Что для меня важно, — тут Флора опять перешла на чувственный шепот, — так это измочалить тебя к утру до полусмерти. Сегодняшняя ночь наша — и я сполна расквитаюсь с тобой за две недели воздержания!
Адам расплылся в довольной улыбке.
— Люблю, когда женщина называет вещи своими именами.
— Когда говорит о телесной любви?
Его улыбка стала еще шире.
— Когда она говорит о телесной любви — со мной.
— А моя страсть к мистеру Адаму Серру стала бы и вовсе безмерной, если бы он от слова перешел к делу.
— Видал ли свет более нетерпеливую проказницу!.. Ну, я тебе покажу, чертовка!
Он перекатился со спины на живот — и очутился над ней. Флора легонько поцеловала его в губы.
— Да, я ужасно нетерпелива!
Она обхватила шею Адама ладонями и всем телом прижалась к нему.
— Чувствую, ты готов, совсем готов. Ну так иди сюда…
Возбуждающим движением бедер и паха девушка еще выше задрала нижние юбки, а затем взяла его снова отвердевший член и направила в свое горячее лоно.
Адам закрыл глаза, чтобы упиться каждой секундой неспешного проникновения. Казалось, сердце на мгновение-другое замерло…
Затем, с трудом разлепляя веки, он тихо процедил:
— Посмотрим, кто кого измочалит. Быть может, это я задолблю тебя до смерти!
— В претензии не буду, — кокетливо отозвалась Флора, — если вашему сиятельству угодно задолбить меня до смерти. Извольте начинать, граф! К делу, поменьше слов!
Адам властно обхватил и стиснул ее талию. В его темных глазах полыхнуло недоброе пламя.
— А ты, однако, любительница покомандовать! — промолвил он и больно сжал бока девушки.
— Временами. А ты против? — Ее обворожительные глаза смотрели прямо и бесстыже.
Ладонями она ощутила движение его мускулов — Адам отреагировал на ее задиристое «А ты против?» сперва слабым пожатием плеч, а затем осторожным «Как когда». Он был не в том положении, чтобы дерзить.
— Что значит это твое «как когда»? — спросила Флора и легонечко повела бедрами. От этой короткой фрикции обоих окатило такой волной наслаждения, что в едкой пикировке случилась долгая пауза.
— Команды бывают разные, — наконец сказал Адам — уже иным тоном и с мягкой, томной улыбкой.
— Стало быть, ты умеешь проявлять гибкость, — шепнула Флора.
Он поднял ее словно пушинку и начал медленное движение.
— До определенной границы, — рассеянно ответил молодой человек, весь сосредоточенный на месте приграничного контакта их тел.
— А мне будет позволено узнать, когда граница… рядом? — с многоговорящей хрипотцой спросила она. Ее голос гулял из стороны в сторону, как плохо закрепленное на оси колесо — в прямой зависимости от движений Адама. И эти модуляции в цепочке слов очень его возбуждали.
Он замер, проказливо держа ее на самом кончике своего члена.
— При случае узнаешь. — И начал постепенно углубляться в нее.
Затем последовала серия коротких махов, в которых, казалось, участвовали только мышцы его ягодиц. Флора застонала от удовольствия, задышала часто-часто и наконец-то упустила нить беседы. Она вся отдалась накатам наслаждения. Когда через долгую минуту Адам остановился и она, немного приходя в себя, подняла веки и посмотрела на него, он тихонько и ласково сказал: «Привет!», улыбнувшись уверенной и спокойной улыбкой мужчины, который умеет доводить женщин до экстаза и без спешки полностью удовлетворять их.
— А теперь, моя сладкая биа, снимем-ка это платье. Оно мне так мешает.
— Только платье? — усмехнулась Флора и тоном бесшабашной куртизанки тихо воскликнула: — Долой все!
Ее глаза горели огнем такого откровенного, такого бесстыжего вожделения, какого не увидишь в глазах и последней бордельной шлюхи.
Однако наглость этого взгляда была ему по нраву — волк овечке не товарищ! Подавай волчицу! Да чтоб поклыкастее! В постели именно такой — бордельный — взгляд должен быть у настоящей женщины, то есть у женщины, которая понимает и любит свое тело и знает толк в наслаждении!
— Начнем, пожалуй, вот так, — сказал Адам, чувственно ухмыляясь, — и будем продолжать в том же духе. Времени у нас предостаточно. Вся ночь впереди…
Завтракали за небольшим круглым столом в специальной комнате, которая в то утро утопала в золотистом свете. Живая трескотня умненькой Люси была такой же солнечной, как и занимавшийся за окном новый день.
На фарфоре и посверкивающем серебре лежали пшеничные лепешки, овсянка, бекон и ветчина, вареные яйца, тосты со сливочным маслом, многоцветные джемы. В центре стола красовалась вазочка цвета морской волны с лавандово-голубыми ирисами. Все достаточно скромно, непомпезно, да и прислуги поутру было совсем немного — пара лакеев и три горничных. Поэтому беседа носила раскованный характер.
Адам и Флора сидели друг против друга, переглядывались поверх трогательных цветочков ириса и скрытно обменивались улыбками. Спать каждому довелось не больше часа. Их тела еще гудели от нескончаемых ночных упражнений, и оба, даром что разделенные столом, каждым нервом ощущали взаимную близость.
Для посвященного взгляда исходивший от них густой жар так до конца и не растраченного желания казался почти зримым, словно на холодной заре пар над крупами разгоряченных лошадей.
— Папочка, а можно мы поедем смотреть на лисят? — стала клянчить Люси. При этом она размешивала сливки в своем горячем шоколаде с такой энергией, что расплескала чуть ли не полчашки.
— Только после уроков, — строго отозвался отец. Не обращая внимания на коричневые пятна на скатерти, он спросил малышку: — Еще сливок?
— После утренних уроков? — гнула свое Люси.
— Ну да, — сказал Адам, степенно добавляя сливки в свой шоколад и помешивая его серебряной ложечкой. — Если мисс Маклеод пожелает сопровождать вас — я не против.
Речь шла о бывшей при Люси с первого дня ее рождения няне, мисс Маклеод, которая теперь была возведена в чин гувернантки и начальницы целого штата молоденьких нянек. Будучи особой тучной, до суровости строгая мисс Маклеод, добрая педантка, частенько глядела тучей, за что и получила в конце концов прозвище на индейский лад — Добрая Туча. Люси ее обожала. Отец — высоко ценил. Но оба не упускали случая пройтись по поводу размеров и эксцентрических замашек чудной ирландки.
— Добрая Туча не любит лошадей, — сказала Люси. — Она ездит через «не хочу».
— А лисят любит. Она мне сама говорила.
Адам принялся нарезать ветчину на дочкиной тарелке.
— Мисс Маклеод может поехать на Чарли, — заявила Люси.
— Чарли — это рослый гнедок, да? — спросила Флора. При этом она тайком любовалась Адамом: какой другой мужчина способен выглядеть таким свежим и таким царственно красивым после почти бессонной ночи? Бодрый и ясноглазый, волосы еще влажные после ванной, ворот белой отутюженной и накрахмаленной сорочки завлекающе распахнут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
Адам расплылся в довольной улыбке.
— Люблю, когда женщина называет вещи своими именами.
— Когда говорит о телесной любви?
Его улыбка стала еще шире.
— Когда она говорит о телесной любви — со мной.
— А моя страсть к мистеру Адаму Серру стала бы и вовсе безмерной, если бы он от слова перешел к делу.
— Видал ли свет более нетерпеливую проказницу!.. Ну, я тебе покажу, чертовка!
Он перекатился со спины на живот — и очутился над ней. Флора легонько поцеловала его в губы.
— Да, я ужасно нетерпелива!
Она обхватила шею Адама ладонями и всем телом прижалась к нему.
— Чувствую, ты готов, совсем готов. Ну так иди сюда…
Возбуждающим движением бедер и паха девушка еще выше задрала нижние юбки, а затем взяла его снова отвердевший член и направила в свое горячее лоно.
Адам закрыл глаза, чтобы упиться каждой секундой неспешного проникновения. Казалось, сердце на мгновение-другое замерло…
Затем, с трудом разлепляя веки, он тихо процедил:
— Посмотрим, кто кого измочалит. Быть может, это я задолблю тебя до смерти!
— В претензии не буду, — кокетливо отозвалась Флора, — если вашему сиятельству угодно задолбить меня до смерти. Извольте начинать, граф! К делу, поменьше слов!
Адам властно обхватил и стиснул ее талию. В его темных глазах полыхнуло недоброе пламя.
— А ты, однако, любительница покомандовать! — промолвил он и больно сжал бока девушки.
— Временами. А ты против? — Ее обворожительные глаза смотрели прямо и бесстыже.
Ладонями она ощутила движение его мускулов — Адам отреагировал на ее задиристое «А ты против?» сперва слабым пожатием плеч, а затем осторожным «Как когда». Он был не в том положении, чтобы дерзить.
— Что значит это твое «как когда»? — спросила Флора и легонечко повела бедрами. От этой короткой фрикции обоих окатило такой волной наслаждения, что в едкой пикировке случилась долгая пауза.
— Команды бывают разные, — наконец сказал Адам — уже иным тоном и с мягкой, томной улыбкой.
— Стало быть, ты умеешь проявлять гибкость, — шепнула Флора.
Он поднял ее словно пушинку и начал медленное движение.
— До определенной границы, — рассеянно ответил молодой человек, весь сосредоточенный на месте приграничного контакта их тел.
— А мне будет позволено узнать, когда граница… рядом? — с многоговорящей хрипотцой спросила она. Ее голос гулял из стороны в сторону, как плохо закрепленное на оси колесо — в прямой зависимости от движений Адама. И эти модуляции в цепочке слов очень его возбуждали.
Он замер, проказливо держа ее на самом кончике своего члена.
— При случае узнаешь. — И начал постепенно углубляться в нее.
Затем последовала серия коротких махов, в которых, казалось, участвовали только мышцы его ягодиц. Флора застонала от удовольствия, задышала часто-часто и наконец-то упустила нить беседы. Она вся отдалась накатам наслаждения. Когда через долгую минуту Адам остановился и она, немного приходя в себя, подняла веки и посмотрела на него, он тихонько и ласково сказал: «Привет!», улыбнувшись уверенной и спокойной улыбкой мужчины, который умеет доводить женщин до экстаза и без спешки полностью удовлетворять их.
— А теперь, моя сладкая биа, снимем-ка это платье. Оно мне так мешает.
— Только платье? — усмехнулась Флора и тоном бесшабашной куртизанки тихо воскликнула: — Долой все!
Ее глаза горели огнем такого откровенного, такого бесстыжего вожделения, какого не увидишь в глазах и последней бордельной шлюхи.
Однако наглость этого взгляда была ему по нраву — волк овечке не товарищ! Подавай волчицу! Да чтоб поклыкастее! В постели именно такой — бордельный — взгляд должен быть у настоящей женщины, то есть у женщины, которая понимает и любит свое тело и знает толк в наслаждении!
— Начнем, пожалуй, вот так, — сказал Адам, чувственно ухмыляясь, — и будем продолжать в том же духе. Времени у нас предостаточно. Вся ночь впереди…
Завтракали за небольшим круглым столом в специальной комнате, которая в то утро утопала в золотистом свете. Живая трескотня умненькой Люси была такой же солнечной, как и занимавшийся за окном новый день.
На фарфоре и посверкивающем серебре лежали пшеничные лепешки, овсянка, бекон и ветчина, вареные яйца, тосты со сливочным маслом, многоцветные джемы. В центре стола красовалась вазочка цвета морской волны с лавандово-голубыми ирисами. Все достаточно скромно, непомпезно, да и прислуги поутру было совсем немного — пара лакеев и три горничных. Поэтому беседа носила раскованный характер.
Адам и Флора сидели друг против друга, переглядывались поверх трогательных цветочков ириса и скрытно обменивались улыбками. Спать каждому довелось не больше часа. Их тела еще гудели от нескончаемых ночных упражнений, и оба, даром что разделенные столом, каждым нервом ощущали взаимную близость.
Для посвященного взгляда исходивший от них густой жар так до конца и не растраченного желания казался почти зримым, словно на холодной заре пар над крупами разгоряченных лошадей.
— Папочка, а можно мы поедем смотреть на лисят? — стала клянчить Люси. При этом она размешивала сливки в своем горячем шоколаде с такой энергией, что расплескала чуть ли не полчашки.
— Только после уроков, — строго отозвался отец. Не обращая внимания на коричневые пятна на скатерти, он спросил малышку: — Еще сливок?
— После утренних уроков? — гнула свое Люси.
— Ну да, — сказал Адам, степенно добавляя сливки в свой шоколад и помешивая его серебряной ложечкой. — Если мисс Маклеод пожелает сопровождать вас — я не против.
Речь шла о бывшей при Люси с первого дня ее рождения няне, мисс Маклеод, которая теперь была возведена в чин гувернантки и начальницы целого штата молоденьких нянек. Будучи особой тучной, до суровости строгая мисс Маклеод, добрая педантка, частенько глядела тучей, за что и получила в конце концов прозвище на индейский лад — Добрая Туча. Люси ее обожала. Отец — высоко ценил. Но оба не упускали случая пройтись по поводу размеров и эксцентрических замашек чудной ирландки.
— Добрая Туча не любит лошадей, — сказала Люси. — Она ездит через «не хочу».
— А лисят любит. Она мне сама говорила.
Адам принялся нарезать ветчину на дочкиной тарелке.
— Мисс Маклеод может поехать на Чарли, — заявила Люси.
— Чарли — это рослый гнедок, да? — спросила Флора. При этом она тайком любовалась Адамом: какой другой мужчина способен выглядеть таким свежим и таким царственно красивым после почти бессонной ночи? Бодрый и ясноглазый, волосы еще влажные после ванной, ворот белой отутюженной и накрахмаленной сорочки завлекающе распахнут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118