Ты назвался евнухом, но и тогда был желаннее любого другого мужчины. Здесь бьется маленькая птичка, которую ты взял в плен, – девушка приложила руку к груди, где тяжело ухало и колотилось сердце. – И только ты можешь открыть дверцу клетки, в которой томится моя любовь. И тогда ты услышишь, как она поет, радуясь свободе и возможности, не таясь, отдавать себя тебе. Ты все время говоришь о деньгах и титуле. Какое мне дело до этих глупостей? Я полюбила тебя, когда не знала, кто ты и кто я. И буду счастлива лишь в твоих объятиях, Антонио. Мне нет никакого дела до того, что наши предки вели войну. Ты уже выиграл сражение со мной, и я сдаюсь во власть победителя.
«Можно ли верить ей? – подумал мужчина. – Слова любви легко развеет ветер, если сердце девушки покорит другой мужчина. Разве не так же было с Монной? Лали уже успела вручить знак своего внимания Бенедетто. А до этого беспрестанно болтала на пиру с этим красавцем, родственником герцога Миланского. Поддавшись ревности, я вспылил в первый день праздника. Именно ревность и злость заставили меня сражаться уже который день подряд с возможными претендентами на ее руку. Именно эти чувства дают мне силы побеждать противников и принимать новые вызовы, пусть даже от усталости я порой едва стою на ногах».
– Мы поговорим об этом позже, – проговорил он; – После сражения с твоим отцом.
Девушка ждала, что в ответ на ее пылкое признание возлюбленный произнесет слова любви, откроет свое сердце, как это сделала она, но он в очередной раз обманул ее надежду. Кто поймет этого невыносимого гордеца? Похоже, Лали никогда не сумеет добиться его любви, ведь Антонио стремится к ней, подчиняясь лишь желанию плоти, а не стремлению души.
– Если ты сейчас не ответишь мне, то уже не ответишь никогда.
Его взгляд стал жестким.
– Это твое решение?
– Да.
Сжав кулаки, Антонио отступил на шаг.
– Тогда уходи.
Скрывая слезы, девушка отвернулась, схватила лежавший на ковре чепец и принялась трясущимися руками прятать под него волосы.
67
Полог в шатер слегка приподнялся.
– Прошу прощения, – произнес Филиппе, окинув скользящим взглядом своего брата и его гостью. – Кажется, сюда идет епископ Строцци.
Лали расширившимися от ужаса глазами уставилась на старшего Карриоццо. Ей прекрасно было известно, что ждало женщину, осмелившуюся остаться наедине с мужчиной. Там, в Стамбуле. А в Парме?
– Задержи его, если сможешь, – сухо приказал Антонио брату.
Когда Филиппо исчез, Антонио быстро надел непослушный чепец на голову Лали, потом схватил кинжал и, вонзив его в плотную ткань палатки, прорезал узкую щель у самой земли. Выглянув наружу, он убедился, что поблизости никого нет, и протянул к Лали руку:
– Быстрее. Тебя не должны застать у меня.
Девушка опустилась на колени, чтобы выскользнуть из палатки, но не удержалась, чтобы не взглянуть на Карриоццо. И встретила его взгляд, полный нежности и желания, который он мгновенно скрыл.
– Антонио…
– Лали, твоя честь и честь твоего отца не должны пострадать из-за глупого безрассудства, которое управляет твоими поступками, – проворчал он и слегка подтолкнул ее.
– Ответь мне честно – ты меня любишь?
– Любовь – это сказки для юных девушек, – фыркнул он, прислушиваясь к звукам, доносящимися снаружи… – Тебе пора повзрослеть.
«Что-то умерло в ее глазах, или мне показалось? – подумал Антонио, чувствуя себя в эту минуту ничтожнейшим из подлецов. – Но я не могу поступить иначе. Если признаюсь в любви – она останется здесь, и тогда мне придется сражаться с ее отцом, который не простит поругания чести Бельфлеров».
– Прощай, Антонио, – чеканя слова, проговорила Лали. Подбородок у нее дрожал, слезы навернулись на глаза, но она справилась с собой и, нырнув в щель, исчезла.
Антонио быстро придвинул к прорези стул и опустился на него как раз в тот момент, когда в палатку вошел епископ.
– А где?.. – изумленно проговорил тот.
– Кого или что вы ожидали увидеть здесь? – холодно поинтересовался Антонио.
– Мне сообщили, что ты развлекаешься в обществе женщины, – пристальный взгляд епископа скользил по углам палатки.
«Похоже, за Лали кто-то проследил и донес служителю церкви».
– Разве это возбраняется? Я не давал обета целибата. С какой стати вы решили мне помешать? Ищете новых развлечений? – презрительно хмыкнул Карриоццо.
– Если бы речь шла о женщине свободных нравов, – епископ слегка поморщился, – я не стал бы нарушать твой отдых. Но мне доложили, что видели входящей в твою палатку дочь одного знатного синьора. Я должен наставить на путь истинный заблудшую овцу. Пока ее не съел волк.
Антонио едва устоял против соблазна ответить священнику при помощи кулаков.
– Уверяю вас, отец мой, что вы ошиблись. Я – не волк, а скорее – сторож. И с удовольствием помог бы вам в случае, если бы овечка забрела в мой шатер.
– Надеюсь на это, сын мой, – поджав губы, священник выскользнул из палатки.
«Если девчонка не образумится, то обязательно попадет в плохую историю. Епископ настроен против нее. Чем Лали могла так его разозлить?»
Филиппо вошел в шатер и сообщил, что пора готовиться к новому сражению. Перед тем как надеть доспехи, Антонио вытащил из маленькой шкатулки браслеты с колокольчиками, укрепленные на тонкой золотой цепи. Последние дни сражения он носил их на груди. Гул толпы и звон металла не мешали ему слышать нежное звучание колокольчиков, напоминающее пение девушки.
– Ты принадлежишь мне, Лали. И эти колокольчики – залог не расположения, а любви.
68
Гнев душил его, и все, на что он бросал взгляд, окрашивалось в красный цвет. Рыцарь даже не заметил прихода оруженосца.
– Я позабочусь о коне, синьор, – предложил юноша, протягивая руку к поводьям.
У Никколо чесались руки ударить оруженосца, но он сдержался.
– Я сам все сделаю. Иди на пир.
– Но…
– Оставь меня, – прогремел голос. Чувствуя, что улыбка хозяина превращается в злобную гримасу, юноша благоразумно исчез.
– Я не злюсь, – пытался уверить себя Никколо. – Я все равно окажусь победителем.
Возможно, он сумел бы успокоиться, но в это время в конюшню вошла его супруга.
– Ублюдок, – проговорила Доротея. – Что он возомнил о себе?
Никколо почувствовал сильное желание ударить жену, но, как всегда, пересилил себя. Доротея не должна догадаться о демонах, гнездящихся в его душе.
– Ты говоришь о Карриоццо? – равнодушно поинтересовался он.
– Кого же я еще могу назвать ублюдком?
– Меня, например.
– Ты прав. Отчего ты не вызвал его на бой? Ты должен был уничтожить мерзавца, бросить под копыта его же собственного коня, поставить на колени. Он должен был пожалеть о том, что вернулся! – воскликнула женщина.
Никколо ушел за лошадь, чтобы жена не увидела, как исказилось его лицо от душившей ярости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65