Она ускользала от него, как тень, исчезающая под последними, слабыми лучами солнца.
Какая ирония заключалась в том, что ему нужны были эти секунды, чтобы собраться с силами, в то время как его сын мужественно переносил непрекращающиеся страдания. Иногда ему хотелось сказать мальчику, как он гордится им. Но он знал, что если позволит себе в разговоре с сыном дать волю своей нежности, то сердце его разорвется, и слезы неудержимым потоком хлынут у него из глаз.
Лучше хранить молчание и по крайней мере сохранять видимость самообладания.
Он приподнял засов и осторожно приоткрыл дверь. Запах болезни исчез, вытесненный прохладным дуновением освеженного дождем воздуха, попадавшего в комнату через открытое окно. Горела одна свеча, а от пылавших в очаге дров осталась лишь кучка оранжевых и серых углей, которые давали немного тепла, но не могли рассеять окутавшие комнату сумерки. Алекс, преодолевая себя, пробирался сквозь тьму. Вид сына испугал его. Маленькая фигурка ребенка неподвижно лежала под аккуратно заправленными одеялами, бледная и застывшая. Крошечный, красивый трупик, предназначенный для погребения. Дэвид не стонал и не шевелился, и даже одеяло не вздымалось в такт его слабому дыханию.
Потому что он был мертв.
Острое горе пронзило Алекса, поднявшись откуда-то изнутри. Такие же невыносимые муки испытывал он в ту ночь, когда умерла Флора, и он чувствовал, что голова его раскалывается, как сухой орех. С трудом волоча налившиеся свинцом ноги по каменному полу, он понял, что не сможет этого вынести. Потерять единственное существо, которое он любил, своего болезненного ребенка, единственную ниточку, связывающую его с Флорой! Он понимал, что его слабость жалка и недостойна мужчины. Жизнь – это поле битвы, и множество мужчин понесли гораздо более ужасные потери, но все же сумели преодолеть страшные обстоятельства своей жизни. Но они не знали, что значит связать свою жизнь с такой женщиной, как Флора, и не могли представить, какую незаживающую рану нанесла ему ее смерть. А теперь это рана стала еще глубже, потому что не осталось ничего, ради чего стоило бы собирать остатки своего распадающегося разума.
Гвендолин заснула на стуле рядом с Дэвидом; ее тонкая рука сжимала его пальцы, не ведая, что подопечный уже ускользнул из ее земных объятий. Алекс растерянно смотрел на нее, не ощущая ни гнева, ни чувства вины, которые, как он полагал, должны были охватить его, если сын умрет за то время, когда она будет ухаживать за ним. Она сделала все, что могла. Возможно, если бы времени оставалось больше, ее необычные методы лечения помогли бы мальчику. Если кого-то и нужно винить, отчетливо понял Алекс, то только себя за то, что так долго ждал, прежде чем найти эту ведьму и привезти сюда.
Со стороны кровати донесся слабый вздох. Испуганный Алекс перевел взгляд на покоившееся на подушке белое как мел лицо мальчика. Сын смотрел на него тусклыми, все еще затуманенными болезнью, но, несомненно, живыми глазами.
– Дэвид? – прошептал Алекс.
Дэвид растерянно смотрел на него, как будто пытался вспомнить, где находится, а возможно, понять, откуда глубокой ночью у его постели взялся отец. В конечном счете усталость взяла верх над беспокойством. Веки его, затрепетав, закрылись, и он отвернул голову, по-прежнему не выпуская руки Гвендолин.
Надежда, подобно стреле, пронзила сердце Алекса, развеяв печаль. Его сын был жив! Он сделал глубокий вдох, прогоняя почти парализовавший его страх. Пока Дэвид жив, будет жить и он. Алекс обвел беспокойным взглядом комнату, чувствуя, что должен что-то сделать, чтобы помочь выздоровлению сына, но не зная, что именно. Огонь в очаге слишком слаб, решил он, осторожно положил на угли несколько поленьев и дождался, пока их не охватит яркое пламя. Довольный тем, что теперь остаток ночи в комнате будет тепло, он вернулся к кровати, чтобы перед уходом еще раз бросить взгляд на спящего сына. Но когда он приблизился, его внимание привлекла Гвендолин.
Она сжалась в комок, протянув одну обнаженную руку Дэвиду, а другой обхватив грудь, как будто старалась таким образом сохранить тепло. Ее шелковистые иссиня-черные волосы рассыпались по плечам и волнами спускались на спину, но это была слабая защита от сырого ночного воздуха, проникавшего через открытое окно. Свернувшаяся на стуле девушка выглядела маленькой и беззащитной; ее кожа была почти такой же пепельно-серой, как у Дэвида, а бледный лоб прорезала глубокая тревожная складка. Даже во сне она не позволяет себе расслабиться, понял Алекс, ощущая непрошеную симпатию к девушке.
Он взял лежавший в ногах кровати Дэвида сложенный плед, развернул его и осторожно накрыл Гвендолин, закутав ее в теплую мягкую ткань. Когда он склонился над ней и вдохнул ее чистый, сладкий, пахнущий летом аромат, то почувствовал, как желание вновь охватывает его. Он страстно хотел обнять ее, опустить на пол, вытянуться рядом и крепко прижать ее к себе, как в ту первую ночь, когда она, дрожа, лежала на земле. Он весь напрягся, вспоминая о том, как ее нежное хрупкое тело льнуло к нему, вкус сладких и теплых губ под его языком, чудесный вибрирующий звук, сорвавшийся с ее уст, когда он коснулся губами ее груди.
Испуганный тем, что в присутствии умирающего сына ему в голову могут приходить подобные мысли, он резко повернулся и вышел из комнаты, размышляя о том, что его способность контролировать себя оказалась слабее, чем он думал.
Глава 6
Кто-то сжимал ее руку.
Гвендолин открыла глаза. Дэвид мирно спал; дыхание его было ровным, лоб и щеки бледными, но сухими. Она торопливо возблагодарила Господа, поскольку понимала, что улучшение состояния мальчика никак не связано с ее действиями.
Ей не давала покоя мысль, что она могла каким-либо образом вызвать вчерашний приступ, в чем, похоже, не сомневался весь клан.
Она распрямила затекшую спину и нежно погладила тонкие пальцы мальчика. Возможно, предположила Гвендолин, купание чересчур утомило и без того ослабшего ребенка или явилось слишком сильным потрясением для его истощенного организма. С другой стороны, она предприняла все меры, чтобы он не замерз, и когда укладывала его в кровать перед тем, как отправиться к Макдану, мальчик выглядел усталым, но бодрым. Что же вызвало эти ужасные спазмы? Она терялась в догадках. Затем Гвендолин вспомнила, как перед уходом сказала ему, что он должен попытаться немного поесть из того, что она оставила ему от обеда. Вероятно, приступ начался во время еды, поскольку, когда она вернулась, поднос был опрокинут на пол. Возможно, некий таинственный яд вырабатывается его организмом, заставляя отвергать пищу? Если это действительно так, то что она сможет сделать, чтобы вылечить мальчика?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Какая ирония заключалась в том, что ему нужны были эти секунды, чтобы собраться с силами, в то время как его сын мужественно переносил непрекращающиеся страдания. Иногда ему хотелось сказать мальчику, как он гордится им. Но он знал, что если позволит себе в разговоре с сыном дать волю своей нежности, то сердце его разорвется, и слезы неудержимым потоком хлынут у него из глаз.
Лучше хранить молчание и по крайней мере сохранять видимость самообладания.
Он приподнял засов и осторожно приоткрыл дверь. Запах болезни исчез, вытесненный прохладным дуновением освеженного дождем воздуха, попадавшего в комнату через открытое окно. Горела одна свеча, а от пылавших в очаге дров осталась лишь кучка оранжевых и серых углей, которые давали немного тепла, но не могли рассеять окутавшие комнату сумерки. Алекс, преодолевая себя, пробирался сквозь тьму. Вид сына испугал его. Маленькая фигурка ребенка неподвижно лежала под аккуратно заправленными одеялами, бледная и застывшая. Крошечный, красивый трупик, предназначенный для погребения. Дэвид не стонал и не шевелился, и даже одеяло не вздымалось в такт его слабому дыханию.
Потому что он был мертв.
Острое горе пронзило Алекса, поднявшись откуда-то изнутри. Такие же невыносимые муки испытывал он в ту ночь, когда умерла Флора, и он чувствовал, что голова его раскалывается, как сухой орех. С трудом волоча налившиеся свинцом ноги по каменному полу, он понял, что не сможет этого вынести. Потерять единственное существо, которое он любил, своего болезненного ребенка, единственную ниточку, связывающую его с Флорой! Он понимал, что его слабость жалка и недостойна мужчины. Жизнь – это поле битвы, и множество мужчин понесли гораздо более ужасные потери, но все же сумели преодолеть страшные обстоятельства своей жизни. Но они не знали, что значит связать свою жизнь с такой женщиной, как Флора, и не могли представить, какую незаживающую рану нанесла ему ее смерть. А теперь это рана стала еще глубже, потому что не осталось ничего, ради чего стоило бы собирать остатки своего распадающегося разума.
Гвендолин заснула на стуле рядом с Дэвидом; ее тонкая рука сжимала его пальцы, не ведая, что подопечный уже ускользнул из ее земных объятий. Алекс растерянно смотрел на нее, не ощущая ни гнева, ни чувства вины, которые, как он полагал, должны были охватить его, если сын умрет за то время, когда она будет ухаживать за ним. Она сделала все, что могла. Возможно, если бы времени оставалось больше, ее необычные методы лечения помогли бы мальчику. Если кого-то и нужно винить, отчетливо понял Алекс, то только себя за то, что так долго ждал, прежде чем найти эту ведьму и привезти сюда.
Со стороны кровати донесся слабый вздох. Испуганный Алекс перевел взгляд на покоившееся на подушке белое как мел лицо мальчика. Сын смотрел на него тусклыми, все еще затуманенными болезнью, но, несомненно, живыми глазами.
– Дэвид? – прошептал Алекс.
Дэвид растерянно смотрел на него, как будто пытался вспомнить, где находится, а возможно, понять, откуда глубокой ночью у его постели взялся отец. В конечном счете усталость взяла верх над беспокойством. Веки его, затрепетав, закрылись, и он отвернул голову, по-прежнему не выпуская руки Гвендолин.
Надежда, подобно стреле, пронзила сердце Алекса, развеяв печаль. Его сын был жив! Он сделал глубокий вдох, прогоняя почти парализовавший его страх. Пока Дэвид жив, будет жить и он. Алекс обвел беспокойным взглядом комнату, чувствуя, что должен что-то сделать, чтобы помочь выздоровлению сына, но не зная, что именно. Огонь в очаге слишком слаб, решил он, осторожно положил на угли несколько поленьев и дождался, пока их не охватит яркое пламя. Довольный тем, что теперь остаток ночи в комнате будет тепло, он вернулся к кровати, чтобы перед уходом еще раз бросить взгляд на спящего сына. Но когда он приблизился, его внимание привлекла Гвендолин.
Она сжалась в комок, протянув одну обнаженную руку Дэвиду, а другой обхватив грудь, как будто старалась таким образом сохранить тепло. Ее шелковистые иссиня-черные волосы рассыпались по плечам и волнами спускались на спину, но это была слабая защита от сырого ночного воздуха, проникавшего через открытое окно. Свернувшаяся на стуле девушка выглядела маленькой и беззащитной; ее кожа была почти такой же пепельно-серой, как у Дэвида, а бледный лоб прорезала глубокая тревожная складка. Даже во сне она не позволяет себе расслабиться, понял Алекс, ощущая непрошеную симпатию к девушке.
Он взял лежавший в ногах кровати Дэвида сложенный плед, развернул его и осторожно накрыл Гвендолин, закутав ее в теплую мягкую ткань. Когда он склонился над ней и вдохнул ее чистый, сладкий, пахнущий летом аромат, то почувствовал, как желание вновь охватывает его. Он страстно хотел обнять ее, опустить на пол, вытянуться рядом и крепко прижать ее к себе, как в ту первую ночь, когда она, дрожа, лежала на земле. Он весь напрягся, вспоминая о том, как ее нежное хрупкое тело льнуло к нему, вкус сладких и теплых губ под его языком, чудесный вибрирующий звук, сорвавшийся с ее уст, когда он коснулся губами ее груди.
Испуганный тем, что в присутствии умирающего сына ему в голову могут приходить подобные мысли, он резко повернулся и вышел из комнаты, размышляя о том, что его способность контролировать себя оказалась слабее, чем он думал.
Глава 6
Кто-то сжимал ее руку.
Гвендолин открыла глаза. Дэвид мирно спал; дыхание его было ровным, лоб и щеки бледными, но сухими. Она торопливо возблагодарила Господа, поскольку понимала, что улучшение состояния мальчика никак не связано с ее действиями.
Ей не давала покоя мысль, что она могла каким-либо образом вызвать вчерашний приступ, в чем, похоже, не сомневался весь клан.
Она распрямила затекшую спину и нежно погладила тонкие пальцы мальчика. Возможно, предположила Гвендолин, купание чересчур утомило и без того ослабшего ребенка или явилось слишком сильным потрясением для его истощенного организма. С другой стороны, она предприняла все меры, чтобы он не замерз, и когда укладывала его в кровать перед тем, как отправиться к Макдану, мальчик выглядел усталым, но бодрым. Что же вызвало эти ужасные спазмы? Она терялась в догадках. Затем Гвендолин вспомнила, как перед уходом сказала ему, что он должен попытаться немного поесть из того, что она оставила ему от обеда. Вероятно, приступ начался во время еды, поскольку, когда она вернулась, поднос был опрокинут на пол. Возможно, некий таинственный яд вырабатывается его организмом, заставляя отвергать пищу? Если это действительно так, то что она сможет сделать, чтобы вылечить мальчика?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95