Кардок взял свою чашу и пошел в указанном направлении. Симон следом.
— Отец Амвросий мертв, — сказал Симон. — Я его убил.
Кардок ошалело заморгал.
— Зачем?
— Он пытался убить твою дочь.
Чаша выскользнула из рук старого вождя. Симон успел ее подхватить.
— У меня нет времени все тебе объяснять, скажу лишь, что Амвросий был связан с Лонгчемпом, и Аделина все еще в опасности. Она стала мишенью, вернувшись домой, а ее брак со мной лишь удвоил опасность. Мне надо, чтобы ты завтра увез ее отсюда. Тайно. Отвези ее сперва к свой родне, а спустя две недели отправь к Маршаллу в Стриквил. Ты сделаешь это? Увезешь ее отсюда сейчас или утром?
Кардок сжимал чашу побелевшими пальцами.
— Да, я сделаю это. Не сейчас, но когда смогу. Было бы немыслимо ударить отца своей жены в его собственном доме после того, как он угостил зятя.
— Тогда завтра, — повторил Симон. — Ты должен увезти ее завтра.
— Отправь ко мне ее завтра, и она поживет здесь до тех пор, пока я не смогу ее вывезти.
— Я оставлю ее здесь сегодня, если это поможет вывезти ее из долины пораньше.
— Нет, не сегодня, возьми ее с собой в форт. Симон принял чашу из рук Кардока и поставил на пол, на камышовую циновку.
— Послушай, Кардок, она должна уехать завтра. Непременно. Если ты не можешь этого сделать, скажи, как вывезти ее из долины секретным путем. Все дороги, ведущие от ущелья, просматриваются. Если ты укажешь мне иной путь, я поклянусь спасением своей души в том, что никогда не открою тот путь никому и никогда больше им не воспользуюсь.
Кардок покачал головой:
— Ты утомил меня своими разговорами о секретном пути. Я не Мерлин, Тэлброк. Твои часовые лентяи! Я проезжаю у них под самым носом, а они меня не видят. Я-то тут при чем?
Симон положил руку на плечо Кардока. Этот жест мог бы показаться тем, кто наблюдал за ними, не слыша самого разговора, дружеским или родственным.
— Я бы раздавил тебя, кабы знал, что таким способом могу добиться, чтобы Аделина исчезла из долины до того, как сюда придет Лонгчемп. Если случится так, что из-за твоего безразличия она пострадает, я вернусь и отправлю тебя в ад, который давно по тебе плачет.
Из спальни доносились женские голоса и плеск воды. Пенрик и Гован выскочили оттуда и со смехом побежали к огню.
— В ад так в ад, но жизнью своих сыновей я рисковать не стану.
— Им ничто не угрожает. Это твоя дочь в опасности. Она могла бы погибнуть…
— Аделина не глупа. Она выживет, если суждено выжить хоть кому-то из нас. Мои сыновья еще молоды. Я должен сначала позаботиться о них, а об Аделине я буду думать только тогда, когда буду знать, что моим мальчикам ничто не грозит.
Симон поднял чашу и вложил ее в руку Кардоку.
— Мы все делаем то, что должны делать, — сказал он. — Ради себя самого, не подведи ее завтра.
Кардок озадаченно прищурился.
— Говорили, ты был вне себя от гнева, когда убил первого священника, а сегодня отправил на тот свет второго. И все же ты здесь, угрожаешь мне в моем собственном доме. Ты знаешь, что мне стоит рукой пошевелить, и мои люди перережут тебе глотку, и все же рука твоя не дрожит. — Он взял чашу из рук Симона и глотнул бренди. — Только исчадие ада или великий воин мог бы сохранять такое хладнокровие, Симон Тэлброк. — Кардок посмотрел на свое могучее кресло и двух мальчишек, взобравшихся на него. — Соблюдай наш уговор. Я поклялся, и я его соблюдаю. Если и ты останешься верным своему слову, я сделаю для вас с Аделиной все, что могу. — Он махнул рукой — то ли в знак примирения, то ли прощания. И пошел к своему месту во главе стола, к своим сыновьям.
Симон отвернулся. Петронилла стояла в дверях и звала Хауэлла. Симон прошел мимо нее в спальню. Аделина затягивала узлы на седельных сумках. На ней была одежда, которой он прежде не видел: туника из тонкой шерсти и бархатное верхнее платье — и то и другое цветов солнца. Она переплела косы, украсив их шнурами из шелка того же темно-розового цвета, что и ее туника. Бедра ее опоясывала серебряная цепь с продетым сквозь звенья темно-красным плетеным шнуром. Плащ ее сушился на распорках на стене, а вместо него на плечи она набросила багряную накидку, отороченную серебристым шелковым позументом. И поверх всего этого красно-серебряного великолепия сияли ее волосы, манили притронуться к ним.
Аделина улыбнулась:
— Петронилла напомнила мне, что пора открыть последнюю из переметных сум, привезенных их Нормандии. Леди Мод была щедра.
Симон подошел и коснулся ее щеки.
— Достойное дополнение к твоей красоте.
Симон огляделся и увидел, что тюфяк, на котором они спали с Аделиной, придвинут к стене. Посреди спальни стояла высокая кровать, на ней кипами сложено роскошное постельное белье и портьеры для стен. Хозяин дома решил вывести свою жену и сыновей из казавшейся надежной в своей неприметности ветхой хижины.
Мир здорово переменился с тех пор, как он покинул эту спальню утром.
— Вы сейчас в крепость отправитесь? — Хауэлл поднял последнюю из переметных сумок.
— Да сегодня. — очнувшись, ответил Симон.
Хауэлл взглянул на Аделину:
— Ты говорила со священником? О нас — обо мне и Петронилле?
Аделина протянула Симону руку и незаметно пожала ее.
— Я виделась с ним в ткацкой и сказала, что поручилась бы за Петрониллу, что она свободна и может выйти замуж. Но давать вам наставления по праву должен Катберт. С ним вы говорили?
— Петронилла сказала, что поговорит. Сейчас он в дурном настроении. Отец Амвросий не вернулся из крепости, и ему пришлось одному читать мессу для солдат гарнизона. — Хауэлл понизил голос до шепота: — Если бы я не был уверен, что ослышался, то мог бы поклясться, что старый Катберт жаловался на то, что отец Амвросий развлекается охотой, в то время как нормандские души пребывают в том же мраке, что и раньше. — Хауэлл закатил глаза. — Мне очень хочется поскорее сыграть свадьбу, но я и близко к Катберту не подойду, пока он не остынет. — Хауэлл смущенно попросил: — Когда вы увидите нормандского священника, вы не скажете ему, что мы очень хотим пожениться? Петронилла и я? Мы поднимемся в крепость, чтобы завтра с ним повидаться.
Симон переплел с Аделиной пальцы и слегка сжал руку.
— Мы не забудем, Хауэлл.
Симон взял факел, чтобы освещать путь, несмотря на то что луна светила ярко. Ради той же предосторожности он ехал бок о бок с женой до тех пор, пока дорога не сузилась до тропинки. В свете факела цвета ее одежды казались ярче, а волосы будто сами излучали свет.
— Если ты будешь так на меня смотреть, то свернешь с тропы, — сказала Аделина.
— Я свернул с проторенной дороги несколько месяцев назад, — ответил Симон, — но кривая дорожка привела меня к тебе, и об этом я не могу сожалеть.
— Ты простил меня за то, что я заставила тебя на себе жениться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
— Отец Амвросий мертв, — сказал Симон. — Я его убил.
Кардок ошалело заморгал.
— Зачем?
— Он пытался убить твою дочь.
Чаша выскользнула из рук старого вождя. Симон успел ее подхватить.
— У меня нет времени все тебе объяснять, скажу лишь, что Амвросий был связан с Лонгчемпом, и Аделина все еще в опасности. Она стала мишенью, вернувшись домой, а ее брак со мной лишь удвоил опасность. Мне надо, чтобы ты завтра увез ее отсюда. Тайно. Отвези ее сперва к свой родне, а спустя две недели отправь к Маршаллу в Стриквил. Ты сделаешь это? Увезешь ее отсюда сейчас или утром?
Кардок сжимал чашу побелевшими пальцами.
— Да, я сделаю это. Не сейчас, но когда смогу. Было бы немыслимо ударить отца своей жены в его собственном доме после того, как он угостил зятя.
— Тогда завтра, — повторил Симон. — Ты должен увезти ее завтра.
— Отправь ко мне ее завтра, и она поживет здесь до тех пор, пока я не смогу ее вывезти.
— Я оставлю ее здесь сегодня, если это поможет вывезти ее из долины пораньше.
— Нет, не сегодня, возьми ее с собой в форт. Симон принял чашу из рук Кардока и поставил на пол, на камышовую циновку.
— Послушай, Кардок, она должна уехать завтра. Непременно. Если ты не можешь этого сделать, скажи, как вывезти ее из долины секретным путем. Все дороги, ведущие от ущелья, просматриваются. Если ты укажешь мне иной путь, я поклянусь спасением своей души в том, что никогда не открою тот путь никому и никогда больше им не воспользуюсь.
Кардок покачал головой:
— Ты утомил меня своими разговорами о секретном пути. Я не Мерлин, Тэлброк. Твои часовые лентяи! Я проезжаю у них под самым носом, а они меня не видят. Я-то тут при чем?
Симон положил руку на плечо Кардока. Этот жест мог бы показаться тем, кто наблюдал за ними, не слыша самого разговора, дружеским или родственным.
— Я бы раздавил тебя, кабы знал, что таким способом могу добиться, чтобы Аделина исчезла из долины до того, как сюда придет Лонгчемп. Если случится так, что из-за твоего безразличия она пострадает, я вернусь и отправлю тебя в ад, который давно по тебе плачет.
Из спальни доносились женские голоса и плеск воды. Пенрик и Гован выскочили оттуда и со смехом побежали к огню.
— В ад так в ад, но жизнью своих сыновей я рисковать не стану.
— Им ничто не угрожает. Это твоя дочь в опасности. Она могла бы погибнуть…
— Аделина не глупа. Она выживет, если суждено выжить хоть кому-то из нас. Мои сыновья еще молоды. Я должен сначала позаботиться о них, а об Аделине я буду думать только тогда, когда буду знать, что моим мальчикам ничто не грозит.
Симон поднял чашу и вложил ее в руку Кардоку.
— Мы все делаем то, что должны делать, — сказал он. — Ради себя самого, не подведи ее завтра.
Кардок озадаченно прищурился.
— Говорили, ты был вне себя от гнева, когда убил первого священника, а сегодня отправил на тот свет второго. И все же ты здесь, угрожаешь мне в моем собственном доме. Ты знаешь, что мне стоит рукой пошевелить, и мои люди перережут тебе глотку, и все же рука твоя не дрожит. — Он взял чашу из рук Симона и глотнул бренди. — Только исчадие ада или великий воин мог бы сохранять такое хладнокровие, Симон Тэлброк. — Кардок посмотрел на свое могучее кресло и двух мальчишек, взобравшихся на него. — Соблюдай наш уговор. Я поклялся, и я его соблюдаю. Если и ты останешься верным своему слову, я сделаю для вас с Аделиной все, что могу. — Он махнул рукой — то ли в знак примирения, то ли прощания. И пошел к своему месту во главе стола, к своим сыновьям.
Симон отвернулся. Петронилла стояла в дверях и звала Хауэлла. Симон прошел мимо нее в спальню. Аделина затягивала узлы на седельных сумках. На ней была одежда, которой он прежде не видел: туника из тонкой шерсти и бархатное верхнее платье — и то и другое цветов солнца. Она переплела косы, украсив их шнурами из шелка того же темно-розового цвета, что и ее туника. Бедра ее опоясывала серебряная цепь с продетым сквозь звенья темно-красным плетеным шнуром. Плащ ее сушился на распорках на стене, а вместо него на плечи она набросила багряную накидку, отороченную серебристым шелковым позументом. И поверх всего этого красно-серебряного великолепия сияли ее волосы, манили притронуться к ним.
Аделина улыбнулась:
— Петронилла напомнила мне, что пора открыть последнюю из переметных сум, привезенных их Нормандии. Леди Мод была щедра.
Симон подошел и коснулся ее щеки.
— Достойное дополнение к твоей красоте.
Симон огляделся и увидел, что тюфяк, на котором они спали с Аделиной, придвинут к стене. Посреди спальни стояла высокая кровать, на ней кипами сложено роскошное постельное белье и портьеры для стен. Хозяин дома решил вывести свою жену и сыновей из казавшейся надежной в своей неприметности ветхой хижины.
Мир здорово переменился с тех пор, как он покинул эту спальню утром.
— Вы сейчас в крепость отправитесь? — Хауэлл поднял последнюю из переметных сумок.
— Да сегодня. — очнувшись, ответил Симон.
Хауэлл взглянул на Аделину:
— Ты говорила со священником? О нас — обо мне и Петронилле?
Аделина протянула Симону руку и незаметно пожала ее.
— Я виделась с ним в ткацкой и сказала, что поручилась бы за Петрониллу, что она свободна и может выйти замуж. Но давать вам наставления по праву должен Катберт. С ним вы говорили?
— Петронилла сказала, что поговорит. Сейчас он в дурном настроении. Отец Амвросий не вернулся из крепости, и ему пришлось одному читать мессу для солдат гарнизона. — Хауэлл понизил голос до шепота: — Если бы я не был уверен, что ослышался, то мог бы поклясться, что старый Катберт жаловался на то, что отец Амвросий развлекается охотой, в то время как нормандские души пребывают в том же мраке, что и раньше. — Хауэлл закатил глаза. — Мне очень хочется поскорее сыграть свадьбу, но я и близко к Катберту не подойду, пока он не остынет. — Хауэлл смущенно попросил: — Когда вы увидите нормандского священника, вы не скажете ему, что мы очень хотим пожениться? Петронилла и я? Мы поднимемся в крепость, чтобы завтра с ним повидаться.
Симон переплел с Аделиной пальцы и слегка сжал руку.
— Мы не забудем, Хауэлл.
Симон взял факел, чтобы освещать путь, несмотря на то что луна светила ярко. Ради той же предосторожности он ехал бок о бок с женой до тех пор, пока дорога не сузилась до тропинки. В свете факела цвета ее одежды казались ярче, а волосы будто сами излучали свет.
— Если ты будешь так на меня смотреть, то свернешь с тропы, — сказала Аделина.
— Я свернул с проторенной дороги несколько месяцев назад, — ответил Симон, — но кривая дорожка привела меня к тебе, и об этом я не могу сожалеть.
— Ты простил меня за то, что я заставила тебя на себе жениться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70