Он еще не получил ответа от ее старшего брата, а ее дяди все еще не было в городе. Поскольку он не мог посоветоваться ни с кем из ее родственников мужского пола, ему предоставили временную отсрочку. Слугу капитана по имени Макелмор он в расчет не принимал.
Йен зашел на Камерон-стрит справиться о возвращении капитана и, выходя из дома, случайно столкнулся с Макелмором. Граф кончил разговор заверениями, что ничего дурного не случилось – и не случится – с мисс Ренслоу. Тысяча чертей, теперь он готов был убеждать в своей порядочности какого-то одноглазого старого пирата, на виду у всего Лондона! Он переменил тему разговора и направил гнев Макелмора на грума – Алфи Брауна.
Макелмор сказал, сплюнув на землю совсем рядом с сапогами Йена, что этот человек появился и попросил выплатить ему причитающееся жалованье. Алфи рассказал, что он отправился за убежавшей лошадью, потому что это его работа и потому что лошадь была ему нужна, чтобы доставить домой мальчика. Найдя эту конягу, он потерял мальчика, поэтому пошел и напился, понимая, что свое место тоже потерял. Проснувшись, он обнаружил, что его ограбили и избили; к своему стыду, он больше ничего не помнит.
– Ничего не помнит о несчастном случае, в результате которого мастер Ренслоу упал с лошади?
– Алфи признался, что смотрел на господ, а не на парнишку.
Если этот человек наблюдал за дуэлью, он в точности знает, что произошло. Йен не понимал, почему Браун ничего не сообщил Макелмору. Еще больше его удивило, почему грум не появился у дома Йена, требуя денег за свое молчание. Что-то было не так в рассказе этого человека, но Йен не хотел напрашиваться на неприятности, их у него и без того хватало.
Тем временем леди Трокмортон-Джонс уехала. Уехала и принцесса Хедвига. Йен вернул себе свой дом в Кенсингтоне. И у него теперь было место, где он мог уединиться и подумать о своих грехах и о предстоящем возмездии.
Мать по-прежнему ссылалась на лихорадку; сестра еще не вернулась из поездки на север. Состояние мальчика не ухудшалось, но и не улучшалось. Он мог шевелить ногами, и Йен считал это хорошим признаком. Когда лорд Марден высказал предположение, что мальчуган окрепнет, если будет бывать на свежем воздухе и немного двигаться, Афина посмотрела на него так, словно он предложил бросить ее брата в Темзу голым, чтобы он там поплавал.
Йен знал, как чувствовал бы себя, если бы его уложили в постель, лишив всякой возможности двигаться, когда только книги нарушают монотонное чередование боли и сна. Он разбросал бы эти книги по комнате, даже свои любимые – о лошадях. Йен восхищался стойкостью молодого человека, его стоическим выполнением указаний врача, но поклялся, что, как только мисс Ренслоу повернется к ним спиной, отнесет Троя вниз по лестнице и выйдет с ним из дома.
Но Афина никогда не оставляла комнаты больного надолго. Если не считать тех нескольких минут, когда выгуливала собаку в саду. Единственное время, когда можно было не сомневаться в том, что ее нет в комнате брата, было время, когда она обедала. Но обедала она вместе с лордом Марденом. Он опасался, что в противном случае она не будет есть достаточно или что заболеет, находясь постоянно в жарко натопленной комнате, поэтому настоял на том, чтобы она обедала с ним. Во время обеда он изо всех сил старался, чтобы она чувствовала себя свободно, дверь неизменно оставалась открытой, сам он уходил сразу же после обеда, появляясь в клубах и на светских приемах. Говорили, что мисс Ренслоу и ее раненый брат находятся у него в доме. Говорили также, что сам он там не живет.
Наконец Йену удалось заставить время замедлить свой бег.
Афина тоже следила за часами. Как долго сможет она оставаться здесь, пользуясь гостеприимством графа? Его сиятельство заверил ее, что она будет желанной гостьей столько времени, сколько потребуется для выздоровления Троя, но она чувствовала себя незваной гостьей, которая вынудила хозяина покинуть его собственный дом.
Пока что ей не нужно искать себе место, решила она, во всяком случае до тех пор, пока она не поговорит с дядей. Если он захочет выдать ей ее приданое, которым распоряжается в качестве ее опекуна и которое теперь ей не понадобится, поскольку мистер Уиггз не намерен на ней жениться, она сможет снять где-нибудь маленький коттеджик или приличную квартиру здесь, в Лондоне. В том случае, если дядя Барнаби не пожелает, чтобы она жила у него в доме.
Она не вернется в Дерби к своей придирчивой невестке – в этом она поклялась. Она не была уверена, что леди Ренслоу вообще позволит ей вернуться теперь, когда ее репутация погибла окончательно. Мистер Уиггз, должно быть, умело подал свою историю, и Вероника постарается, чтобы все соседи знали, что мисс Ренслоу скомпрометировала себя, и разве она, Вероника, поступила немилосердно, не позволив этой распутнице запятнать ее собственное чистейшее имя? А если Вероника и разрешит сестре своего мужа вернуться домой, она сделает жизнь Афины невыносимой, еще невыносимее, чем раньше. Вероника решит, что падшая женщина должна скрываться от деревенского общества, что она будет благодарна за любые крохи, которые будут ей отпущены. Она решит, что Афина будет терпеть всякое проявление злобы, без жалоб, ради того, чтобы иметь крышу над головой и быть рядом с Троем.
Афина на это не способна.
Она не знала, как сумеет прожить без брата, не заботясь о нем, и сама мысль об этом приводила ее в ужас. Конечно, она хотела, чтобы брат побыстрее понравился, но при этом она считала дни до того момента, когда ей придется отослать его домой одного.
Тем временем она находила себе занятия рядом с Троем, играла с ним в карты или шахматы, когда он мог, вышивала, когда он спал. Водила Рому погулять в сад позади дома, но не дальше, ей не хотелось выходить на улицу. Не хотелось быть вдали от Троя, когда тот проснется, не хотелось встретиться с соседями графа. Леди, вероятно, будут подбирать юбки, проходя мимо нее. А джентльмены – поворачиваться к ней спиной или высказывать какие-то двусмысленные предложения. Даже соседские слуги могут проявить неуважение к женщине, которая живет под одной крышей с холостяком.
Слуги же самого графа дружелюбно и с уважением относились к Афине. Однако девушка не хотела рисковать, сталкиваясь с посторонними людьми. Не хотела, чтобы о графе продолжали распускать сплетни.
Дома, в Дерби, она занималась домашними делами, посещала арендаторов, наносила светские визиты, занималась с Троем. Часто ездила в экипаже, совершала прогулки верхом. Афина старалась проводить поменьше времени в Ренслоу-Холле, под взглядом прищуренных глаз Вероники. Здесь, в Мэддокс-Хаусе, ее жизнь была совсем иной, но она никогда не скучала. Афина поняла, что влюбилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Йен зашел на Камерон-стрит справиться о возвращении капитана и, выходя из дома, случайно столкнулся с Макелмором. Граф кончил разговор заверениями, что ничего дурного не случилось – и не случится – с мисс Ренслоу. Тысяча чертей, теперь он готов был убеждать в своей порядочности какого-то одноглазого старого пирата, на виду у всего Лондона! Он переменил тему разговора и направил гнев Макелмора на грума – Алфи Брауна.
Макелмор сказал, сплюнув на землю совсем рядом с сапогами Йена, что этот человек появился и попросил выплатить ему причитающееся жалованье. Алфи рассказал, что он отправился за убежавшей лошадью, потому что это его работа и потому что лошадь была ему нужна, чтобы доставить домой мальчика. Найдя эту конягу, он потерял мальчика, поэтому пошел и напился, понимая, что свое место тоже потерял. Проснувшись, он обнаружил, что его ограбили и избили; к своему стыду, он больше ничего не помнит.
– Ничего не помнит о несчастном случае, в результате которого мастер Ренслоу упал с лошади?
– Алфи признался, что смотрел на господ, а не на парнишку.
Если этот человек наблюдал за дуэлью, он в точности знает, что произошло. Йен не понимал, почему Браун ничего не сообщил Макелмору. Еще больше его удивило, почему грум не появился у дома Йена, требуя денег за свое молчание. Что-то было не так в рассказе этого человека, но Йен не хотел напрашиваться на неприятности, их у него и без того хватало.
Тем временем леди Трокмортон-Джонс уехала. Уехала и принцесса Хедвига. Йен вернул себе свой дом в Кенсингтоне. И у него теперь было место, где он мог уединиться и подумать о своих грехах и о предстоящем возмездии.
Мать по-прежнему ссылалась на лихорадку; сестра еще не вернулась из поездки на север. Состояние мальчика не ухудшалось, но и не улучшалось. Он мог шевелить ногами, и Йен считал это хорошим признаком. Когда лорд Марден высказал предположение, что мальчуган окрепнет, если будет бывать на свежем воздухе и немного двигаться, Афина посмотрела на него так, словно он предложил бросить ее брата в Темзу голым, чтобы он там поплавал.
Йен знал, как чувствовал бы себя, если бы его уложили в постель, лишив всякой возможности двигаться, когда только книги нарушают монотонное чередование боли и сна. Он разбросал бы эти книги по комнате, даже свои любимые – о лошадях. Йен восхищался стойкостью молодого человека, его стоическим выполнением указаний врача, но поклялся, что, как только мисс Ренслоу повернется к ним спиной, отнесет Троя вниз по лестнице и выйдет с ним из дома.
Но Афина никогда не оставляла комнаты больного надолго. Если не считать тех нескольких минут, когда выгуливала собаку в саду. Единственное время, когда можно было не сомневаться в том, что ее нет в комнате брата, было время, когда она обедала. Но обедала она вместе с лордом Марденом. Он опасался, что в противном случае она не будет есть достаточно или что заболеет, находясь постоянно в жарко натопленной комнате, поэтому настоял на том, чтобы она обедала с ним. Во время обеда он изо всех сил старался, чтобы она чувствовала себя свободно, дверь неизменно оставалась открытой, сам он уходил сразу же после обеда, появляясь в клубах и на светских приемах. Говорили, что мисс Ренслоу и ее раненый брат находятся у него в доме. Говорили также, что сам он там не живет.
Наконец Йену удалось заставить время замедлить свой бег.
Афина тоже следила за часами. Как долго сможет она оставаться здесь, пользуясь гостеприимством графа? Его сиятельство заверил ее, что она будет желанной гостьей столько времени, сколько потребуется для выздоровления Троя, но она чувствовала себя незваной гостьей, которая вынудила хозяина покинуть его собственный дом.
Пока что ей не нужно искать себе место, решила она, во всяком случае до тех пор, пока она не поговорит с дядей. Если он захочет выдать ей ее приданое, которым распоряжается в качестве ее опекуна и которое теперь ей не понадобится, поскольку мистер Уиггз не намерен на ней жениться, она сможет снять где-нибудь маленький коттеджик или приличную квартиру здесь, в Лондоне. В том случае, если дядя Барнаби не пожелает, чтобы она жила у него в доме.
Она не вернется в Дерби к своей придирчивой невестке – в этом она поклялась. Она не была уверена, что леди Ренслоу вообще позволит ей вернуться теперь, когда ее репутация погибла окончательно. Мистер Уиггз, должно быть, умело подал свою историю, и Вероника постарается, чтобы все соседи знали, что мисс Ренслоу скомпрометировала себя, и разве она, Вероника, поступила немилосердно, не позволив этой распутнице запятнать ее собственное чистейшее имя? А если Вероника и разрешит сестре своего мужа вернуться домой, она сделает жизнь Афины невыносимой, еще невыносимее, чем раньше. Вероника решит, что падшая женщина должна скрываться от деревенского общества, что она будет благодарна за любые крохи, которые будут ей отпущены. Она решит, что Афина будет терпеть всякое проявление злобы, без жалоб, ради того, чтобы иметь крышу над головой и быть рядом с Троем.
Афина на это не способна.
Она не знала, как сумеет прожить без брата, не заботясь о нем, и сама мысль об этом приводила ее в ужас. Конечно, она хотела, чтобы брат побыстрее понравился, но при этом она считала дни до того момента, когда ей придется отослать его домой одного.
Тем временем она находила себе занятия рядом с Троем, играла с ним в карты или шахматы, когда он мог, вышивала, когда он спал. Водила Рому погулять в сад позади дома, но не дальше, ей не хотелось выходить на улицу. Не хотелось быть вдали от Троя, когда тот проснется, не хотелось встретиться с соседями графа. Леди, вероятно, будут подбирать юбки, проходя мимо нее. А джентльмены – поворачиваться к ней спиной или высказывать какие-то двусмысленные предложения. Даже соседские слуги могут проявить неуважение к женщине, которая живет под одной крышей с холостяком.
Слуги же самого графа дружелюбно и с уважением относились к Афине. Однако девушка не хотела рисковать, сталкиваясь с посторонними людьми. Не хотела, чтобы о графе продолжали распускать сплетни.
Дома, в Дерби, она занималась домашними делами, посещала арендаторов, наносила светские визиты, занималась с Троем. Часто ездила в экипаже, совершала прогулки верхом. Афина старалась проводить поменьше времени в Ренслоу-Холле, под взглядом прищуренных глаз Вероники. Здесь, в Мэддокс-Хаусе, ее жизнь была совсем иной, но она никогда не скучала. Афина поняла, что влюбилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81