Он начал, по обыкновению, обратный счет на латыни, он не станет думать об Аделине в эти последние минуты жизни — он станет бороться, он заставит их попотеть. Но образ ее не исчезнет, и, когда драться больше не будет сил, он утешится перед уходом в царство вечной зимы воспоминанием о летнем цвете ее волос, о летнем жаре их страсти, о летней зелени ее глаз.
Всадники, оказавшиеся у него за спиной, отчего-то не начинали атаку. С почти невероятной четкостью, дающейся годами выучки, они заставили своих коней отступить. Боковым зрением Симон заметил на опушке своего жеребца, тот неспешно скакал мимо группы каких-то вооруженных людей. Значит, гвардейцы тоже их увидели. Десять гвардейцев Лонгчемпа развернулись лицом к приближавшейся кавалькаде.
Симон повернулся к гвардейцам, заслонявшим Лонгчемпа, спиной. Прорезая белую пелену снега, сверкала кривая сарацинская сабля, рисуя грозные узоры над головой того, кто ехал впереди. Кривой клинок словно чертил огненные знаки — так казалось из-за того, что рука, водившая клинком, была затянута в багряный бархат.
— Кто вы? Кто вы, вышедшие из моего дома? Лонгчемп повернулся лицом к говорившему:
— Уильям Лонгчемп, канцлер короля Ричарда, епископ Или.
Дамасская сталь продолжала свою дикую пляску. Кардок указал концом клинка на ближайших к нему гвардейцев.
— Кто эти люди? Уильям Маршалл разрешил им вторгаться на мою землю? В договоре сказано, что Маршалл единственный из нормандцев, которому позволено посылать сюда посторонних, и лишь для того, чтобы стеречь крепость.
Конь Лонгчемпа задрожал от рева Кардока.
— Я пришел, чтобы допросить убийцу священника, Симона Тэлброка.
Кардок захохотал:
— Он убил священника давным-давно. Маршалл дал ему свободу. Кто ты такой, чтобы оспорить его решение?
— Я верховный судья короля Ричарда.
— А Маршалл хозяин этих гор, и я не пойду против его воли.
— Тэлброк убийца, на его совести не только священник из Ходмершема. Я пришел забрать его, пока он не убил снова.
С левой стороны линии гвардейцев, рядом с поворотом частокола, появилась еще одна кавалькада. Белые всадники на фоне белого снега — словно грозные тени из страны вечной зимы.
— На его совести всего лишь пара оленей из моего леса, и то для нужд моего же стола. Ты знаешь о ком-то еще?
— Твоя дочь, — сказал Лонгчемп, — скажи мне, где она покоится.
— Она не покоится, она охотится.
— Не испытывай моего терпения, — воскликнул Лонгчемп. — Я знаю, что она мертва. Я здесь, чтобы отвезти ее убийцу в Херефорд.
Причудливые манипуляции с кривой саблей прекратились.
— Ты что, приехал из Херефорда, чтобы издеваться надо мной? Моя дочь, слава Богу, жива и здорова и как раз сейчас скачет по холмам, обуреваемая желанием разыскать своего муженька, что в такую погоду отнюдь не просто.
Кардок напоследок виртуозно рассек саблей воздух и не торопясь убрал ее в драгоценные ножны.
— Мои двоюродные братья, Райс и Мэдок, приехали в гости: встретиться с моим новоявленным зятем.
Кольцо из конных гвардейцев вокруг Симона сплотилось. Странного вида всадник в просторном плаще с капюшоном грязно-коричневого цвета на гнедом коне с серыми отметинами неспешной трусцой выехал вперед.
— Слушайте мой приказ, братья, — сказал канцлер, — не спускайте с него глаз, не то я спущу с вас шкуру. Живьем.
Кардок привстал в седле.
— Мы пойдем внутрь, там и поговорим. Именем святого Давида, я вижу в доме костер!
— Здесь не жарко, — раздраженно бросил Лонгчемп.
— Ну, святому Давиду на это плевать. Раз в год, дабы почтить его, мы даем костру погаснуть и не разжигаем его, пока не наступит полночь. Теперь, спасибо вам, нас весь год будут преследовать неудачи.
— Где все женщины? — приказным тоном поинтересовался Лонгчемп.
— Сидят себе в доме у моего родственника и ткут шерсть, заодно и общаются. А что ты мне прикажешь делать — держать их в доме, в котором огонь не жгут в честь памяти святого покровителя?
Снег сыпал уже не так густо, как прежде, и за тонкой серебристой завесой ясно различались фигуры всадников: человек около пятидесяти, валлийские вожди, друзья Кардока, и простые воины-валлийцы, стоявшие полукругом.
Лонгчемп хищным взглядом обвел вооруженных врагов.
— Я привел с собой сотню отборных бойцов, и они защитят мое законное право распоряжаться здесь. Передай своим бандитам, чтобы они опустили мечи, не то им худо придется.
Кардок небрежно махнул рукой:
— Те люди, которых ты видишь, — старые воины, закаленные в боях и умудренные жизнью. Они знают, что не стоит выхватывать меч в ответ на оскорбления недоумков. — Кардок оглянулся и кивнул в сторону одетых в белые шапки деревьев. — Но те, другие, что не показывают носа, они молоды, и кровь у них горячее. Я запретил им приближаться, покуда они не услышат звон мечей. Но если начнется драка, мне их не остановить, предупреждаю.
Порывом ветра с деревьев сбросило снег. Валлийцы не шелохнулись, никто не произнес ни слова.
— Ты лжешь, — сказал Лонгчемп, скользнув взглядом по молчаливой цепи врагов. — Там, за ними, никого нет.
Кардок небрежно положил руку в тяжелой рукавице на эфес.
— Скажи мне, что ты пошутил, — сказал он, — иначе мне придется пустить нормандскую кровь. Честь того требует!
Пауза казалась бесконечной. Валлийские вожди и воины в монашеском одеянии смотрели друг на друга сквозь снежную пелену, из леса донеслись лошадиное ржание и звон уздечки.
Лонгчемп устремил взгляд на призрачный лес, затем вновь посмотрел на угрюмо молчащего Кардока.
— Это была всего лишь шутка, — сказал он наконец. Отец Аделины взглянул через плечо канцлера на дорогу.
— Ты видишь, — сказал он, — снегопад еще не отрезал путь из долины. Лучше бы тебе воспользоваться им сейчас, пока ущелье совсем не завалило снегом. — Он махнул рукой в сторону частокола. — Самому бы зиму пережить, добра, как видишь, у меня не слишком много. Солдат гарнизона я обязан кормить — уговор есть уговор, а вот если твои люди застрянут здесь из-за снега, я кормить их не стану, так и знай.
Лонгчемп вплотную подъехал к Кардоку. Симон оседлал своего вернувшегося коня и подъехал к ним поближе, чтобы слышать, о чем идет речь. Канцлер рубанул рукой воздух.
— Я припомню тебе этот день, Кардок.
Два вождя, родственники Кардока, подъехали поближе и встали рядом с хозяином поместья.
— Я не понял, — сказал Кардок, — пожалуйста, скажи яснее.
— Однажды ты перестанешь валять дурака. Ты и твои дружки-разбойники, вы узнаете, что я никогда ничего не забываю.
— Хорошая у тебя память! Я тоже хорошо помню то, что записано в договоре. Договаривался же я не с тобой, а с Маршаллом. А больше с нормандцами мне дел водить не след. Теперь уезжай, пока еще можно проехать.
Лонгчемп развернул коня и вернулся за спины своих гвардейцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Всадники, оказавшиеся у него за спиной, отчего-то не начинали атаку. С почти невероятной четкостью, дающейся годами выучки, они заставили своих коней отступить. Боковым зрением Симон заметил на опушке своего жеребца, тот неспешно скакал мимо группы каких-то вооруженных людей. Значит, гвардейцы тоже их увидели. Десять гвардейцев Лонгчемпа развернулись лицом к приближавшейся кавалькаде.
Симон повернулся к гвардейцам, заслонявшим Лонгчемпа, спиной. Прорезая белую пелену снега, сверкала кривая сарацинская сабля, рисуя грозные узоры над головой того, кто ехал впереди. Кривой клинок словно чертил огненные знаки — так казалось из-за того, что рука, водившая клинком, была затянута в багряный бархат.
— Кто вы? Кто вы, вышедшие из моего дома? Лонгчемп повернулся лицом к говорившему:
— Уильям Лонгчемп, канцлер короля Ричарда, епископ Или.
Дамасская сталь продолжала свою дикую пляску. Кардок указал концом клинка на ближайших к нему гвардейцев.
— Кто эти люди? Уильям Маршалл разрешил им вторгаться на мою землю? В договоре сказано, что Маршалл единственный из нормандцев, которому позволено посылать сюда посторонних, и лишь для того, чтобы стеречь крепость.
Конь Лонгчемпа задрожал от рева Кардока.
— Я пришел, чтобы допросить убийцу священника, Симона Тэлброка.
Кардок захохотал:
— Он убил священника давным-давно. Маршалл дал ему свободу. Кто ты такой, чтобы оспорить его решение?
— Я верховный судья короля Ричарда.
— А Маршалл хозяин этих гор, и я не пойду против его воли.
— Тэлброк убийца, на его совести не только священник из Ходмершема. Я пришел забрать его, пока он не убил снова.
С левой стороны линии гвардейцев, рядом с поворотом частокола, появилась еще одна кавалькада. Белые всадники на фоне белого снега — словно грозные тени из страны вечной зимы.
— На его совести всего лишь пара оленей из моего леса, и то для нужд моего же стола. Ты знаешь о ком-то еще?
— Твоя дочь, — сказал Лонгчемп, — скажи мне, где она покоится.
— Она не покоится, она охотится.
— Не испытывай моего терпения, — воскликнул Лонгчемп. — Я знаю, что она мертва. Я здесь, чтобы отвезти ее убийцу в Херефорд.
Причудливые манипуляции с кривой саблей прекратились.
— Ты что, приехал из Херефорда, чтобы издеваться надо мной? Моя дочь, слава Богу, жива и здорова и как раз сейчас скачет по холмам, обуреваемая желанием разыскать своего муженька, что в такую погоду отнюдь не просто.
Кардок напоследок виртуозно рассек саблей воздух и не торопясь убрал ее в драгоценные ножны.
— Мои двоюродные братья, Райс и Мэдок, приехали в гости: встретиться с моим новоявленным зятем.
Кольцо из конных гвардейцев вокруг Симона сплотилось. Странного вида всадник в просторном плаще с капюшоном грязно-коричневого цвета на гнедом коне с серыми отметинами неспешной трусцой выехал вперед.
— Слушайте мой приказ, братья, — сказал канцлер, — не спускайте с него глаз, не то я спущу с вас шкуру. Живьем.
Кардок привстал в седле.
— Мы пойдем внутрь, там и поговорим. Именем святого Давида, я вижу в доме костер!
— Здесь не жарко, — раздраженно бросил Лонгчемп.
— Ну, святому Давиду на это плевать. Раз в год, дабы почтить его, мы даем костру погаснуть и не разжигаем его, пока не наступит полночь. Теперь, спасибо вам, нас весь год будут преследовать неудачи.
— Где все женщины? — приказным тоном поинтересовался Лонгчемп.
— Сидят себе в доме у моего родственника и ткут шерсть, заодно и общаются. А что ты мне прикажешь делать — держать их в доме, в котором огонь не жгут в честь памяти святого покровителя?
Снег сыпал уже не так густо, как прежде, и за тонкой серебристой завесой ясно различались фигуры всадников: человек около пятидесяти, валлийские вожди, друзья Кардока, и простые воины-валлийцы, стоявшие полукругом.
Лонгчемп хищным взглядом обвел вооруженных врагов.
— Я привел с собой сотню отборных бойцов, и они защитят мое законное право распоряжаться здесь. Передай своим бандитам, чтобы они опустили мечи, не то им худо придется.
Кардок небрежно махнул рукой:
— Те люди, которых ты видишь, — старые воины, закаленные в боях и умудренные жизнью. Они знают, что не стоит выхватывать меч в ответ на оскорбления недоумков. — Кардок оглянулся и кивнул в сторону одетых в белые шапки деревьев. — Но те, другие, что не показывают носа, они молоды, и кровь у них горячее. Я запретил им приближаться, покуда они не услышат звон мечей. Но если начнется драка, мне их не остановить, предупреждаю.
Порывом ветра с деревьев сбросило снег. Валлийцы не шелохнулись, никто не произнес ни слова.
— Ты лжешь, — сказал Лонгчемп, скользнув взглядом по молчаливой цепи врагов. — Там, за ними, никого нет.
Кардок небрежно положил руку в тяжелой рукавице на эфес.
— Скажи мне, что ты пошутил, — сказал он, — иначе мне придется пустить нормандскую кровь. Честь того требует!
Пауза казалась бесконечной. Валлийские вожди и воины в монашеском одеянии смотрели друг на друга сквозь снежную пелену, из леса донеслись лошадиное ржание и звон уздечки.
Лонгчемп устремил взгляд на призрачный лес, затем вновь посмотрел на угрюмо молчащего Кардока.
— Это была всего лишь шутка, — сказал он наконец. Отец Аделины взглянул через плечо канцлера на дорогу.
— Ты видишь, — сказал он, — снегопад еще не отрезал путь из долины. Лучше бы тебе воспользоваться им сейчас, пока ущелье совсем не завалило снегом. — Он махнул рукой в сторону частокола. — Самому бы зиму пережить, добра, как видишь, у меня не слишком много. Солдат гарнизона я обязан кормить — уговор есть уговор, а вот если твои люди застрянут здесь из-за снега, я кормить их не стану, так и знай.
Лонгчемп вплотную подъехал к Кардоку. Симон оседлал своего вернувшегося коня и подъехал к ним поближе, чтобы слышать, о чем идет речь. Канцлер рубанул рукой воздух.
— Я припомню тебе этот день, Кардок.
Два вождя, родственники Кардока, подъехали поближе и встали рядом с хозяином поместья.
— Я не понял, — сказал Кардок, — пожалуйста, скажи яснее.
— Однажды ты перестанешь валять дурака. Ты и твои дружки-разбойники, вы узнаете, что я никогда ничего не забываю.
— Хорошая у тебя память! Я тоже хорошо помню то, что записано в договоре. Договаривался же я не с тобой, а с Маршаллом. А больше с нормандцами мне дел водить не след. Теперь уезжай, пока еще можно проехать.
Лонгчемп развернул коня и вернулся за спины своих гвардейцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70