Не слушая этих глупостей насчет того, что она послана спасти его жизнь. Не пытаясь проучить ее за такую нелепую ложь. Не занимаясь с ней любовью. Логан сжал кулаки. Прежде чем она перевернула всю его жизнь. Пока еще не поздно.
Не должно быть поздно, черт побери. Он отправит ее куда-нибудь, в Семь Сосен например. Его невестка ею займется. Кэролайн была разумной женщиной. Если не найдется ничего более подходящего, Рэчел просто составит ей компанию. А если положение ухудшится… Если Кэролайн и Вольф уже не будут в состоянии управиться с сумасшествием Рэчел… Ну, тогда Логан знал подходящую больницу в Филадельфии.
Он глубоко вздохнул. Ему не хватало воздуха. Логан положил ладонь на ручку двери, но не решался открыть ее, зная, что увидит ее лежащей на циновке почти обнаженной, потому что ее грудь прикрывала только совершенно изношенная ночная рубашка. В таком виде он ее оставил, и одного взгляда на нее, на это ангельское лицо, обрамленное растрепавшимися локонами, на линии тела под тонким одеялом, было для него достаточно, чтобы вся его решимость испарилась.
Огромным усилием воли он повернулся, чтобы уйти. Внутренний голос говорил ему: ложись к ней, она тебя примет. Глубоко погрузись в ее тело и наслаждайся прелестями ее плоти. Распробуй еще раз ее розовые соски, испей сущность ее женственности, испытай забвение ее объятий. Забудь обо всем остальном.
Но это был тот же голос, что расхваливал ему забвение, приносимое ромом. Что понуждал его выпить еще немного. Чтобы забыть.
И этот самый голос мучил его, не раз приводя к краю обрыва. Тот самый, который нашептывал: еще шаг, и тебя больше не будет преследовать чувство вины.
Но если она заявила, что она ангел, тогда это был голос дьявола… сам он был дьяволом.
Логан толкнул дверь — и сердце его остановилось.
В хижине никого не было. Ее все еще развернутая, циновка лежала на полу, одеяло было отброшено в сторону. Но его взволновало не это, а воткнутый в циновку томагавк.
Томагавк Остенако.
Издав первобытный вопль, Логан выдернул оружие из переплетений соломы и сунул его за пояс. Если только он ее обидел… У Логана чесались руки выдавить из Остенако всю кровь каплю за каплей. Задержавшись ровно настолько, чтобы схватить ружье и кликнуть собаку, Логан бросился на улицу.
След был ясно виден.
Логан так и предполагал. Остенако не нужна была Рэчел. Ему нужен был он, Логан. Не то чтобы чероки не был способен сотворить с ней что-то невообразимое или даже убить ее. Но в итоге он хотел видеть под своим ножом для скальпирования именно Логана.
Только Логана.
Он это знал и все же привел сюда Рэчел, хотя была вероятность, пусть и очень отдаленная, что Остенако тоже придет.
Точно так же, как он, женившись на Мэри, привез ее в эти неосвоенные места и оставил на милость людей, которые не умели прощать. Он жил, ощущая на своих плечах тяжесть вины за ее смерть.
Он шел, хотя ему хотелось бежать. Вынуждая себя быть спокойным, хотя готов был разразиться проклятиями.
Но Остенако не стал упрощать Логану задачу его найти. Он оставлял ложные следы. Согнутая ветка можжевельника как будто указывала в еловые заросли. Уже пройдя изрядное расстояние и затратив немало времени, Логан понял, что этот обманный след никуда не ведет.
Остенако словно доставляло удовольствие заставлять его несколько раз переправляться через реку, заводя все дальше в горы. Он выбирал самый трудный путь через заросли репейника и каменные россыпи. И он тащил за собой Рэчел, — во всяком случае, Логан на это надеялся. Пробираясь по лишайникам и сквозь заросли папоротника, он кидал взгляды по сторонам, чтобы не пропустить малейшего признака того, что Остенако надоело тащить заложницу за собой.
Когда в грязи на берегу ручья Логан заметил маленький след босой ноги, он облегченно вздохнул и с новой решимостью двинулся вперед. Он должен догнать их, прежде чем Остенако ее убьет.
Солнце поднималось все выше, а Логан все еще шел по старательно проложенному следу… в полном одиночестве. Только когда он последний раз пересек реку и стал подниматься по горной тропе, он сообразил, что ленивый пес за ним не пошел. Подумать только, а ведь он уже стал было соглашаться с идеей Рэчел, что спаниелю надо иметь приличное имя, хотя бы Генри. Немного же стоило ее убеждение, что она и этот пес были друзьями. Наверное, она подкармливала его, когда Логана не было поблизости, чтобы завоевать его преданность, но когда дошло до дела, выяснилось, что пса все это не волнует.
Все эти размышления указывали, насколько путались его собственные мысли, раз он мог размышлять о такой ерунде, как взаимоотношения Рэчел с собакой, в тот момент, когда ей грозила смертельная опасность.
Ему следовало рассказать ей все про Остенако.
Нет, ему ни за что нельзя было приводить ее сюда.
Не оглядываясь, Логан карабкался все выше и выше, стараясь не глядеть вниз. Его нисколько не удивило, что Остенако решил двинуться в эти места, по этому пути, который чероки называли Небесной тропой. Каменистый выступ извивался вдоль склона горы, поднимаясь в облака, в одном месте расширяясь до того, что по нему мог бы пройти строй солдат, а в другом настолько узкий, что и один человек мог едва протиснуться.
Шаман утверждал, что эта тропа ведет в мир духов — что-то вроде небес из детских воспоминаний Логана. Но Логану гора и эта предательская тропа казались адским местом.
И Остенако был известен его страх. Известен леденящий душу ужас, охватывавший его, когда он стоял на краю пропасти. Отец Логана смеялся над его страхами, издевался над ним, подвергая сомнению его смелость и мужские качества. Молодой Остенако слышал одну из его тирад, когда был в магазинчике отца Логана в Семи Соснах.
Как большинство чероки, как и сам Логан, Остенако ненавидел Роберта Маккейда. Тогда воин был другом Логана, и тогда он сделал вид, что не слышит высказываний Роберта. Но он слышал, и он не забыл.
Под мокасинами Логана похрустывал щебень. На нем не оставалось следов Остенако… и Рэчел. Но Логан знал, что они где-то впереди. Другого пути, чтобы спуститься с горы, не было — разве что прыгнуть с обрыва. Тропа сузилась. Слева круто поднималась каменная стена, справа — пустота, которую Логан улавливал краем глаза.
Он надеялся, что годы, проведенные на его горе, на краю другого утеса, закалили его. Но на его верхней губе выступили все те же слишком знакомые капли пота, и он вытер о рубаху сперва одну, потом другую ладонь.
Добровольное изгнание на одинокую гору было всего-навсего наказанием, к которому он себя приговорил. Заслуженным наказанием.
Осознав, как плотно он прижимается к каменной стене, Логан заставил себя оторваться от нее и торопливо двинуться дальше, раздумывая, когда Остенако собирается сделать свой ход и как Рэчел перенесла все это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Не должно быть поздно, черт побери. Он отправит ее куда-нибудь, в Семь Сосен например. Его невестка ею займется. Кэролайн была разумной женщиной. Если не найдется ничего более подходящего, Рэчел просто составит ей компанию. А если положение ухудшится… Если Кэролайн и Вольф уже не будут в состоянии управиться с сумасшествием Рэчел… Ну, тогда Логан знал подходящую больницу в Филадельфии.
Он глубоко вздохнул. Ему не хватало воздуха. Логан положил ладонь на ручку двери, но не решался открыть ее, зная, что увидит ее лежащей на циновке почти обнаженной, потому что ее грудь прикрывала только совершенно изношенная ночная рубашка. В таком виде он ее оставил, и одного взгляда на нее, на это ангельское лицо, обрамленное растрепавшимися локонами, на линии тела под тонким одеялом, было для него достаточно, чтобы вся его решимость испарилась.
Огромным усилием воли он повернулся, чтобы уйти. Внутренний голос говорил ему: ложись к ней, она тебя примет. Глубоко погрузись в ее тело и наслаждайся прелестями ее плоти. Распробуй еще раз ее розовые соски, испей сущность ее женственности, испытай забвение ее объятий. Забудь обо всем остальном.
Но это был тот же голос, что расхваливал ему забвение, приносимое ромом. Что понуждал его выпить еще немного. Чтобы забыть.
И этот самый голос мучил его, не раз приводя к краю обрыва. Тот самый, который нашептывал: еще шаг, и тебя больше не будет преследовать чувство вины.
Но если она заявила, что она ангел, тогда это был голос дьявола… сам он был дьяволом.
Логан толкнул дверь — и сердце его остановилось.
В хижине никого не было. Ее все еще развернутая, циновка лежала на полу, одеяло было отброшено в сторону. Но его взволновало не это, а воткнутый в циновку томагавк.
Томагавк Остенако.
Издав первобытный вопль, Логан выдернул оружие из переплетений соломы и сунул его за пояс. Если только он ее обидел… У Логана чесались руки выдавить из Остенако всю кровь каплю за каплей. Задержавшись ровно настолько, чтобы схватить ружье и кликнуть собаку, Логан бросился на улицу.
След был ясно виден.
Логан так и предполагал. Остенако не нужна была Рэчел. Ему нужен был он, Логан. Не то чтобы чероки не был способен сотворить с ней что-то невообразимое или даже убить ее. Но в итоге он хотел видеть под своим ножом для скальпирования именно Логана.
Только Логана.
Он это знал и все же привел сюда Рэчел, хотя была вероятность, пусть и очень отдаленная, что Остенако тоже придет.
Точно так же, как он, женившись на Мэри, привез ее в эти неосвоенные места и оставил на милость людей, которые не умели прощать. Он жил, ощущая на своих плечах тяжесть вины за ее смерть.
Он шел, хотя ему хотелось бежать. Вынуждая себя быть спокойным, хотя готов был разразиться проклятиями.
Но Остенако не стал упрощать Логану задачу его найти. Он оставлял ложные следы. Согнутая ветка можжевельника как будто указывала в еловые заросли. Уже пройдя изрядное расстояние и затратив немало времени, Логан понял, что этот обманный след никуда не ведет.
Остенако словно доставляло удовольствие заставлять его несколько раз переправляться через реку, заводя все дальше в горы. Он выбирал самый трудный путь через заросли репейника и каменные россыпи. И он тащил за собой Рэчел, — во всяком случае, Логан на это надеялся. Пробираясь по лишайникам и сквозь заросли папоротника, он кидал взгляды по сторонам, чтобы не пропустить малейшего признака того, что Остенако надоело тащить заложницу за собой.
Когда в грязи на берегу ручья Логан заметил маленький след босой ноги, он облегченно вздохнул и с новой решимостью двинулся вперед. Он должен догнать их, прежде чем Остенако ее убьет.
Солнце поднималось все выше, а Логан все еще шел по старательно проложенному следу… в полном одиночестве. Только когда он последний раз пересек реку и стал подниматься по горной тропе, он сообразил, что ленивый пес за ним не пошел. Подумать только, а ведь он уже стал было соглашаться с идеей Рэчел, что спаниелю надо иметь приличное имя, хотя бы Генри. Немного же стоило ее убеждение, что она и этот пес были друзьями. Наверное, она подкармливала его, когда Логана не было поблизости, чтобы завоевать его преданность, но когда дошло до дела, выяснилось, что пса все это не волнует.
Все эти размышления указывали, насколько путались его собственные мысли, раз он мог размышлять о такой ерунде, как взаимоотношения Рэчел с собакой, в тот момент, когда ей грозила смертельная опасность.
Ему следовало рассказать ей все про Остенако.
Нет, ему ни за что нельзя было приводить ее сюда.
Не оглядываясь, Логан карабкался все выше и выше, стараясь не глядеть вниз. Его нисколько не удивило, что Остенако решил двинуться в эти места, по этому пути, который чероки называли Небесной тропой. Каменистый выступ извивался вдоль склона горы, поднимаясь в облака, в одном месте расширяясь до того, что по нему мог бы пройти строй солдат, а в другом настолько узкий, что и один человек мог едва протиснуться.
Шаман утверждал, что эта тропа ведет в мир духов — что-то вроде небес из детских воспоминаний Логана. Но Логану гора и эта предательская тропа казались адским местом.
И Остенако был известен его страх. Известен леденящий душу ужас, охватывавший его, когда он стоял на краю пропасти. Отец Логана смеялся над его страхами, издевался над ним, подвергая сомнению его смелость и мужские качества. Молодой Остенако слышал одну из его тирад, когда был в магазинчике отца Логана в Семи Соснах.
Как большинство чероки, как и сам Логан, Остенако ненавидел Роберта Маккейда. Тогда воин был другом Логана, и тогда он сделал вид, что не слышит высказываний Роберта. Но он слышал, и он не забыл.
Под мокасинами Логана похрустывал щебень. На нем не оставалось следов Остенако… и Рэчел. Но Логан знал, что они где-то впереди. Другого пути, чтобы спуститься с горы, не было — разве что прыгнуть с обрыва. Тропа сузилась. Слева круто поднималась каменная стена, справа — пустота, которую Логан улавливал краем глаза.
Он надеялся, что годы, проведенные на его горе, на краю другого утеса, закалили его. Но на его верхней губе выступили все те же слишком знакомые капли пота, и он вытер о рубаху сперва одну, потом другую ладонь.
Добровольное изгнание на одинокую гору было всего-навсего наказанием, к которому он себя приговорил. Заслуженным наказанием.
Осознав, как плотно он прижимается к каменной стене, Логан заставил себя оторваться от нее и торопливо двинуться дальше, раздумывая, когда Остенако собирается сделать свой ход и как Рэчел перенесла все это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79