Никогда она не простит ему то, на что он ее обрекает.
— Покайся, пока суд не приговорил тебя к сожжению на костре! — кричал на нее Гардинер.
— Я признаюсь, что всю жизнь исповедовала ту веру, в которой воспитал меня отец и которой я была предана всем сердцем! — Я признаюсь, что хотела бы исповедовать ее всю жизнь, сколько бы ее ни осталось! И мне больше не в чем каяться! — закончила она. Удары сердца гулко отдавались у нее в ушах.
Гардинер уставился на нее, не веря тому, что услышал.
Дуглас отчаянно вскрикнул, а Хелен зарыдала.
— Нет! Изабель, моли о прощении!
— Я молю, — всхлипывая, выкрикнула Изабель, — молю избавить меня от этих издевательств, этого позора, этого грязного спектакля, в который вы превратили мою жизнь!
— Быть посему! — прогремел голос Гардинера. — Завтра в полдень тебя сожгут на костре! — И он вышел из зала.
Изабель рухнула на колени.
— Да простит Господь твои грехи! — воскликнула она в спину лорду-канцлеру. — Как простит и мои!
Площадь перед Тауэром. 13 июня 1555 года
Изабель, не веря своим глазам, рассматривала вязанки хвороста, аккуратно уложенные у нее под ногами. Рядом суетились двое мужчин, и куча топлива непрерывно росла. Ее руки были скованы за спиной и привязаны к столбу.
Полюбоваться на ее смерть явился весь город. Мужчины, женщины, дети, дворяне и простолюдины, вольные йомены и священники окружили плотной толпой место казни и наперебой издевались над осужденной. Однако их грубые выкрики и насмешки только усилили ее отрешенность, замкнутость в себе. Все чувства притупились, словно она была пьяной.
Один из тех, кто складывал топливо в костер, вдруг осторожно тронул ее ногу. Изабель поморщилась.
— Простите, но вы сами захотели бы сделать это, миледи, — виновато шепнул он.
Изабель недоуменно уставилась на два овечьих пузыря, которые он держал в руках.
— Они набиты порохом, — пояснил незнакомец. — Иначе вы будете маяться до тех пор, пока ваше тело не выгорит дотла.
Ее сердце испуганно замерло, а потом снова забилось так, словно хотело вырваться на свободу. Изабель следила, как он привязал к ее ногам пузыри с порохом.
— Господи, помилуй, — прошептала она. И вдруг закричала, не в силах побороть ужас. — Господи, помилуй меня!
Вокруг костра выстроились солдаты. Они словно возникли ниоткуда. Изабель передернуло при виде их каменных физиономий, и она поняла, что ее час пробил. Сейчас она умрет.
Вот один из мужчин поднес к костру пылающий факел, и огонь резво побежал по кругу. Языки пламени с шипением лизали хворост.
— О Господи! — закричала Изабель. — Я не хочу умирать!
Поздно, слишком поздно она поняла, что не хочет умирать, особенно такой жестокой смертью! Ведь Том всегда дразнил ее трусихой! Пламя поднималось все выше, и она вспомнила о своем ребенке и Дугласе. Никогда больше она не увидит Дугласа, никогда не прижмет к себе своего сына и не увидит, как он растет и становится мужчиной…
— Я раскаиваюсь! — закричала Изабель.
В ответ толпа загоготала и заулюлюкала, злорадно склабясь, плюясь и тыча в нее пальцами. Но Изабель было не до них: пламя уже подобралось к ее ногам. Оно причиняло ей такую боль…
— Я раскаиваюсь! — кричала она, обращаясь к солдатам, но даже если они и слышали ее мольбу, то не подавали виду.
А потом пламя поднялось так высоко, что Изабель не могла ни думать, ни молить о пощаде. Она могла лишь кричать и кричать от боли.
Внезапно она увидела, как в толпу на всем скаку врезался всадник, мечом прокладывавший себе дорогу. Изабель снова закричала, умоляя Дугласа прийти скорее.
Он явился, чтобы спасти ее, и надежда вспыхнула в ее сердце так же ярко, как погребальный костер у ее ног.
— Изабель! — кричал он, топча конем нерасторопных зевак.
Однако гвардейцы не дремали, и вот уже из спины и из груди Дугласа торчат две стрелы. Но он упрямо двигался вперед.
Он готов был умереть ради нее, и Изабель знала, что он не может погибнуть, потому что любит ее, и потому что он лучше и честнее всех на свете, и потому что он должен позаботиться о ее сыне. Но как она может остановить и спасти его? На ее глазах третья стрела нашла свою цель, и Дуглас рухнул с лошади, которая взвилась на дыбы и умчалась прочь.
— Нет! — закричала Изабель. — Дуглас!
И снова ее крик превратился в бесконечный вопль, потому что на ней загорелось платье. Теперь она вся была объята пламенем.
Однако Изабель еще успела разглядеть, что в толпе появился граф Сассекс. Возле него стояли Роб и де ла Барка. И кто-то помогал Дугласу подняться с земли — значит, он все-таки жив!
Изабель больше не боялась. Из всех чувств оставалась лишь адская боль и неизбывная ярость, полыхавшая подобно пламени вокруг нее.
— Запомните это! Вы все!
Ад становился совершенно невыносимым, и из последних сил она выкрикнула:
— Я не дам вам меня забыть!
Порох загорелся и взорвался. На какую-то долю секунды Изабель почувствовала, как ее тело разлетается на куски, — и все было кончено.
Глава 27
«Каса де суэньос»
Полночь
Оба окна в спальне захлопнулись со скоростью выстрела. И наступила тишина.
Касс застыла на месте, обливаясь потом от страха.
Тишину нарушало лишь ее собственное хриплое дыхание.
Она медленно перевела дух и напомнила себе, что сквозь стены может проходить только Изабель, а не Трейси, и заставила себя стряхнуть оцепенение.
Первым порывом было проверить окно в ванной комнате, но не успела она взяться за раму, как защелка на окне повернулась и с громким щелчком встала на место. То же произошло и с защелками на окнах в спальне.
Итак, ее заперли. Изабель заперла ее в спальне.
Но почему?
Чтобы поиздеваться лишний раз, заставив мучиться от собственной беспомощности? Вряд ли. Изабель собралась прикончить их всех, а ведь там, внизу, остались Грегори и Антонио, совсем ослабевшие от ран. Касс больше не волновало, каким способом Изабель воздействует на людей и предметы. Главное — ее способностей было более чем достаточно, чтобы справиться с ними со всеми.
Задыхаясь от страха, Касс встала перед дверью: Изабель могла появиться здесь в любую минуту. Но этого не случилось. Дверь оставалась запертой, смутно белея в темноте. Надо выбираться отсюда!
И Касс вдруг вспомнила, что за дверью все еще стоит Трейси. Трейси, ее сестра!
— Трейс! — воскликнула она, навалившись за дверь и пытаясь повернуть ручку. — Трейс! Ты слышишь меня?
— Я тебя слышу, — холодно ответила та.
— Пожалуйста, Трейси, не поддавайся ей, тебе надо бороться и помочь мне! Выпусти меня! — Мокрой от слез щекой Касс, прижималась к двери, вслушиваясь в то, что происходит снаружи. — Пожалуйста, Трейси!
— Нет.
Касс застыла, проклиная этот заторможенный, мертвый голос, и в отчаянии забарабанила по двери.
— Трейси! Трейси, вышвырни это из себя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
— Покайся, пока суд не приговорил тебя к сожжению на костре! — кричал на нее Гардинер.
— Я признаюсь, что всю жизнь исповедовала ту веру, в которой воспитал меня отец и которой я была предана всем сердцем! — Я признаюсь, что хотела бы исповедовать ее всю жизнь, сколько бы ее ни осталось! И мне больше не в чем каяться! — закончила она. Удары сердца гулко отдавались у нее в ушах.
Гардинер уставился на нее, не веря тому, что услышал.
Дуглас отчаянно вскрикнул, а Хелен зарыдала.
— Нет! Изабель, моли о прощении!
— Я молю, — всхлипывая, выкрикнула Изабель, — молю избавить меня от этих издевательств, этого позора, этого грязного спектакля, в который вы превратили мою жизнь!
— Быть посему! — прогремел голос Гардинера. — Завтра в полдень тебя сожгут на костре! — И он вышел из зала.
Изабель рухнула на колени.
— Да простит Господь твои грехи! — воскликнула она в спину лорду-канцлеру. — Как простит и мои!
Площадь перед Тауэром. 13 июня 1555 года
Изабель, не веря своим глазам, рассматривала вязанки хвороста, аккуратно уложенные у нее под ногами. Рядом суетились двое мужчин, и куча топлива непрерывно росла. Ее руки были скованы за спиной и привязаны к столбу.
Полюбоваться на ее смерть явился весь город. Мужчины, женщины, дети, дворяне и простолюдины, вольные йомены и священники окружили плотной толпой место казни и наперебой издевались над осужденной. Однако их грубые выкрики и насмешки только усилили ее отрешенность, замкнутость в себе. Все чувства притупились, словно она была пьяной.
Один из тех, кто складывал топливо в костер, вдруг осторожно тронул ее ногу. Изабель поморщилась.
— Простите, но вы сами захотели бы сделать это, миледи, — виновато шепнул он.
Изабель недоуменно уставилась на два овечьих пузыря, которые он держал в руках.
— Они набиты порохом, — пояснил незнакомец. — Иначе вы будете маяться до тех пор, пока ваше тело не выгорит дотла.
Ее сердце испуганно замерло, а потом снова забилось так, словно хотело вырваться на свободу. Изабель следила, как он привязал к ее ногам пузыри с порохом.
— Господи, помилуй, — прошептала она. И вдруг закричала, не в силах побороть ужас. — Господи, помилуй меня!
Вокруг костра выстроились солдаты. Они словно возникли ниоткуда. Изабель передернуло при виде их каменных физиономий, и она поняла, что ее час пробил. Сейчас она умрет.
Вот один из мужчин поднес к костру пылающий факел, и огонь резво побежал по кругу. Языки пламени с шипением лизали хворост.
— О Господи! — закричала Изабель. — Я не хочу умирать!
Поздно, слишком поздно она поняла, что не хочет умирать, особенно такой жестокой смертью! Ведь Том всегда дразнил ее трусихой! Пламя поднималось все выше, и она вспомнила о своем ребенке и Дугласе. Никогда больше она не увидит Дугласа, никогда не прижмет к себе своего сына и не увидит, как он растет и становится мужчиной…
— Я раскаиваюсь! — закричала Изабель.
В ответ толпа загоготала и заулюлюкала, злорадно склабясь, плюясь и тыча в нее пальцами. Но Изабель было не до них: пламя уже подобралось к ее ногам. Оно причиняло ей такую боль…
— Я раскаиваюсь! — кричала она, обращаясь к солдатам, но даже если они и слышали ее мольбу, то не подавали виду.
А потом пламя поднялось так высоко, что Изабель не могла ни думать, ни молить о пощаде. Она могла лишь кричать и кричать от боли.
Внезапно она увидела, как в толпу на всем скаку врезался всадник, мечом прокладывавший себе дорогу. Изабель снова закричала, умоляя Дугласа прийти скорее.
Он явился, чтобы спасти ее, и надежда вспыхнула в ее сердце так же ярко, как погребальный костер у ее ног.
— Изабель! — кричал он, топча конем нерасторопных зевак.
Однако гвардейцы не дремали, и вот уже из спины и из груди Дугласа торчат две стрелы. Но он упрямо двигался вперед.
Он готов был умереть ради нее, и Изабель знала, что он не может погибнуть, потому что любит ее, и потому что он лучше и честнее всех на свете, и потому что он должен позаботиться о ее сыне. Но как она может остановить и спасти его? На ее глазах третья стрела нашла свою цель, и Дуглас рухнул с лошади, которая взвилась на дыбы и умчалась прочь.
— Нет! — закричала Изабель. — Дуглас!
И снова ее крик превратился в бесконечный вопль, потому что на ней загорелось платье. Теперь она вся была объята пламенем.
Однако Изабель еще успела разглядеть, что в толпе появился граф Сассекс. Возле него стояли Роб и де ла Барка. И кто-то помогал Дугласу подняться с земли — значит, он все-таки жив!
Изабель больше не боялась. Из всех чувств оставалась лишь адская боль и неизбывная ярость, полыхавшая подобно пламени вокруг нее.
— Запомните это! Вы все!
Ад становился совершенно невыносимым, и из последних сил она выкрикнула:
— Я не дам вам меня забыть!
Порох загорелся и взорвался. На какую-то долю секунды Изабель почувствовала, как ее тело разлетается на куски, — и все было кончено.
Глава 27
«Каса де суэньос»
Полночь
Оба окна в спальне захлопнулись со скоростью выстрела. И наступила тишина.
Касс застыла на месте, обливаясь потом от страха.
Тишину нарушало лишь ее собственное хриплое дыхание.
Она медленно перевела дух и напомнила себе, что сквозь стены может проходить только Изабель, а не Трейси, и заставила себя стряхнуть оцепенение.
Первым порывом было проверить окно в ванной комнате, но не успела она взяться за раму, как защелка на окне повернулась и с громким щелчком встала на место. То же произошло и с защелками на окнах в спальне.
Итак, ее заперли. Изабель заперла ее в спальне.
Но почему?
Чтобы поиздеваться лишний раз, заставив мучиться от собственной беспомощности? Вряд ли. Изабель собралась прикончить их всех, а ведь там, внизу, остались Грегори и Антонио, совсем ослабевшие от ран. Касс больше не волновало, каким способом Изабель воздействует на людей и предметы. Главное — ее способностей было более чем достаточно, чтобы справиться с ними со всеми.
Задыхаясь от страха, Касс встала перед дверью: Изабель могла появиться здесь в любую минуту. Но этого не случилось. Дверь оставалась запертой, смутно белея в темноте. Надо выбираться отсюда!
И Касс вдруг вспомнила, что за дверью все еще стоит Трейси. Трейси, ее сестра!
— Трейс! — воскликнула она, навалившись за дверь и пытаясь повернуть ручку. — Трейс! Ты слышишь меня?
— Я тебя слышу, — холодно ответила та.
— Пожалуйста, Трейси, не поддавайся ей, тебе надо бороться и помочь мне! Выпусти меня! — Мокрой от слез щекой Касс, прижималась к двери, вслушиваясь в то, что происходит снаружи. — Пожалуйста, Трейси!
— Нет.
Касс застыла, проклиная этот заторможенный, мертвый голос, и в отчаянии забарабанила по двери.
— Трейси! Трейси, вышвырни это из себя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106