Мы ожидали в гостинице, когда подъехала карета — громыхающий экипаж, обитый кожей, усеянной гвоздями, с кожаными занавесками на окнах, круглой крышей и с сиденьем над багажным отделением.
Сначала вышел проводник, спотыкаясь о мушкетон, который он носил для защиты от разбойников с большой дороги, и о рог, в который он дул, проезжая по городу или деревне. За ним последовал форейтор, ехавший на самой первой из трех лошадей. Его зеленая одежда была отделана золотом, на голове была надета треуголка.
Наконец начали появляться пассажиры, и среди них — Эмма. Она отличалась от всех остальных и даже после длительного путешествия без удобств по грубым и грязным дорогам не потеряла присущей ей элегантности. На ней была темно-синяя шерстяная накидка поверх одежды из того же материала и шляпка, надетая по последней моде набок, тоже синего цвета, с красными крапинками. Одета она была просто, но с большим вкусом. Я так и не смогла понять, что выделяло Эмму среди других: особый покрой ее одежды или то, как она ее носила. Позже я обнаружила, что она сама шила себе одежду, потому что в юности училась у дамского портного в Париже.
Эмма обняла меня с волнением и благодарностью. Обратившись к Лансу со сдержанным уважением, она тепло поблагодарила его, произнося слова с характерным акцентом, и я сразу радостно отметила, что они понравились друг другу.
Нас ожидал экипаж, чтобы отвезти на Альбемарл-стрит. Во время поездки Эмма немножко рассказала о трудностях своей жизни на севере и о своих потерях из-за краха «Компании».
— Здесь ты найдешь товарища по несчастью, — заметила я.
— Как, ты тоже, Кларисса? — с некоторым беспокойством спросила Эмма. Я покачала головой:
— Бедняга Ланс. Я, по сути дела, сухой вышла из воды.
Я рассказал ей о том, что произошло. Сестра наклонилась и пожала мне руку:
— Я так рада за тебя. Как забавно, что ты выиграла в результате этого дела — ты, которая была совершенно не заинтересована в нем.
— Это произошло именно потому, что я в этом не заинтересована.
— Какие превратности судьбы! А мы, — она посмотрела на Ланса, — так старались получить как можно больше того, что представлялось нам Божьим даром… и теперь горюем.
— Это участь почти всех игроков, — сказала я.
— Видите ли, — заметил Ланс, — я заядлый игрок. Кларисса считает это возмутительным.
— Мой муж был таким же… и последствия ужасны. Если бы не это дутое предприятие, я бы не оказалась сейчас в столь стесненных обстоятельствах.
— Забудем об этом, — сказала я. — У нас достаточно места, верно, Ланс? Мы рады, что ты с нами. Можешь жить здесь, сколько потребуется. Меня приводит в восторг мысль о ребенке. Кого ты хочешь — мальчика или девочку? Нужно будет подумать об акушерке. Мы считаем, что до рождения ребенка лучше остаться в Лондоне.
Эмма посмотрела на меня затуманенными глазами:
— Благодаря тебе я чувствую себя как дома, — сказала она с благодарностью.
Приезд Эммы внес неуловимые изменения в домашнее хозяйство. Думаю, что рождение ребенка — это такое важное событие, перед которым все остальное меркнет. Мы договорились с акушеркой, которую рекомендовал друг Ланса, и со временем она переехала в наш дом. До того, как беременность Эммы стала заметной, мы с ней ходили по лавкам и покупали одежду для ребенка. Мы посещали лавки шелковых тканей на Чип-Сайд, Лудгейт-хилл и Грейсчеч-стрит, с большим удовольствием рассматривали ленточки и кружева, и я была решительно настроена на то, что мой племянник или племянница должны иметь все самое лучшее. Жанна неплохо владела иглой, но мы наняли швею, которая переехала к нам в дом, и все три месяца до рождения ребенка мы были заняты приготовлениями к его появлению. Я думала, что Жанна и Эмма поладят друг с другом, потому что они были одной национальности и могли болтать по-французски. Что могло быть лучше? Я сносно говорила по-французски и теперь, когда Эмма была с нами, я говорила на этом языке чаще, чем с Жанной, но, конечно, у меня это получалось не так хорошо, как у обеих француженок. Однако, как ни странно, они относились друг к другу враждебно.
— Жанна расположена быть высокомерной, — сказала Эмма.
— Нет, это не так, — ответила я. — Мы уже давно живем вместе и она появилась здесь при исключительных обстоятельствах. Жанна была мне хорошим другом, когда я в нем так нуждалась. Она не может быть высокомерной… Помни, что мы связаны особыми узами.
Жанна сказала:
— Когда появится ребенок, будет так приятно видеть в доме это маленькое существо. Но она здесь не хозяйка. Нет, хозяйка — вы, миледи Кларисса, и до тех пор, пока я жива, все будут помнить это!
— Уверена, что Эмма не забывает об этом.
— Она тонкая бестия, — ответила на это Жанна.
Но она, конечно же, тоже радовалась тому, что появится ребенок.
Мы с Эммой разговаривали об этом часами, и постепенно из мелких деталей стало вырисовываться ее прошлое. Я поняла, что ее мать была властной особой и Эмма полностью ей подчинялась. Она рассказала о книжной лавке на Левом берегу и о том, как тяжко приходилось ее матери трудиться, чтобы Эмма могла получить хорошее образование. Она рассказывала об улицах Парижа, о том, как она сидела у реки и смотрела на лодки, плывущие по Сене; как и раньше, она заставила меня почувствовать атмосферу тех улиц, представить толпы жестикулирующих людей, торговцев, дам, проезжающих мимо в своих экипажах, нескончаемую грязь.
В начале апреля у Эммы начались схватки, и через несколько беспокойных часов на свет появился ребенок.
Это был мальчик. Я вошла почти в тот же момент, когда он родился, увидела его красное сморщенное тельце и обрадовалась, что он вполне здоров и что у него пара крепких легких, о чем он тут же возвестил.
Эмма быстро поправлялась, и мы с увлечением перебирали имена. Наконец, она остановилась на Жан-Луи. Теперь у нас появился еще один член семьи.
Удивительно, как быстро при появлении ребенка изменяется жизнь людей. Все домочадцы были заняты Жан-Луи. Едва он появился на свет, как стал центром всеобщего внимания. Когда у него прорезался первый зуб, все пришли в возбуждение, и я отправила в Эверсли посыльного, чтобы поведать об удивительном событии.
Мы соперничали друг с другом за право держать его на руках и были вне себя от радости, когда он нам улыбался. Мужчины в доме тоже не оставались равнодушными к чарам ребенка, и даже Джефферс — кучер с вечно кислой миной, который работал на семью Ланса вот уже пятьдесят лет, с тех пор, как в восемь лет стал помощником конюха, — безуспешно старался скрыть улыбку, когда видел мальчика.
Когда наступило лето, мы отправились в Клаверинг-холл, потому что думали, что ребенку будет хорошо за городом. Там он был окружен теми же знаками внимания, что и в Лондоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95