Она готовилась взойти на костер, как Жанна д'Арк, мужественная и презирающая своих палачей. Себастьян опять поднес руку к ее лицу и слегка растянул ей губы пальцами, заставив их раскрыться. Она тихо и бессильно всхлипнула. Он накрыл ртом ее раскрытый рот и проник в него языком, круговыми движениями медленно обводя ее губы изнутри, словно пробуя их на вкус.
Страсть пульсировала в нем грубыми неудержимыми толчками. Себастьян перестал ласкать ее языком и замер, не отрываясь, однако, от ее губ. Секунды тянулись, как часы. Самообладание вернулось к нему, но встревоженность не улеглась. Он получил урок. Соблазнитель рисковал быть соблазненным.
Теперь он стал беспощаден и пустил в ход зубы, покусывая ее полную нижнюю губу, пока она не застонала, потом вновь принялся успокаивать ее горячей и медленной лаской своего языка. Вкус соли ошеломил его. Кровь? Нет, этого не может быть! Отодвинувшись, Себастьян увидел одинокий и длинный след слезы, скатившейся по ее щеке.
Что ж, слезы — отличный предлог, чтобы прекратить затянувшуюся сцену. По правде говоря, он не намеревался заходить так далеко. Пока еще нет. Но если бы они еще хоть немного простояли в этих дверях, следующий шаг стал бы просто неотвратимым, и об этом можно было бы только сожалеть, так как мысль о быстрой и краткой интрижке на тесной постели в комнате экономки его ничуть не привлекала. Себастьян желал… у него не хватало слов, чтобы это выразить. Завоевания. Обладания. Капитуляции. О чем бы ни шла речь, тут нужен был более тонкий подход, чем требуется, чтобы завести шашни с прислугой на черной лестнице. Может, он и не достоин большего (хотя в глубине души был уверен в обратном), но она-то, безусловно, заслуживала. Чего-то соответствующего Рэйчел Крэншоу.
Себастьян опять наклонился к ней и тихонько провел губами по ее губам в легкой прощальной ласке. Ее дыхание защекотало его кожу, волнуя и словно призывая задержаться, но он устоял. При желании он всегда мог овладеть собой, а сейчас его желание состояло именно в этом. Но о чем думает она? Сумел ли он хоть чуточку ее расшевелить или нет? Судить об этом было невозможно: она упорно опускала взгляд, а единственная пролитая ею слезинка могла означать все, что угодно.
— Пообедайте со мной сегодня, миссис Уэйд. Раз уж мы пропустили нашу утреннюю встречу.
Слова прозвучали не слишком властно, но в то же время никак не напоминали приглашение, от которого можно отказаться. Он отступил от нее подальше, чтобы не осталось никакого чувства близости, никакого намека на нежность. Чтобы унее не возникло иллюзии, будто у нее есть выбор.
— В шесть часов, если помните. Значит, я могу на вас рассчитывать, не так ли?
Он был терпелив и уверял себя, что может ждать сколько угодно, но ему показалось, будто миновала целая вечность, прежде чем она осознала, что выбора действительно нет.
— Да, милорд.
Вначале ее голос звучал ровно, но оборвался на середине и перешел в хриплый шепот. До поры до времени Себастьян не мог требовать большего. Он слегка поклонился и оставил ее одну.
6
— Tutain! Imbeciles partout! — Месье Жодле с такой силой хватил деревянной ложкой по краю миски с ранним ранетом, что черенок ложки переломился, миска опрокинулась, а яблоки раскатились по всей кухне.
Рэйчел поморщилась, но сохранила спокойствие.
— Говорю же вам, я уже заказала анчоусы, — повторила она, старательно выговаривая слова на своем школьном французском. — Они прибудут как раз к тому времени, когда вы будете готовить фрикасе из куропаток, месье. Не беспокойтесь.
Это его ничуть не удовлетворило.
— Espece de vache , — прошипел он, размахивая вилкой. — Тупица! Вон отсюда!
Последние три слова повар-француз выучил по-английски и так часто ими пользовался, что они выходили у него безо всякого акцента. В любого, кто приходил в кухню с плохими новостями (например, о том, что у них кончились анчоусы), месье Жодле имел обыкновение швырять всем, что попадалось под руку, кроме ножей. Но все когда-то бывает в первый раз, решила Рэйчел и отважилась бросить на прощание: «Remettez-vous» , выходя из кухни и ни на минуту не поворачиваясь к нему спиной. Из-за закрытой двери доносились французские проклятия, и она порадовалась, что не понимает слов. Да, нрав у повара был, мягко говоря, неуравновешенный, однако вспышки его темперамента никогда по-настоящему не расстраивали Рэйчел: месье Жодле хамил всем подряд без разбора и был, казалось, единственным человеком в доме, совершенно равнодушным к ее истории.
— Миссис Уэйд?
Она обернулась и увидела Тесс, спешащую к ней по коридору со стороны служебной лестницы.
— Миссис Уэйд, не могли бы вы взглянуть на шторы в желтой гостиной? Сьюзен выбивала из них пыль щеткой, как вы велели, а они вдруг возьми да и оборвись! Рухнули прямо ей на голову. Ну и вид у нее был, — добавила Тесе, не удержавшись от смешка при воспоминании о забавном зрелище. — А теперь мы не знаем, что нам делать: повесить их обратно или выбросить? Так не могли бы вы зайти посмотреть?
В дополнение к своей обычной работе горничные чистили и проветривали каждый день по одной из гостиных на первом этаже. На следующей неделе им уже предстояло подняться на второй, где помимо картинной галереи, напоминавшей пещеру, было одиннадцать спален и несчетное количество гардеробных, туалетных и будуаров. Такое задание Рэйчел поставила перед ними сама, по своей собственной инициативе, заручившись лишь самым небрежным и рассеянным согласием его светлости. Ей до сих пор казалось невероятным, что она отдает приказы слугам, а они эти приказы выполняют. Это было настоящим чудом: как будто по ее слову расступались морские волны . У нее в голове не укладывалось, как ей до сих пор удалось сохранить свою работу, и она никогда бы не поверила, если бы кто-то ей сказал, что она хорошо справляется. В любой день, в любую минуту, стоило ей совершить хоть один промах, все могло пойти прахом. Поэтому Рэйчел следила за каждым своим шагом, находилась в постоянной тревоге и старалась быть как можно более незаметной. Она напоминала сама себе некое ночное существо, внезапно извлеченное из норы среди бела дня, испуганное ярким светом, робко крадущееся в надежде, что никто его не заметит и не вышибет ему мозги заступом.
«Какая страшная метафора», — содрогнувшись, подумала Рэйчел, поднимаясь по ступенькам следом за Тесс.
Собственные мысли страшили ее, но в то же время приятно было сознавать, что она вообще еще не разучилась проводить аналогии. В тюрьме они не приходили ей в голову. То, что окружало ее в Дартмуре, просто не подлежало сравнению с чем бы то ни было: все было до ужаса конкретным, однозначным и больше никаким. Сравнивать с чем-то лучшим было бессмысленно, с чем-то худшим — невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Страсть пульсировала в нем грубыми неудержимыми толчками. Себастьян перестал ласкать ее языком и замер, не отрываясь, однако, от ее губ. Секунды тянулись, как часы. Самообладание вернулось к нему, но встревоженность не улеглась. Он получил урок. Соблазнитель рисковал быть соблазненным.
Теперь он стал беспощаден и пустил в ход зубы, покусывая ее полную нижнюю губу, пока она не застонала, потом вновь принялся успокаивать ее горячей и медленной лаской своего языка. Вкус соли ошеломил его. Кровь? Нет, этого не может быть! Отодвинувшись, Себастьян увидел одинокий и длинный след слезы, скатившейся по ее щеке.
Что ж, слезы — отличный предлог, чтобы прекратить затянувшуюся сцену. По правде говоря, он не намеревался заходить так далеко. Пока еще нет. Но если бы они еще хоть немного простояли в этих дверях, следующий шаг стал бы просто неотвратимым, и об этом можно было бы только сожалеть, так как мысль о быстрой и краткой интрижке на тесной постели в комнате экономки его ничуть не привлекала. Себастьян желал… у него не хватало слов, чтобы это выразить. Завоевания. Обладания. Капитуляции. О чем бы ни шла речь, тут нужен был более тонкий подход, чем требуется, чтобы завести шашни с прислугой на черной лестнице. Может, он и не достоин большего (хотя в глубине души был уверен в обратном), но она-то, безусловно, заслуживала. Чего-то соответствующего Рэйчел Крэншоу.
Себастьян опять наклонился к ней и тихонько провел губами по ее губам в легкой прощальной ласке. Ее дыхание защекотало его кожу, волнуя и словно призывая задержаться, но он устоял. При желании он всегда мог овладеть собой, а сейчас его желание состояло именно в этом. Но о чем думает она? Сумел ли он хоть чуточку ее расшевелить или нет? Судить об этом было невозможно: она упорно опускала взгляд, а единственная пролитая ею слезинка могла означать все, что угодно.
— Пообедайте со мной сегодня, миссис Уэйд. Раз уж мы пропустили нашу утреннюю встречу.
Слова прозвучали не слишком властно, но в то же время никак не напоминали приглашение, от которого можно отказаться. Он отступил от нее подальше, чтобы не осталось никакого чувства близости, никакого намека на нежность. Чтобы унее не возникло иллюзии, будто у нее есть выбор.
— В шесть часов, если помните. Значит, я могу на вас рассчитывать, не так ли?
Он был терпелив и уверял себя, что может ждать сколько угодно, но ему показалось, будто миновала целая вечность, прежде чем она осознала, что выбора действительно нет.
— Да, милорд.
Вначале ее голос звучал ровно, но оборвался на середине и перешел в хриплый шепот. До поры до времени Себастьян не мог требовать большего. Он слегка поклонился и оставил ее одну.
6
— Tutain! Imbeciles partout! — Месье Жодле с такой силой хватил деревянной ложкой по краю миски с ранним ранетом, что черенок ложки переломился, миска опрокинулась, а яблоки раскатились по всей кухне.
Рэйчел поморщилась, но сохранила спокойствие.
— Говорю же вам, я уже заказала анчоусы, — повторила она, старательно выговаривая слова на своем школьном французском. — Они прибудут как раз к тому времени, когда вы будете готовить фрикасе из куропаток, месье. Не беспокойтесь.
Это его ничуть не удовлетворило.
— Espece de vache , — прошипел он, размахивая вилкой. — Тупица! Вон отсюда!
Последние три слова повар-француз выучил по-английски и так часто ими пользовался, что они выходили у него безо всякого акцента. В любого, кто приходил в кухню с плохими новостями (например, о том, что у них кончились анчоусы), месье Жодле имел обыкновение швырять всем, что попадалось под руку, кроме ножей. Но все когда-то бывает в первый раз, решила Рэйчел и отважилась бросить на прощание: «Remettez-vous» , выходя из кухни и ни на минуту не поворачиваясь к нему спиной. Из-за закрытой двери доносились французские проклятия, и она порадовалась, что не понимает слов. Да, нрав у повара был, мягко говоря, неуравновешенный, однако вспышки его темперамента никогда по-настоящему не расстраивали Рэйчел: месье Жодле хамил всем подряд без разбора и был, казалось, единственным человеком в доме, совершенно равнодушным к ее истории.
— Миссис Уэйд?
Она обернулась и увидела Тесс, спешащую к ней по коридору со стороны служебной лестницы.
— Миссис Уэйд, не могли бы вы взглянуть на шторы в желтой гостиной? Сьюзен выбивала из них пыль щеткой, как вы велели, а они вдруг возьми да и оборвись! Рухнули прямо ей на голову. Ну и вид у нее был, — добавила Тесе, не удержавшись от смешка при воспоминании о забавном зрелище. — А теперь мы не знаем, что нам делать: повесить их обратно или выбросить? Так не могли бы вы зайти посмотреть?
В дополнение к своей обычной работе горничные чистили и проветривали каждый день по одной из гостиных на первом этаже. На следующей неделе им уже предстояло подняться на второй, где помимо картинной галереи, напоминавшей пещеру, было одиннадцать спален и несчетное количество гардеробных, туалетных и будуаров. Такое задание Рэйчел поставила перед ними сама, по своей собственной инициативе, заручившись лишь самым небрежным и рассеянным согласием его светлости. Ей до сих пор казалось невероятным, что она отдает приказы слугам, а они эти приказы выполняют. Это было настоящим чудом: как будто по ее слову расступались морские волны . У нее в голове не укладывалось, как ей до сих пор удалось сохранить свою работу, и она никогда бы не поверила, если бы кто-то ей сказал, что она хорошо справляется. В любой день, в любую минуту, стоило ей совершить хоть один промах, все могло пойти прахом. Поэтому Рэйчел следила за каждым своим шагом, находилась в постоянной тревоге и старалась быть как можно более незаметной. Она напоминала сама себе некое ночное существо, внезапно извлеченное из норы среди бела дня, испуганное ярким светом, робко крадущееся в надежде, что никто его не заметит и не вышибет ему мозги заступом.
«Какая страшная метафора», — содрогнувшись, подумала Рэйчел, поднимаясь по ступенькам следом за Тесс.
Собственные мысли страшили ее, но в то же время приятно было сознавать, что она вообще еще не разучилась проводить аналогии. В тюрьме они не приходили ей в голову. То, что окружало ее в Дартмуре, просто не подлежало сравнению с чем бы то ни было: все было до ужаса конкретным, однозначным и больше никаким. Сравнивать с чем-то лучшим было бессмысленно, с чем-то худшим — невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105