, — прошептала она.
Он не верил ей больше, но никогда прежде не видел, как она плачет. Его легендарная мать была холодной глыбой льда, как утверждали слухи.
— Простишь ли ты меня, Брендон? — голос был таким тихим, что юноша не был уверен в том, правильно ли он расслышал. — Я умоляю тебя. Я была не права, я сделаю все, что ты захочешь. Я устрою тебя в армию на эту бурскую войну, если ты этого и в самом деле желаешь.
Эта плачущая женщина, так униженно умолявшая его, была ли она в самом деле его матерью? Неожиданно новая сторона ее натуры и смягчившееся лицо остудили гнев Брендона. Его плечи поникли.
— Я уже ничего не хочу. Мне все равно. Брендон не спал уже больше двух дней. Он хотел поскорее забыть Шевонну.
— Я так устал…
— Я тоже. — Энни отерла слезы тыльной стороной ладони. — Я так устала держать все вместе. Работать. Заботиться о каждом и обо всем. Я просто хочу отдохнуть. Я хочу домой, во Время Грез.
Домой. Может быть, они оба сумеют найти покой там, во Времени Грез. Брендон ужасался при мысли о том, что Шевонна никогда не будет принадлежать ему. Жестокая ирония судьбы. Теперь, когда они любят друг друга. Может быть, расстояние поможет заглушить его боль. Заглушить его боль, но никогда не убить любовь к Шевонне Варвик.
Книга третья
Вскочил на ноги разбойник
«Вам никогда не взять меня живым!»
Вскричал он
И его вопль разнесся далеко над водой.
Вы могли бы его расслышать, если бы
Проходили мимо.
«Кто же выйдет на вальс Матильду
Со мной?»
Глава 21
1902
Шевонна уставилась в «Сидней Диспатч». Передовая статья на первой полосе газеты рассказывала о ничем неоправданном жестоком поведении британских солдат в Южной Африке.
Следующая статья утверждала, что «НСУ Трэйдерс» положила начало социальным реформам, установив для своих служащих минимальный размер заработной платы и гарантируя тем самым нижний предел, ниже которого зарплата опуститься не может.
Третья публикация заявляла, что «Новый Телеграфный Акт 1901 года гарантирует, что ни один контракт на почтовые перевозки в интересах Австралийского Союза не будет заключен, если при этом не будут использоваться только белые рабочие».
«НСУ Трэйдерс» и ее флот наверняка присоединятся к этому Акту. С ограничением иммиграции, депортацией, дискриминационными, как эта, мерами белая Австралия будет возрождена.
Конечно, отца это рассердит до невозможности, но Шевонна устала успокаивать его. Их вражда с матерью Брендона внушала девушке невыразимое отвращение. Именно эта вражда сделала их с Брендоном любовь такой трудной, почти невозможной.
Она отложила газету в сторону и снова взяла читанное перечитанное, обильно политое слезами его письмо. Краткое, ужасное письмо о любви и прощании навсегда. И хотя с момента получения письма прошел уже год, Шевонна с прежним трепетом всматривалась в строчки, написанные рукой возлюбленного: она выучила их наизусть.
«Дорогая Шевонна.
Это письмо очень больно писать. Несмотря на то, что я люблю тебя больше, чем любил или буду любить в своей жизни, наша любовь может погибнуть из-за войны между нашими семьями. После долгих мучительных размышлений я решил, что лучше прекратить наши отношения сейчас, чем смотреть, как медленно умирает наша любовь среди самодовольства и равнодушия.
Брендон».
Теперь все живое в ее сердце умерло. То, что билось в ее груди, было простым физиологическим органом.
Оба, она и Брендон, знали о вражде своих родителей. Самым простым и логичным выводом из поступка Брендона следовало, что она ему надоела. Шевонна чувствовала себя ужасно одинокой и несчастной. Вражда родителей оправдывала Брендона. Из письма она увидела, каким он был на самом деле. Слабым. Шевонна не знала, где он сейчас, и ей это было безразлично.
Она больше не чувствовала боли, но также знала, что ей никогда не испытать и прежней радости. Раз она жива, то должна наконец сделать свой выбор. В любом случае, жизнь продолжается.
В дверь постучали, и Шевонна положила сложенную газету поверх письма Брендона.
— Шевонна? Это я.
Сердечная улыбка девушки, по здравому рассуждению ее матери, отнюдь не свидетельствовала о хорошем аппетите. Вчера Луиза сказала ей:
— Шевонна, еще немного — и ты будешь весить не больше птички. Дорогая, попробуй, пожалуйста, чеширский пудинг.
За прошедший после получения письма от Брендона год девушка потеряла в весе почти стоун. Глаза стали пустыми и глубоко провалились в глазницы. Она знала, что выглядит не лучше ходячего кадавра (Кадавр — мифологический герой, известный страшной худобой.), но это ее ничуть не заботило.
— Входи, мама.
Луиза вошла, закрыла за собой дверь и встала, сложив руки на животе. — Ты уверена в том, что хочешь сделать?
— Да. — Она начала складывать следующую юбку. Шевонна записалась волонтером — сестрой милосердия и собиралась в Южную Африку на Англо-бурскую войну.
Дверные петли заскрипели, когда вновь раскрылась дверь. Шевонна обернулась и уронила жакет, который собиралась положить в чемодан. На пороге стоял отец. Смущение и ярость безошибочно угадывались на его лице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65