— Я не стану говорить о том, что произошло в Ходмершеме. Я дал обет.
Аделина раздраженно отмахнулась.
— Зато я не давала никаких обетов. Я твоя жена и имею право знать о том, что произошло в аббатстве.
— Моей жене следует подумать о том, что она предпримет, если ее муж покатится еще дальше вниз. Жениться на тебе было безумием, но я верил, что ты сможешь пережить грядущие беды, если будешь соблюдать осторожность и действовать с умом. Но вижу, — и тут он тряхнул головой, — что свалял дурака. Я обманул себя в минуту слабости. Я думал…
— О чем ты думал?
Не стоило рассказывать ей о мечтах о ребенке и о том, что он посчитал ее достаточно храброй, чтобы защитить наследника, какую бы судьбу ни уготовил Симону Тэлброку канцлер Лонгчемп. Он поставил последнюю свечу на сундук. Спальня озарилась, и волосы Аделины приобрели оттенок старого меда.
— Ни о чем я не думал, — сказал он наконец, — и в этом-то вся проблема. И еще в том, что твой отец предложил мне мир, если я женюсь на тебе, и обещал крупные неприятности, если я этого не сделаю.
— И все же ты сделал свой выбор и теперь должен рассказать мне, почему Лонгчемп так тебя ненавидит. — Аделина помедлила, прежде чем добавить: — Я не стану передавать твои слова лучнику.
Симон покачал головой:
— Скажи спасибо, что ты не знаешь больше, чем надо. Неведение может сослужить тебе добрую службу, если Лонгчемп станет допрашивать тебя или твоего отца. — При мысли о том, что Лонгчемп станет допрашивать Аделину, у Симона по спине побежал холодок. — Если бы я знал, что канцлер тебя сюда послал и не собирался упускать из виду, я бы, пожалуй, пошел на риск и стал воевать с твоим отцом, чтобы избежать этого брака. Ты можешь погибнуть вместе со мной.
— Глупо ты поступил или нет, но ты на мне женился и теперь должен рассказать, почему Лонгчемп добивается твоей смерти. Что случилось со священником? Было ли что-то еще, имевшее отношение к убийству?
Она стояла всего в нескольких дюймах от него, и глаза ее были такого же темно-зеленого цвета, что венки из остролиста, развешанные в честь Рождества по стенам. От нее пахло летом, розами и пряным розмарином.
— Ты когда-нибудь перестанешь задавать мне вопросы?
— Нет. Я…
Он заставил ее замолчать, впившись в ее губы. Симон пьянел, вдыхая аромат ее волос, ее тела…
Аделина тихо застонала.
Симон оторвался от ее губ, чтобы поцеловать ямку на шее.
— Давай, — чуть слышно простонала она, — давай ляжем, я не могу стоять.
Он улыбнулся и посмотрел в ее полузакрытые глаза. Она отступила к постели и потянула его за руку:
— Симон…
Что же греховного в том, чтобы внять мольбе жены и помочь ей освободиться от платья, прежде чем лечь в мягкую, освещенную свечами постель? Что греховного в том, чтобы коснуться ее груди поверх тонкого льна нательной туники? Чтобы прижать ее всего лишь на один благословенный миг к своему истомившемуся телу, чтобы ощутить ее кожу.
— Твои волосы, — прошептал он.
Она поняла и выплела шелковый шнур из косы. Еще два быстрых движения, и золотая масса рассыпалась по плечам.
— Еще, — велела она. — Поцелуй меня еще.
Симон сбросил свою тунику и приспустил ее тунику так, чтобы открыть взгляду грудь. Она тихо вскрикнула, когда он прикоснулся губами к ее телу.
— Ты слишком красива, — пробормотал он.
Она погладила его по волосам, потом прижала его голову к своей груди. Пламя свечей дрожало, сердце ее билось часто-часто, она была…
Симон перехватил ее руки и стал целовать их.
— Нет, — сказал он, удерживая ее руки в своих, когда она захотела обнять его за плечи, — сегодня все только для тебя. Для тебя одной.
Он вновь овладел ее ртом, рука нащупала подол рубашки. Под рубашкой тело ее сотрясала дрожь предвкушения, грудь вздымалась и опадала в такт учащенному дыханию.
И вновь руки ее потянулись к его телу, и Симон почувствовал, что и сам дрожит от вожделения. Он приподнялся и пробормотал что-то нежное, не в силах сдержать слова, переполнявшие его. Кожа ее с внутренней стороны бедер была теплой, гладкой и нежной, как спелый плод.
— Все только для тебя, — повторил он.
— Нет, — сказала она, — и для тебя тоже.
Он больше не мог слышать ее прерывистое дыхание.
— Я не могу, — простонал он.
— Ты не хочешь меня?
— Миледи, я хочу вас так, как земля хочет солнца. Она села и поправила рубашку так, чтобы прикрыть грудь. Распущенные волосы укрывали плечи.
— Тогда как это может быть только для меня? Он разрешил себе прикоснуться к ее щеке.
— Я не могу позволить, чтобы ты забеременела, Аделина. Не могу, пока мы не освободимся от напасти, которую я навлек на тебя.
Она взяла его за руку и прижала к своей груди.
— Симон, подари мне ребенка. Я хочу ребенка. Я хочу тебя…
Он чувствовал, как сердце ее бешено бьется под его ладонью.
— Ты думаешь, мне легко отказываться от тебя? — Он отстранился от нее, стараясь представить серые холодные воды подернутого льдом озера и холодные горные ручьи, что стекали в него, но золотой огонь ее волос превращал их в дым. Глаза ее излучали зелень лета и жар обещаний.
— Если будет ребенок, — сказала она, — я смогу его надежно спрятать. Никто не узнает, никто не скажет…
Симон перевел дух. Как хотелось поверить ей, как хотелось пойти у нее на поводу. Он вновь попытался представить замерзшее озеро.
— Слишком поздно. Лонгчемп знает о тебе и знает о том, что мы женаты. Ты в серьезной опасности, но опасность, грозящая ребенку, еще страшнее.
— Ты ведь выжил, несмотря на его ненависть… Симон отодвинулся и набросил на нее покрывало.
— Он играет с нами, Аделина. Ребенок окончательно свяжет нас по рукам и ногам.
Аделина стремительно поднялась с постели и взялась за платье. Симон вскочил следом и схватил ее за плечо.
— Я не сделаю тебе ничего плохого.
Аделина аккуратно сложила платье, затем провела рукой по покрывалу, расправляя его.
— Я не собираюсь убегать от тебя, Симон. Я думаю. Он откинул покрывало и разгладил простыню.
— Тогда думай лежа. Ночь холодная, а свечи скоро догорят.
Аделина раздраженно прихлопнула ладонью покрывало и села.
— Капкан. Ты сказал, что мы в капкане. Но ведь он еще не захлопнулся, верно?
Она повернулась к мужу и положила руку ему на плечо.
— Мы должны бежать, тут нам нечего делать. У моего отца есть тайная жена и сыновья от нее, и, сколько бы ни старалась, я не могу заставить его доверять мне. Если мы уедем, никто не станет о нас печалиться, а отец и подавно. Может, тогда он наконец поймет, что мы не хотим отнять у мальчиков наследство.
Симон всплеснул руками:
— Не позволяй ему оттолкнуть себя! Кроме него, у тебя нет защиты от Лонгчемпа.
— У меня есть ты. Симон вздохнул:
— Я с тобой до тех пор, пока Лонгчемп не сделает свой ход.
— Зачем же ты сидишь здесь и ждешь, пока капкан захлопнется?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70