Он покрывал ее шею поцелуями, и она едва удерживалась от стона.
Тут Джед крепко прижался к ней, и Элизабет, ощутив напор его плоти, тотчас же раздвинула ноги. В следующее мгновение она почувствовала, как руки Джеда расстегивают крошечные пуговки на ее корсаже. И вот груди ее оказались на свободе – открытые солнечному свету и ласкам мужа. Элизабет тихонько вздохнула. Какая радость любить и быть любимой. Какой прекрасной оказалась эта сторона брака! Всю свою прежнюю жизнь она прожила словно во мраке, не сознавая, что существование ее было лишено смысла. Быть с Джедом, любить его и сливаться с ним воедино – вот в чем заключается подлинный смысл жизни.
Джед принялся целовать и ласкать ее обнаженные груди, и Элизабет почувствовала, как кровь забурлила у нее в жилах. Затем рука мужа скользнула ей под юбки, и его горячие пальцы стали поглаживать ее бедра…
Минуту спустя, сбросив одежду, они отдались любви под ярким небом Техаса. Это было так прекрасно, так естественно… Полная восторга и удивления, Элизабет крепко прижималась к Джеду. „Мой муж, – думала она. – Мой любимый“. От сознания безмерного счастья на глаза ее навернулись слезы; она знала, что не могло быть большей близости и большего наслаждения. Это было чудо разделенной любви, потому что сейчас они стали единым целым. Потому что сегодня она узнала радость, которую испытываешь, отдавая…
Раз за разом они устремлялись навстречу друг другу, и тела их двигались в одном ритме. Наконец мир вокруг них словно разлетелся на куски, и они, вконец обессилев, затихли в объятиях друг друга, слитые воедино. И казалось, даже сердца их бились в одном ритме, даже дыхание у них было одно на двоих. Они чувствовали, как в их жилах струилось пламя, сулившее новую радость и новое наслаждение.
Глядя на мужа, Элизабет прикоснулась ладонью к его подбородку и прошептала:
– О, Джед, я так тебя люблю.
Он улыбнулся, и его темные ресницы затрепетали. Поцеловав жену в щеку, он чуть хрипловатым голосом проговорил:
– Пожалуй, нам лучше вернуться.
И тут Элизабет вдруг осознала, что Джед ничего не сказал ей. Ни слова. Ни разу.
И свет в ее душе начал меркнуть. Как она ни старалась удержать эту радость, чудесные минуты, только что пережитые, ускользали от нее. Она пыталась убедить себя, что все это не имеет значения, но на самом деле это было для нее важнее всего на свете.
Она любила его, – а он?..
Джед поднялся на ноги и оделся. Элизабет тоже быстро оделась, и он с улыбкой протянул ей руку. Она заставила себя ответить улыбкой, но на сердце у нее было тяжело.
Когда они возвращались в хижину, Элизабет думала о том, что этот день не такой радостный и яркий, каким казался поначалу.
Глава 18
Бык оказался в западне – в густой поросли кустарника. Вернее, он был зажат между скалой и этими зарослями. И выбраться мог лишь одним-единственным способом – тем, который избрал для него Джед, сидевший в седле.
Он громко закричал, и испуганный бык бросился вниз по склону. Джед, размахивая лассо, умело вел быка, мустанг, казалось, угадывал мысли всадника; конь кружил, не давая быку увернуться, не давая ему сделать внезапный рывок.
Они собрали уже тридцать голов из оставшейся сотни, что паслась на пастбищах у Рок-Спринг в то утро, и это была не такая уж сложная работа. Животные стали тучными и ленивыми после летнего откорма, и приходилось лишь слегка направлять их. Как известно, все они носили его клеймо, а в этом сезоне их вместе с телятами оказалось около семисот голов, – так что оставалось лишь выгнать стадо со дна оврага до начала осенних дождей. В сентябре они собирались перегнать часть стада в Новый Орлеан.
Был солнечный августовский день, довольно жаркий. И не менее жаркой была для Джеда ночь, проведенная в объятиях Элизабет. Впрочем, точно такой же оказывались и все предыдущие ночи.
А по утрам, глядя, как Элизабет застегивает пуговицы на блузке, он радовался, думая о том, что теперь она, его жена, чувствует себя с ним настолько свободно, что даже не замечает этих его взглядов. Глядя, как она расхаживает по хижине, или готовит тесто для лепешек, или же подметает пол, он невольно улыбался, чувствуя, как душу его наполняют умиротворение и покой. А вечерами, сидя при свете масляной лампы напротив жены, он то и дело поглядывал на ее головку, склонившуюся над шитьем или над книгой; сам же плел уздечку или чинил седло и почти не разговаривал с Элизабет, лишь думал о том, что быть женатым человеком – величайшее счастье.
Но Джед по-прежнему беспокоился за жену. Иногда она вела себя слишком легкомысленно и неразумно, и он частенько раздражался из-за этого и даже гневался – гневался чаще, чем ему хотелось бы. К счастью, теперь их ссоры были недолгими – они почти тотчас же заканчивались смехом, шутками и объятиями. Сам того не сознавая, Джед порой провоцировал ссоры, чтобы увидеть блеск в изумрудных глазах Элизабет.
Он по-прежнему восхищался своей женой – ведь она превратила его жизнь в сказку, в идиллию. И его по-прежнему влекло к ней. Он желал ее постоянно, потому что постоянно думал о ней. Думал и сейчас…
Джед пустил своего мустанга рысью и присоединился к Скунсу, собиравшему стадо.
– Сколько еще удалось собрать? – спросил он. Скунс кивком указал на склон.
– Дасти преследует двух телок, укрывшихся в кустарнике. А Рио удалось заарканить быка. Думаю, к концу дня удастся собрать все стадо.
Джед в задумчивости пробормотал:
– Думаешь, до ужина успеем? Мне бы не хотелось опаздывать.
Скунс ухмыльнулся и сплюнул себе под ноги.
– Мне тоже, босс. Не стоит опаздывать и дожидаться, когда кукурузные лепешки миссис Элизабет остынут.
Джед улыбнулся:
– Да, не стоит.
Повернув мустанга, Джед направился к Рио, чтобы помочь ему загнать быка. И он по-прежнему думал о жене…
Присутствие Элизабет чувствовалось этим летом во всем. Теперь вокруг хижины в изобилии росли цветы, которые роскошно распустились и цвели, потому что мужчины их щедро поливали. Даже Скунс, прежде ненавидевший любую работу, если ее приходилось выполнять не в седле, порой целый день проводил за колкой дров и мастерил стулья, чтобы можно было удобно сидеть за столом во время ужина. Кроме того, он взял за правило мыться в ручье с мылом не реже раза в неделю, а иногда даже брился. Дасти же раздобыл где-то курицу-несушку – никто не решался спросить, где именно, – и поместил ее в недоступную для ласок клетку, так что теперь у них дважды в неделю бывали к завтраку свежие яйца. И никто не мог забыть тот день, когда Рио вернулся на ранчо, притащив за собой на веревке дикого кабаненка. Кабаненок оказался на редкость злобным: он дважды ломал изгородь своего загона и как-то раз укусил Рио за руку, поэтому мексиканцу пришлось в конце концов пристрелить своего пленника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Тут Джед крепко прижался к ней, и Элизабет, ощутив напор его плоти, тотчас же раздвинула ноги. В следующее мгновение она почувствовала, как руки Джеда расстегивают крошечные пуговки на ее корсаже. И вот груди ее оказались на свободе – открытые солнечному свету и ласкам мужа. Элизабет тихонько вздохнула. Какая радость любить и быть любимой. Какой прекрасной оказалась эта сторона брака! Всю свою прежнюю жизнь она прожила словно во мраке, не сознавая, что существование ее было лишено смысла. Быть с Джедом, любить его и сливаться с ним воедино – вот в чем заключается подлинный смысл жизни.
Джед принялся целовать и ласкать ее обнаженные груди, и Элизабет почувствовала, как кровь забурлила у нее в жилах. Затем рука мужа скользнула ей под юбки, и его горячие пальцы стали поглаживать ее бедра…
Минуту спустя, сбросив одежду, они отдались любви под ярким небом Техаса. Это было так прекрасно, так естественно… Полная восторга и удивления, Элизабет крепко прижималась к Джеду. „Мой муж, – думала она. – Мой любимый“. От сознания безмерного счастья на глаза ее навернулись слезы; она знала, что не могло быть большей близости и большего наслаждения. Это было чудо разделенной любви, потому что сейчас они стали единым целым. Потому что сегодня она узнала радость, которую испытываешь, отдавая…
Раз за разом они устремлялись навстречу друг другу, и тела их двигались в одном ритме. Наконец мир вокруг них словно разлетелся на куски, и они, вконец обессилев, затихли в объятиях друг друга, слитые воедино. И казалось, даже сердца их бились в одном ритме, даже дыхание у них было одно на двоих. Они чувствовали, как в их жилах струилось пламя, сулившее новую радость и новое наслаждение.
Глядя на мужа, Элизабет прикоснулась ладонью к его подбородку и прошептала:
– О, Джед, я так тебя люблю.
Он улыбнулся, и его темные ресницы затрепетали. Поцеловав жену в щеку, он чуть хрипловатым голосом проговорил:
– Пожалуй, нам лучше вернуться.
И тут Элизабет вдруг осознала, что Джед ничего не сказал ей. Ни слова. Ни разу.
И свет в ее душе начал меркнуть. Как она ни старалась удержать эту радость, чудесные минуты, только что пережитые, ускользали от нее. Она пыталась убедить себя, что все это не имеет значения, но на самом деле это было для нее важнее всего на свете.
Она любила его, – а он?..
Джед поднялся на ноги и оделся. Элизабет тоже быстро оделась, и он с улыбкой протянул ей руку. Она заставила себя ответить улыбкой, но на сердце у нее было тяжело.
Когда они возвращались в хижину, Элизабет думала о том, что этот день не такой радостный и яркий, каким казался поначалу.
Глава 18
Бык оказался в западне – в густой поросли кустарника. Вернее, он был зажат между скалой и этими зарослями. И выбраться мог лишь одним-единственным способом – тем, который избрал для него Джед, сидевший в седле.
Он громко закричал, и испуганный бык бросился вниз по склону. Джед, размахивая лассо, умело вел быка, мустанг, казалось, угадывал мысли всадника; конь кружил, не давая быку увернуться, не давая ему сделать внезапный рывок.
Они собрали уже тридцать голов из оставшейся сотни, что паслась на пастбищах у Рок-Спринг в то утро, и это была не такая уж сложная работа. Животные стали тучными и ленивыми после летнего откорма, и приходилось лишь слегка направлять их. Как известно, все они носили его клеймо, а в этом сезоне их вместе с телятами оказалось около семисот голов, – так что оставалось лишь выгнать стадо со дна оврага до начала осенних дождей. В сентябре они собирались перегнать часть стада в Новый Орлеан.
Был солнечный августовский день, довольно жаркий. И не менее жаркой была для Джеда ночь, проведенная в объятиях Элизабет. Впрочем, точно такой же оказывались и все предыдущие ночи.
А по утрам, глядя, как Элизабет застегивает пуговицы на блузке, он радовался, думая о том, что теперь она, его жена, чувствует себя с ним настолько свободно, что даже не замечает этих его взглядов. Глядя, как она расхаживает по хижине, или готовит тесто для лепешек, или же подметает пол, он невольно улыбался, чувствуя, как душу его наполняют умиротворение и покой. А вечерами, сидя при свете масляной лампы напротив жены, он то и дело поглядывал на ее головку, склонившуюся над шитьем или над книгой; сам же плел уздечку или чинил седло и почти не разговаривал с Элизабет, лишь думал о том, что быть женатым человеком – величайшее счастье.
Но Джед по-прежнему беспокоился за жену. Иногда она вела себя слишком легкомысленно и неразумно, и он частенько раздражался из-за этого и даже гневался – гневался чаще, чем ему хотелось бы. К счастью, теперь их ссоры были недолгими – они почти тотчас же заканчивались смехом, шутками и объятиями. Сам того не сознавая, Джед порой провоцировал ссоры, чтобы увидеть блеск в изумрудных глазах Элизабет.
Он по-прежнему восхищался своей женой – ведь она превратила его жизнь в сказку, в идиллию. И его по-прежнему влекло к ней. Он желал ее постоянно, потому что постоянно думал о ней. Думал и сейчас…
Джед пустил своего мустанга рысью и присоединился к Скунсу, собиравшему стадо.
– Сколько еще удалось собрать? – спросил он. Скунс кивком указал на склон.
– Дасти преследует двух телок, укрывшихся в кустарнике. А Рио удалось заарканить быка. Думаю, к концу дня удастся собрать все стадо.
Джед в задумчивости пробормотал:
– Думаешь, до ужина успеем? Мне бы не хотелось опаздывать.
Скунс ухмыльнулся и сплюнул себе под ноги.
– Мне тоже, босс. Не стоит опаздывать и дожидаться, когда кукурузные лепешки миссис Элизабет остынут.
Джед улыбнулся:
– Да, не стоит.
Повернув мустанга, Джед направился к Рио, чтобы помочь ему загнать быка. И он по-прежнему думал о жене…
Присутствие Элизабет чувствовалось этим летом во всем. Теперь вокруг хижины в изобилии росли цветы, которые роскошно распустились и цвели, потому что мужчины их щедро поливали. Даже Скунс, прежде ненавидевший любую работу, если ее приходилось выполнять не в седле, порой целый день проводил за колкой дров и мастерил стулья, чтобы можно было удобно сидеть за столом во время ужина. Кроме того, он взял за правило мыться в ручье с мылом не реже раза в неделю, а иногда даже брился. Дасти же раздобыл где-то курицу-несушку – никто не решался спросить, где именно, – и поместил ее в недоступную для ласок клетку, так что теперь у них дважды в неделю бывали к завтраку свежие яйца. И никто не мог забыть тот день, когда Рио вернулся на ранчо, притащив за собой на веревке дикого кабаненка. Кабаненок оказался на редкость злобным: он дважды ломал изгородь своего загона и как-то раз укусил Рио за руку, поэтому мексиканцу пришлось в конце концов пристрелить своего пленника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81