Для Александры Аркадьевны сей опытный человек был находкой, и она бестрепетно препоручила ему ведение своего разводного процесса.
Известно, с каким скрипом вращается на Руси громоздкая махина правосудия, без связей да взяток иные ждут решения своего дела иногда и десятки лет. Александра терпением не отличалась, поэтому за ценой не стояла, заставила плясать под свою дудку высокопоставленных родственников, а сверх того вытребовала из Москвы и самого Антуана, дабы тот самолично разъяснил суть дела своему кузену Александру Николаевичу Голицыну, обер-прокурору Синода и статс-секретарю, имевшему право личного доклада у самого государя императора.
В томительном ожидании проходили недели» Великий пост подходил к концу, и обитатели флигеля усадьбы Волховского жили, казалось бы, тихой, затворнической жизнью, почти никого не принимая у себя и мало выезжая с визитами. Но события событиями, а мысли, известное дело, материя капризная, им не прикажешь. Они приходят и уходят сами по себе, и им вполне по силам привести человека думающего в состояние как ажитации, так и крайней ипохондрии.
А какие мысли приходят весьма не старым господам по утрам, когда пребывают они в полусонной неге, не стоит и спрашивать. Все равно не расскажут. И ежели ночами думы сии, исполненные мечтательностью, подернуты романтическим флером, то по утрам они наполнены сладострастием и весьма реалистичны.
Не мог ничего приказать своим мыслям и Тауберг. Зачастую, переносили они его в покои княгини. Он видел ее, стоящую у венецианского зеркала в чем-то легчайшем и прозрачном. Вот она медленно подняла руку, освобождая себя от одежды. Легкая пена кружев соскользнула с плеча, чуть задержалась на пленительном изгибе бедра и беззвучным водопадом упала к ногам. Она увидела его в зеркале совершенно нагого, порывисто вздохнула и прикрыла глаза. Он молча шагнул к ней, прижал к мучительно ноющему телу. Одна рука ощутила упругую тяжесть грудей и вишенки отвердевших сосков, другая прошлась по своенравному изгибу тонкой талии, гладкому животу, коснулась золотистых завитков. Александра вздрогнула, еще сильнее прижалась к его разгоряченному естеству прохладными ягодицами. Иван застонал, зажмурил глаза, а когда открыл их, Александры уже не было. Не было и венецианского зеркала. Грезы улетучились. Он нашел себя лежащим на смятой постеле в спальне первого этажа, распаленного и злого. «Мальчишка, — обругал сам себя Иван. — Пустоголовый мечтатель».
Воздержанность во всем была отличительной чертой Тауберга. Даже в рискованные проказы, в кои втягивали его неугомонные друзья Волховской и Всеволожский, вносил он неизменно долю снисходительного добродушия и основательности, всегда остро чувствуя ту черту, за которой шутка грозила обернуться злобой, удальство — бесчестием. Воздержание было привычно Ивану Федоровичу, ибо женщины волновали его кровь, но связи с ними лишь бледными тенями проходили где-то по окраине его жизни. Иное дело теперь, когда раскаленное тело требует не просто плотских утех, а именно эту женщину. Когда каждый день видишь ее, прикасаешься к руке, вдыхаешь легкий аромат лаванды, терзаясь невозможностью сделать ее своей навсегда или хотя бы на одну ночь, чтобы помнить потом эту ночь до скончания жизни, во веки веков.
Взлохмаченный Тауберг нехотя накинул полосатый архалук, подошел к окну и мрачно уставился на погожее декабрьское утро, на тысячи радужных искорок, веселыми всполохами игравших по белоснежным сугробам, благостную голубизну высокого неба. Вдруг по коридору послышались быстрые шаги, дверь без стука распахнулась, и он услышал голос, полоснувший его, как удар кнута.
— Иван Федорович! — радостно воскликнула Александра, через мгновение оказавшись рядом с ним. — Иван Федорович! Мы победили! Слышите? Господин Штальбаум прислал нарочного. Синод принял положительное решение. Я свободна!
Она схватила Ивана за руку, с силой повернула к себе и замерла, встретившись с ним взглядом. Ей показалось, что на нее обрушился горячий, сметающий все на своем пути поток, и откуда-то изнутри ее навстречу этому потоку начала подниматься не менее раскаленная волна, грозя превратить тело в мириады трепещущих атомов.
— Свободна, — каким-то надтреснутым, хриплым голосом повторил за ней Иван, почти не осознавая услышанного.
Невыносимое напряжение последних недель воплотилось в этой женщине, что стояла и держала его за руку. Прикосновение сводило с ума, измученное тело нервной дрожью и жаждой обладания сметало из головы все мысли, погружая в пустоту и морок желания. Он резко притянул ее к себе, уткнулся лицом в золотистые волосы, жадно вдыхая аромат нежного тела. Александра на миг оцепенела, потом мягко скользнула горячей ладошкой под отворот архалука, прижалась губами к гладкой коже шеи. Они не произнесли ни слова, стаскивая, стягивая и сминая одежду друг друга, в неистовом нетерпении подхлестывая и без того обезумевших демонов страсти. Иван развернул ее спиной к стене, подхватил под округлые ягодицы, одним упругим толчком вошел во влажное, горячее лоно, замер, оглохший от гулкой тишины, наполнившей всю Вселенную.
— Не останавливайся, прошу, не останавливайся… — умоляя, прошептала Александра, испугавшись, что вот сейчас он отстранится, оставит ее трепещущую, неутоленную, как тогда в спальне. Она почти до крови вцепилась в его мощные плечи, обхватила ногами, и он откликнулся на ее призыв неистово и безжалостно. Мир вокруг них рухнул, исчез в небытие, оставив только жгучее стремление к чему-то там впереди, в зените раскаленного, бешено вращающегося пространства. Каждое движение было шагом к этой вершине, и они были едины и неразделимы на пути к апогею. Пока не достигли его.
Иван очнулся в тот миг, когда Александра разомкнула руки и тяжело заскользила по его телу вниз. «Безумец! Она не для тебя, — кричал разум. — Какого черта ты вытворяешь? Ты для нее марионетка, эпизод. Не унижай себя, отпусти. Где твоя гордость и здравомыслие?» Тело же, дрожа от пережитого наслаждения, как клинок после удара, требовало: «Не будь идиотом. Не отпускай. Она создана для тебя. По крайней мере, для меня-то точно». Десяток спорящих голосов, зазвучавших в голове, заставили Ивана крепко зажмурить глаза. Он медленно наклонился за архалуком, натянул на себя, туго перетянув поясом, и как четверть часа назад, уставился на умиротворяющий пейзаж за окном. Рядом послышался шелест, Александра пыталась привести свою одежду в порядок.
— Прости, — глухо проговорил он, — Я сожалею.
— Что? — прозвучало рядом. — О чем ты?
— Полагаю, что после новости, которую вы мне сообщили, ситуация ясна. Вы свободны и от Антуана, и от меня. Наши с вами расчеты закончены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Известно, с каким скрипом вращается на Руси громоздкая махина правосудия, без связей да взяток иные ждут решения своего дела иногда и десятки лет. Александра терпением не отличалась, поэтому за ценой не стояла, заставила плясать под свою дудку высокопоставленных родственников, а сверх того вытребовала из Москвы и самого Антуана, дабы тот самолично разъяснил суть дела своему кузену Александру Николаевичу Голицыну, обер-прокурору Синода и статс-секретарю, имевшему право личного доклада у самого государя императора.
В томительном ожидании проходили недели» Великий пост подходил к концу, и обитатели флигеля усадьбы Волховского жили, казалось бы, тихой, затворнической жизнью, почти никого не принимая у себя и мало выезжая с визитами. Но события событиями, а мысли, известное дело, материя капризная, им не прикажешь. Они приходят и уходят сами по себе, и им вполне по силам привести человека думающего в состояние как ажитации, так и крайней ипохондрии.
А какие мысли приходят весьма не старым господам по утрам, когда пребывают они в полусонной неге, не стоит и спрашивать. Все равно не расскажут. И ежели ночами думы сии, исполненные мечтательностью, подернуты романтическим флером, то по утрам они наполнены сладострастием и весьма реалистичны.
Не мог ничего приказать своим мыслям и Тауберг. Зачастую, переносили они его в покои княгини. Он видел ее, стоящую у венецианского зеркала в чем-то легчайшем и прозрачном. Вот она медленно подняла руку, освобождая себя от одежды. Легкая пена кружев соскользнула с плеча, чуть задержалась на пленительном изгибе бедра и беззвучным водопадом упала к ногам. Она увидела его в зеркале совершенно нагого, порывисто вздохнула и прикрыла глаза. Он молча шагнул к ней, прижал к мучительно ноющему телу. Одна рука ощутила упругую тяжесть грудей и вишенки отвердевших сосков, другая прошлась по своенравному изгибу тонкой талии, гладкому животу, коснулась золотистых завитков. Александра вздрогнула, еще сильнее прижалась к его разгоряченному естеству прохладными ягодицами. Иван застонал, зажмурил глаза, а когда открыл их, Александры уже не было. Не было и венецианского зеркала. Грезы улетучились. Он нашел себя лежащим на смятой постеле в спальне первого этажа, распаленного и злого. «Мальчишка, — обругал сам себя Иван. — Пустоголовый мечтатель».
Воздержанность во всем была отличительной чертой Тауберга. Даже в рискованные проказы, в кои втягивали его неугомонные друзья Волховской и Всеволожский, вносил он неизменно долю снисходительного добродушия и основательности, всегда остро чувствуя ту черту, за которой шутка грозила обернуться злобой, удальство — бесчестием. Воздержание было привычно Ивану Федоровичу, ибо женщины волновали его кровь, но связи с ними лишь бледными тенями проходили где-то по окраине его жизни. Иное дело теперь, когда раскаленное тело требует не просто плотских утех, а именно эту женщину. Когда каждый день видишь ее, прикасаешься к руке, вдыхаешь легкий аромат лаванды, терзаясь невозможностью сделать ее своей навсегда или хотя бы на одну ночь, чтобы помнить потом эту ночь до скончания жизни, во веки веков.
Взлохмаченный Тауберг нехотя накинул полосатый архалук, подошел к окну и мрачно уставился на погожее декабрьское утро, на тысячи радужных искорок, веселыми всполохами игравших по белоснежным сугробам, благостную голубизну высокого неба. Вдруг по коридору послышались быстрые шаги, дверь без стука распахнулась, и он услышал голос, полоснувший его, как удар кнута.
— Иван Федорович! — радостно воскликнула Александра, через мгновение оказавшись рядом с ним. — Иван Федорович! Мы победили! Слышите? Господин Штальбаум прислал нарочного. Синод принял положительное решение. Я свободна!
Она схватила Ивана за руку, с силой повернула к себе и замерла, встретившись с ним взглядом. Ей показалось, что на нее обрушился горячий, сметающий все на своем пути поток, и откуда-то изнутри ее навстречу этому потоку начала подниматься не менее раскаленная волна, грозя превратить тело в мириады трепещущих атомов.
— Свободна, — каким-то надтреснутым, хриплым голосом повторил за ней Иван, почти не осознавая услышанного.
Невыносимое напряжение последних недель воплотилось в этой женщине, что стояла и держала его за руку. Прикосновение сводило с ума, измученное тело нервной дрожью и жаждой обладания сметало из головы все мысли, погружая в пустоту и морок желания. Он резко притянул ее к себе, уткнулся лицом в золотистые волосы, жадно вдыхая аромат нежного тела. Александра на миг оцепенела, потом мягко скользнула горячей ладошкой под отворот архалука, прижалась губами к гладкой коже шеи. Они не произнесли ни слова, стаскивая, стягивая и сминая одежду друг друга, в неистовом нетерпении подхлестывая и без того обезумевших демонов страсти. Иван развернул ее спиной к стене, подхватил под округлые ягодицы, одним упругим толчком вошел во влажное, горячее лоно, замер, оглохший от гулкой тишины, наполнившей всю Вселенную.
— Не останавливайся, прошу, не останавливайся… — умоляя, прошептала Александра, испугавшись, что вот сейчас он отстранится, оставит ее трепещущую, неутоленную, как тогда в спальне. Она почти до крови вцепилась в его мощные плечи, обхватила ногами, и он откликнулся на ее призыв неистово и безжалостно. Мир вокруг них рухнул, исчез в небытие, оставив только жгучее стремление к чему-то там впереди, в зените раскаленного, бешено вращающегося пространства. Каждое движение было шагом к этой вершине, и они были едины и неразделимы на пути к апогею. Пока не достигли его.
Иван очнулся в тот миг, когда Александра разомкнула руки и тяжело заскользила по его телу вниз. «Безумец! Она не для тебя, — кричал разум. — Какого черта ты вытворяешь? Ты для нее марионетка, эпизод. Не унижай себя, отпусти. Где твоя гордость и здравомыслие?» Тело же, дрожа от пережитого наслаждения, как клинок после удара, требовало: «Не будь идиотом. Не отпускай. Она создана для тебя. По крайней мере, для меня-то точно». Десяток спорящих голосов, зазвучавших в голове, заставили Ивана крепко зажмурить глаза. Он медленно наклонился за архалуком, натянул на себя, туго перетянув поясом, и как четверть часа назад, уставился на умиротворяющий пейзаж за окном. Рядом послышался шелест, Александра пыталась привести свою одежду в порядок.
— Прости, — глухо проговорил он, — Я сожалею.
— Что? — прозвучало рядом. — О чем ты?
— Полагаю, что после новости, которую вы мне сообщили, ситуация ясна. Вы свободны и от Антуана, и от меня. Наши с вами расчеты закончены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25