Флора умела постоять за себя.
— Ладно, — сказала она, — оставим в стороне глупый вопрос о том, кто кого измотал сегодня ночью. На самом деле я просто терпеть не могу, когда со мной разговаривают свысока, будто ставят меня на место. То, что мы ночь провели вместе, не дает вам никаких прав на мою жизнь — в том числе и права покрикивать на меня. Я привыкла самостоятельно принимать все решения — до постели, в постели и после постели. Если мне взбредет в голову повидаться с вашей женой — я это сделаю, и все тут!
— А у меня, стало быть, разрешения спрашивать не станете?
— Не стану.
Оба молчали. Снова их объяла тишина. Но теперь воздух был заряжен куда большей злостью, чем в начале их разговора. От мелкой размолвки молодые люди ходкой рысью двигались к доброй ссоре.
В этом отдаленном крыле было безлюдно — конюхи закончили свои утренние дела и ушли. Через маленькие оконца света вливалось мало, было сумрачно, как в средневековом храме с цветными мозаичными окнами. Сходство длинного помещения с церковью усиливал непомерно высокий сводчатый потолок.
Такая конюшня — истинный лошадиный храм, где молятся на породистых жеребцов, — даже несколько раздражала своими размерами, почти полным отсутствием запахов и невиданной чистотой.
Флора первой устала держать паузу. Тишина слишком давила на нее.
— Вы вольны мнить себя восточным деспотом, — выпалила она, — и никто вам не запретит по своему усмотрению повелевать челядью и работниками — подданными вашего небольшого ханства. А впрочем, при одном взгляде на эту волшебно вылизанную конюшню любой поймет, что вы правите здесь железной рукой. Однако помыкать мною — этого я вам не позволю! Никто и никогда мной не командовал и командовать не будет!
— Ой, не зарекайся! — усмехнулся Адам и, меняя тактику, нежно обнял девушку за талию.
Флора не знала, как трактовать странный блеск в его глазах. Что это — издевка? коварство? подавленная ярость? или просто игра света от низких окон? И что для него их спор — забава? Или он и вправду оскорблен?
— Вы обольщаетесь, мистер Серр! — сказала она, готовая до конца стоять за свое выстраданное право на независимость. — Рано или поздно вам встретится кое-кто, кем вам будет слабо вертеть по своему усмотрению.
— Я так понимаю, что ты и есть этот «кое-кто»?
— Да! А теперь извольте отпустить меня! — М-да, похоже, мы зашли в тупик, — промолвил Адам. Руки с ее талии он так и не убрал, но хватку ослабил.
— Никакого тупика, ваше графское высочество, — иронично возразила Флора. — Я вижу прямо перед собой дверь — вот через нее-то я и выйду.
— Дорогуша, мы не в лондонской гостиной, — произнес Адам. — Тут иной мир, да и нравы иные. Может статься, эта дверь не про тебя. Хотеть выйти не запрещено, а выпустят тебя или нет — вопрос другой.
Но при этих словах он снял руку с ее талии, словно приглашая: а ну-ка, попробуй уйти.
Флора выпрямилась пуще обычного. Она была прекрасна — в сорочке мужского покроя и в простой юбке, спина прямая, голова вскинута, глаза с вызовом устремлены на обидчика.
— Меня не так-то просто запугать. Что мне до твоей разбойничьей репутации и до твоего всевластия на этих землях! Я давно не школьница.
— Что ты давно не школьница, это я заметил, — сказал Адам с легкой усмешкой, и в его глазах вдруг запрыгали чертики. — Мне как раз это и нравится: твое прямодушие, откровенность, отсутствие жеманства. Никакого дешевого романтизма. Ты крепко стоишь ногами на земле и не витаешь в облаках. Именно эта приземленность и делает тебя такой интригующе интересной…
— …и менее предсказуемой, — криво усмехнувшись, закончила за него Флора. — Хорошенько запомни!
— Что ж, запомню.
Это было сказано с шутливой рассеянностью, как будто они обсуждали игру в фанты, а не коренные принципы мирного сосуществования любовников.
Мысли Адама уже переключились на другое.
Он пошарил глазами по конюшне. Затем его взгляд вернулся к Флоре. Словно напрочь позабыв весь предыдущий разговор, Адам сказал:
— Похоже, мы тут совершенно одни.
— Уверена, это продлится недолго, — резко возразила девушка. — Скоро вернется отец.
Адам отрицательно мотнул головой.
— Беговая дорожка за рекой. А туда идти и идти.
— Неважно. Главное то, что я, Адам, отнюдь не робкая инженю, и как вести себя с таким, как ты, мне отлично известно.
Произнося по инерции эти жесткие слова, она любовалась его волосами, разметанными по вороту сорочки. Память напоминала ей, какие шелковистые они на ощупь, как сладостно пахнут, как щекочут случайным прикосновением ее соски…
— Люси будет заниматься с гувернанткой еще не меньше часа, — гнул свое Адам.
— Твоих намеков я не понимаю и понимать не желаю, — отрезала Флора.
А между тем каждая клеточка ее тела не только понимала, куда вес клонится, но и торопила события. Мурашки бегали по позвоночнику, и в паху разливался горячий свинец.
— В таком случае долой обиняки, — решительно произнес Адам и шагнул к ней.
— Я этого не позволю! — воскликнула Флора и попятилась от него. Она тоже была полна решимости, сопротивляться подобной небрежно-хозяйской манере обращаться с женщиной.
— А-а, наконец-то осенило, что происходит.
— Черт бы тебя побрал, Адам! Твою похоть видно за милю!
— Равно как и твою, — громко шепнул он, будучи в полушаге от девушки и почти насмешливо вперив взгляд в ее дрожащие руки. — Ты, конечно, в этом не признаешься, но за завтраком, сидя напротив, я чувствовал, что от тебя через стол идут токи бешеного желания, — сказал он, медленно наступая на Флору и мало-помалу оттесняя ее к стенной панели из красного дерева. — Я видел вожделение в твоих глазах. Казалось, я обоняю пьянящий аромат твоего тела, — и я понял, что до ночи не дотерплю. Я хочу тебя…
Она уперлась спиной в стену, и в тот же момент Адам взял ее лицо в свои ладони.
— А если я скажу «нет» — и сейчас, и сегодня ночью… — хрипло возразила она, не пытаясь вырваться из его рук.
— Не скажешь. — На губах молодого человека гуляла плутовская улыбка.
— А вот и скажу…
— Ту-ту-ту… Гляди, не ошибись, — врастяжечку произнес он и всем телом прижал Флору к стене, так что его вздувшийся член уперся ей в живот.
Лицо Адама было совсем близко от ее лица. Но он ее не целовал — нарочно, сознательно. Он добивался того, чтобы она сама недвусмысленно выказала желание и признала всю настоятельность своего томления по нему. Или всю настоятельность их взаимной тяги.
Поэтому он не хотел брать инициативу на себя и подталкивать ее в нужном направлении. Он не пускал в ход привычную незатейливую и тысячу раз проверенную технику соблазнения: слова, поцелуи, ласковые касания и умоляющие взоры. Он просто навалился на Флору, тяжело дышал ей в лицо и сверлил тяжелым страстным взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
— Ладно, — сказала она, — оставим в стороне глупый вопрос о том, кто кого измотал сегодня ночью. На самом деле я просто терпеть не могу, когда со мной разговаривают свысока, будто ставят меня на место. То, что мы ночь провели вместе, не дает вам никаких прав на мою жизнь — в том числе и права покрикивать на меня. Я привыкла самостоятельно принимать все решения — до постели, в постели и после постели. Если мне взбредет в голову повидаться с вашей женой — я это сделаю, и все тут!
— А у меня, стало быть, разрешения спрашивать не станете?
— Не стану.
Оба молчали. Снова их объяла тишина. Но теперь воздух был заряжен куда большей злостью, чем в начале их разговора. От мелкой размолвки молодые люди ходкой рысью двигались к доброй ссоре.
В этом отдаленном крыле было безлюдно — конюхи закончили свои утренние дела и ушли. Через маленькие оконца света вливалось мало, было сумрачно, как в средневековом храме с цветными мозаичными окнами. Сходство длинного помещения с церковью усиливал непомерно высокий сводчатый потолок.
Такая конюшня — истинный лошадиный храм, где молятся на породистых жеребцов, — даже несколько раздражала своими размерами, почти полным отсутствием запахов и невиданной чистотой.
Флора первой устала держать паузу. Тишина слишком давила на нее.
— Вы вольны мнить себя восточным деспотом, — выпалила она, — и никто вам не запретит по своему усмотрению повелевать челядью и работниками — подданными вашего небольшого ханства. А впрочем, при одном взгляде на эту волшебно вылизанную конюшню любой поймет, что вы правите здесь железной рукой. Однако помыкать мною — этого я вам не позволю! Никто и никогда мной не командовал и командовать не будет!
— Ой, не зарекайся! — усмехнулся Адам и, меняя тактику, нежно обнял девушку за талию.
Флора не знала, как трактовать странный блеск в его глазах. Что это — издевка? коварство? подавленная ярость? или просто игра света от низких окон? И что для него их спор — забава? Или он и вправду оскорблен?
— Вы обольщаетесь, мистер Серр! — сказала она, готовая до конца стоять за свое выстраданное право на независимость. — Рано или поздно вам встретится кое-кто, кем вам будет слабо вертеть по своему усмотрению.
— Я так понимаю, что ты и есть этот «кое-кто»?
— Да! А теперь извольте отпустить меня! — М-да, похоже, мы зашли в тупик, — промолвил Адам. Руки с ее талии он так и не убрал, но хватку ослабил.
— Никакого тупика, ваше графское высочество, — иронично возразила Флора. — Я вижу прямо перед собой дверь — вот через нее-то я и выйду.
— Дорогуша, мы не в лондонской гостиной, — произнес Адам. — Тут иной мир, да и нравы иные. Может статься, эта дверь не про тебя. Хотеть выйти не запрещено, а выпустят тебя или нет — вопрос другой.
Но при этих словах он снял руку с ее талии, словно приглашая: а ну-ка, попробуй уйти.
Флора выпрямилась пуще обычного. Она была прекрасна — в сорочке мужского покроя и в простой юбке, спина прямая, голова вскинута, глаза с вызовом устремлены на обидчика.
— Меня не так-то просто запугать. Что мне до твоей разбойничьей репутации и до твоего всевластия на этих землях! Я давно не школьница.
— Что ты давно не школьница, это я заметил, — сказал Адам с легкой усмешкой, и в его глазах вдруг запрыгали чертики. — Мне как раз это и нравится: твое прямодушие, откровенность, отсутствие жеманства. Никакого дешевого романтизма. Ты крепко стоишь ногами на земле и не витаешь в облаках. Именно эта приземленность и делает тебя такой интригующе интересной…
— …и менее предсказуемой, — криво усмехнувшись, закончила за него Флора. — Хорошенько запомни!
— Что ж, запомню.
Это было сказано с шутливой рассеянностью, как будто они обсуждали игру в фанты, а не коренные принципы мирного сосуществования любовников.
Мысли Адама уже переключились на другое.
Он пошарил глазами по конюшне. Затем его взгляд вернулся к Флоре. Словно напрочь позабыв весь предыдущий разговор, Адам сказал:
— Похоже, мы тут совершенно одни.
— Уверена, это продлится недолго, — резко возразила девушка. — Скоро вернется отец.
Адам отрицательно мотнул головой.
— Беговая дорожка за рекой. А туда идти и идти.
— Неважно. Главное то, что я, Адам, отнюдь не робкая инженю, и как вести себя с таким, как ты, мне отлично известно.
Произнося по инерции эти жесткие слова, она любовалась его волосами, разметанными по вороту сорочки. Память напоминала ей, какие шелковистые они на ощупь, как сладостно пахнут, как щекочут случайным прикосновением ее соски…
— Люси будет заниматься с гувернанткой еще не меньше часа, — гнул свое Адам.
— Твоих намеков я не понимаю и понимать не желаю, — отрезала Флора.
А между тем каждая клеточка ее тела не только понимала, куда вес клонится, но и торопила события. Мурашки бегали по позвоночнику, и в паху разливался горячий свинец.
— В таком случае долой обиняки, — решительно произнес Адам и шагнул к ней.
— Я этого не позволю! — воскликнула Флора и попятилась от него. Она тоже была полна решимости, сопротивляться подобной небрежно-хозяйской манере обращаться с женщиной.
— А-а, наконец-то осенило, что происходит.
— Черт бы тебя побрал, Адам! Твою похоть видно за милю!
— Равно как и твою, — громко шепнул он, будучи в полушаге от девушки и почти насмешливо вперив взгляд в ее дрожащие руки. — Ты, конечно, в этом не признаешься, но за завтраком, сидя напротив, я чувствовал, что от тебя через стол идут токи бешеного желания, — сказал он, медленно наступая на Флору и мало-помалу оттесняя ее к стенной панели из красного дерева. — Я видел вожделение в твоих глазах. Казалось, я обоняю пьянящий аромат твоего тела, — и я понял, что до ночи не дотерплю. Я хочу тебя…
Она уперлась спиной в стену, и в тот же момент Адам взял ее лицо в свои ладони.
— А если я скажу «нет» — и сейчас, и сегодня ночью… — хрипло возразила она, не пытаясь вырваться из его рук.
— Не скажешь. — На губах молодого человека гуляла плутовская улыбка.
— А вот и скажу…
— Ту-ту-ту… Гляди, не ошибись, — врастяжечку произнес он и всем телом прижал Флору к стене, так что его вздувшийся член уперся ей в живот.
Лицо Адама было совсем близко от ее лица. Но он ее не целовал — нарочно, сознательно. Он добивался того, чтобы она сама недвусмысленно выказала желание и признала всю настоятельность своего томления по нему. Или всю настоятельность их взаимной тяги.
Поэтому он не хотел брать инициативу на себя и подталкивать ее в нужном направлении. Он не пускал в ход привычную незатейливую и тысячу раз проверенную технику соблазнения: слова, поцелуи, ласковые касания и умоляющие взоры. Он просто навалился на Флору, тяжело дышал ей в лицо и сверлил тяжелым страстным взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118