Они не должны быть слишком настойчивыми, но при этом достаточно жаркими, чтобы дать ей понять, что он ее хочет. Она поймет. Именем большого пальца святого Петра он даст ей это понять достаточно внятно.
Еще пару недель назад Симон и представить не мог, что будет жить под одной крышей с женщиной, с женой. Даже если бы он женился на Матильде год назад, когда ее братья впервые подошли к нему с таким предложением, он отправился бы сюда один — Матильда не поехала бы в такую дыру. Симон вздохнул при воспоминании о кротком беленьком личике, промелькнувшем на лестнице в тот момент, когда он разговаривал с Ботвиллами. Если бы он к тому времени уже женился на ней, братья Матильды могли бы убить его, чтобы освободить сестру от участи жены изгоя.
А теперь у него нежданно-негаданно появилась жена — красивее, чем самая прекрасная из придворных дам, и достаточно храбрая, чтобы без страха поселиться под одной крышей с преступником, убившим священника. Симон еще раз взглянул на звезды и мысленно поблагодарил святых за свалившуюся на него удачу.
Он моргнул, не веря глазам, вгляделся попристальнее. Факелы на крепостной стене горели ярко, освещая южную стену настолько, чтобы безошибочно узнать в мужчине на стене лучника Люка — никто, кроме него, не выходил на пост с луком. Рядом с ним стояла женщина.
И этой женщиной была Аделина.
Он мог бы подняться на стену, но приказал себе не делать этого из-за Аделины. Если на стене завяжется схватка, женщина может упасть. В первый момент Симон ничего не понял, не сумел сделать никаких выводов из увиденного. Он заставил себя, стоя в мокрой одежде на холоде, оценить последствия своих действий или бездействия. В Ходмершеме он действовал слишком быстро и сурово поплатился за это. Ходмершем научил его большему, чем он сам мог предположить.
Симон стоял и смотрел на свою жену и шпиона Лонгчемпа. Он был слишком далеко, чтобы слышать, о чем они говорят, но достаточно близко, чтобы понять, что разговор их носит деловой характер. Более того, он видел, что они не могут прийти к согласию. О том, что они повстречались на крепостной стене случайно, не могло быть и речи. Видно было, что им есть что сказать друг другу. Есть, ибо оба они, вне сомнения, были шпионами Лонгчемпа.
Они оба.
Не было необходимости пытаться справиться ними обоими.
Не было необходимости вообще что-то предпринимать.
Им стоило лишь взглянуть вниз, чтобы увидеть его. Симон отделился от стены кухни и медленно пошел в замок, который, как он уже знал, будет пуст. Он открыл дверь, которая, как он знал, осталась незапертой.
Вода в ведре остывала. Ее зеленая льняная рубашка сохла на скамье. Над ней поднимался зыбкий пар — огонь все еще горел достаточно ярко. Верхнее платье лежало рядом. Лед на подоле растаял и лужицей стек на пол.
Она успела вымыться, постирать белье и переодеться. Должно быть, их свидание с Люком только-только началось. Пока она не успела сказать ему слишком много, пока нет.
Симон двинул кулаком о стену, при этом где-то в глубине сознания успел удивиться тому, что не чувствует боли. Понимая, как все это глупо, он все же считал минуты, пока его жена беседовала со шпионом Лонгчемпа. Еще одним шпионом.
Вопреки здравому смыслу он продолжал, помимо воли, искать объяснения ее вероломству, объяснения, которые могли бы ее оправдать в его глазах. Каким он оказался глупцом, позволив ей женить его на себе.
Но еще большим глупцом он был, когда позволил себе вообразить, что теперь, когда рядом с ним дочь Кардока, его одиноким ночам придет конец. Со времен Ходмершема он успел познать много горечи, но, видно, судьбе этого было мало.
Симон сумел взять себя в руки и усмирить гнев. Кулак его зудел, он знал, что вскоре зуд уступит место боли, но, помимо вмятины в деревянной обшивки стены, он не оставит никаких следов своего гнева. Он никому и ничему не причинит здесь вреда.
Гарольд оставил вино со свадебного пира на столе возле огня. Симон налил вина в кружку и стал пить, дожидаясь возвращения жены. Кажется, она поняла, что он видел ее на стене. Аделина замерла у порога, словно не знала, стоит ли заходить.
— Почему? — спросил он. — Почему ты не подождала до утра, чтобы встретиться со своим лучником? Тебе хотелось, чтобы вас обнаружили вместе?
Она держалась на удивление храбро, и храбрость ее была словно соль для его израненной души.
— Ты воображаешь себя жертвенным ягненком — идешь на заклание во имя дела Лонгчемпа? Хочешь, чтобы преступник муж избил тебя или убил, чтобы дать королю повод расправиться со мной?
Аделина отступила к двери, и в этот момент Симон знал, что, если она побежит прочь, он не станет ее догонять. Она не побежала, но и не торопилась входить.
Симон поманил ее.
Она покачала головой.
— Заходи, — сказал он. — Ты действительно думаешь, что я сделаю тебе одолжение и позволю пожертвовать собой ради Лонгчемпа? Я мог бы сделать это быстро, Аделина. Ты бы даже не почувствовала боли.
Она что-то очень тихо пробормотала, говорить ей было трудно.
— Не бойся, говори громче, — сказал Симон. — Мученики должны уметь доносить до своих палачей суть дела, за которое они гибнут. Если ты будешь бормотать, эффект окажется ничтожным.
Аделина выпрямилась, опустив руку, которой придерживалась за притолоку двери.
— Я сделала это ради тебя, — сказала она.
Даже в такой момент, когда, казалось, все факты были против нее и ей оставалось только оправдываться, она не утеряла способности поражать его. Отпусти ее, твердил ему разум, позволь вернуться в отцовский дом. Только Бог знает, на что она может толкнуть тебя, если останется. Одному Богу ведомо…
Дверь скрипнула. Аделина все еще стояла у входа. Между ними горел огонь в очаге. Словно нарочно, языки пламени взметнулись вверх, мешая смотреть, извращая образы.
— Уходи. Бери лошадь и возвращайся к отцу.
— Послушай меня…
Он сел на скамью и уронил голову на руки.
— Твой отец — он участвует в этих делах? Он тоже в союзе с Лонгчемпом?
— Кардок ничего не знает.
— А ты? Ты ради кого шпионишь? Из любви к Лонгчемпу или лучнику?
— Из любви к отцу. Он все, что у меня есть. Симон убрал руки от лица.
— Только Бог знает, на чьей стороне твой отец. Аделина взглянула на седельные сумки у сундука. На мгновение Симон решил, что она сейчас схватит этот безобразный узелок — там могло быть оружие или яд. Вокруг этой женщины витало столько зловещих тайн, что только дурак мог на ней жениться. Только дурак мог посредством брака предоставить ей право на земли Тэлброка.
— Твой хозяин Лонгчемп мой враг, и он использует все возможное, чтобы свалить меня. Но знай: у меня есть родня, ждущая возвращения в Тэлброк, и, даже если я погибну, земля перейдет им. Никто: ни шлюха в обличье девственницы, ни Кардок, ни сам дьявол — не лишит их законного права на Тэлброк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Еще пару недель назад Симон и представить не мог, что будет жить под одной крышей с женщиной, с женой. Даже если бы он женился на Матильде год назад, когда ее братья впервые подошли к нему с таким предложением, он отправился бы сюда один — Матильда не поехала бы в такую дыру. Симон вздохнул при воспоминании о кротком беленьком личике, промелькнувшем на лестнице в тот момент, когда он разговаривал с Ботвиллами. Если бы он к тому времени уже женился на ней, братья Матильды могли бы убить его, чтобы освободить сестру от участи жены изгоя.
А теперь у него нежданно-негаданно появилась жена — красивее, чем самая прекрасная из придворных дам, и достаточно храбрая, чтобы без страха поселиться под одной крышей с преступником, убившим священника. Симон еще раз взглянул на звезды и мысленно поблагодарил святых за свалившуюся на него удачу.
Он моргнул, не веря глазам, вгляделся попристальнее. Факелы на крепостной стене горели ярко, освещая южную стену настолько, чтобы безошибочно узнать в мужчине на стене лучника Люка — никто, кроме него, не выходил на пост с луком. Рядом с ним стояла женщина.
И этой женщиной была Аделина.
Он мог бы подняться на стену, но приказал себе не делать этого из-за Аделины. Если на стене завяжется схватка, женщина может упасть. В первый момент Симон ничего не понял, не сумел сделать никаких выводов из увиденного. Он заставил себя, стоя в мокрой одежде на холоде, оценить последствия своих действий или бездействия. В Ходмершеме он действовал слишком быстро и сурово поплатился за это. Ходмершем научил его большему, чем он сам мог предположить.
Симон стоял и смотрел на свою жену и шпиона Лонгчемпа. Он был слишком далеко, чтобы слышать, о чем они говорят, но достаточно близко, чтобы понять, что разговор их носит деловой характер. Более того, он видел, что они не могут прийти к согласию. О том, что они повстречались на крепостной стене случайно, не могло быть и речи. Видно было, что им есть что сказать друг другу. Есть, ибо оба они, вне сомнения, были шпионами Лонгчемпа.
Они оба.
Не было необходимости пытаться справиться ними обоими.
Не было необходимости вообще что-то предпринимать.
Им стоило лишь взглянуть вниз, чтобы увидеть его. Симон отделился от стены кухни и медленно пошел в замок, который, как он уже знал, будет пуст. Он открыл дверь, которая, как он знал, осталась незапертой.
Вода в ведре остывала. Ее зеленая льняная рубашка сохла на скамье. Над ней поднимался зыбкий пар — огонь все еще горел достаточно ярко. Верхнее платье лежало рядом. Лед на подоле растаял и лужицей стек на пол.
Она успела вымыться, постирать белье и переодеться. Должно быть, их свидание с Люком только-только началось. Пока она не успела сказать ему слишком много, пока нет.
Симон двинул кулаком о стену, при этом где-то в глубине сознания успел удивиться тому, что не чувствует боли. Понимая, как все это глупо, он все же считал минуты, пока его жена беседовала со шпионом Лонгчемпа. Еще одним шпионом.
Вопреки здравому смыслу он продолжал, помимо воли, искать объяснения ее вероломству, объяснения, которые могли бы ее оправдать в его глазах. Каким он оказался глупцом, позволив ей женить его на себе.
Но еще большим глупцом он был, когда позволил себе вообразить, что теперь, когда рядом с ним дочь Кардока, его одиноким ночам придет конец. Со времен Ходмершема он успел познать много горечи, но, видно, судьбе этого было мало.
Симон сумел взять себя в руки и усмирить гнев. Кулак его зудел, он знал, что вскоре зуд уступит место боли, но, помимо вмятины в деревянной обшивки стены, он не оставит никаких следов своего гнева. Он никому и ничему не причинит здесь вреда.
Гарольд оставил вино со свадебного пира на столе возле огня. Симон налил вина в кружку и стал пить, дожидаясь возвращения жены. Кажется, она поняла, что он видел ее на стене. Аделина замерла у порога, словно не знала, стоит ли заходить.
— Почему? — спросил он. — Почему ты не подождала до утра, чтобы встретиться со своим лучником? Тебе хотелось, чтобы вас обнаружили вместе?
Она держалась на удивление храбро, и храбрость ее была словно соль для его израненной души.
— Ты воображаешь себя жертвенным ягненком — идешь на заклание во имя дела Лонгчемпа? Хочешь, чтобы преступник муж избил тебя или убил, чтобы дать королю повод расправиться со мной?
Аделина отступила к двери, и в этот момент Симон знал, что, если она побежит прочь, он не станет ее догонять. Она не побежала, но и не торопилась входить.
Симон поманил ее.
Она покачала головой.
— Заходи, — сказал он. — Ты действительно думаешь, что я сделаю тебе одолжение и позволю пожертвовать собой ради Лонгчемпа? Я мог бы сделать это быстро, Аделина. Ты бы даже не почувствовала боли.
Она что-то очень тихо пробормотала, говорить ей было трудно.
— Не бойся, говори громче, — сказал Симон. — Мученики должны уметь доносить до своих палачей суть дела, за которое они гибнут. Если ты будешь бормотать, эффект окажется ничтожным.
Аделина выпрямилась, опустив руку, которой придерживалась за притолоку двери.
— Я сделала это ради тебя, — сказала она.
Даже в такой момент, когда, казалось, все факты были против нее и ей оставалось только оправдываться, она не утеряла способности поражать его. Отпусти ее, твердил ему разум, позволь вернуться в отцовский дом. Только Бог знает, на что она может толкнуть тебя, если останется. Одному Богу ведомо…
Дверь скрипнула. Аделина все еще стояла у входа. Между ними горел огонь в очаге. Словно нарочно, языки пламени взметнулись вверх, мешая смотреть, извращая образы.
— Уходи. Бери лошадь и возвращайся к отцу.
— Послушай меня…
Он сел на скамью и уронил голову на руки.
— Твой отец — он участвует в этих делах? Он тоже в союзе с Лонгчемпом?
— Кардок ничего не знает.
— А ты? Ты ради кого шпионишь? Из любви к Лонгчемпу или лучнику?
— Из любви к отцу. Он все, что у меня есть. Симон убрал руки от лица.
— Только Бог знает, на чьей стороне твой отец. Аделина взглянула на седельные сумки у сундука. На мгновение Симон решил, что она сейчас схватит этот безобразный узелок — там могло быть оружие или яд. Вокруг этой женщины витало столько зловещих тайн, что только дурак мог на ней жениться. Только дурак мог посредством брака предоставить ей право на земли Тэлброка.
— Твой хозяин Лонгчемп мой враг, и он использует все возможное, чтобы свалить меня. Но знай: у меня есть родня, ждущая возвращения в Тэлброк, и, даже если я погибну, земля перейдет им. Никто: ни шлюха в обличье девственницы, ни Кардок, ни сам дьявол — не лишит их законного права на Тэлброк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70