— Ну, говори, зачем я понадобился твоему хозяину? — спросил Тауберг. — Дело какое?
— Дело, — тихо констатировал Никита. — А вернее будет — беда…
Вечером, возвращаясь к себе, Иван втайне, почти по-детски надеялся, что вот войдет в дом, а там уже нет и следа чужого присутствия.
Дом встретил его настороженной тишиной и неярким светом редких свечей. Иван стал подниматься по привычно поскрипывавшим половицам, томительно вслушиваясь в настороженную тишину. Вдруг под лестницей послышался шорох, звук отворяемой двери, торопливый шепот.
— Кто там? — спросил Тауберг, чуть перегнувшись через перила.
— Это я, я это, ваше высокоблагородие, — послышался торопливый и, как показалось Ивану, чуть заискивающий голос Пашки.
— И что ты в этой каморе делаешь? — поинтересовался Тауберг.
— Дык это… живу я тут… тапереча, — чуть виновато ответил тот.
— Живешь? Тапереча? Это еще какого дьявола?!
Иван стал решительно спускаться вниз. Взъерошенный Пашка пулей вылетел из-под лестницы и как бы нечаянно положил руку на перила, преграждая ему путь.
— Тут какая оказия, Иван Федорович… Уж больно женского полу в доме много, им и развернуться-то негде, — начал он прочувствованно, — вот и уступил я свою комнату несравненной Ненилле Хрисанфовне. Чего же им в тесноте ютиться с их деликатной натурой? А я человек свычный…
— Что за фарс ты мне тут представляешь? — прервал его Иван. — Что за лепет? Какая деликатная натура может быть у этой валькирии?
В этот момент в каморе что-то тяжело грохнуло, будто бревно уронили. Тауберг вздрогнул и во все глаза уставился на покрасневшего Пашку. Тот отвел блудливый взор и смущенно выдавил из себя:
— Вот такая, ваше высокоблагородие, диспозиция…
— Слышу, шельмец, эту твою диспозицию, — усмехнулся Иван. — Княгиня у себя… то есть у меня в кабинете?
В этот момент со стороны зала послышались легкие шаги, и в дверном проеме показался силуэт виновницы событий сегодняшнего безумного дня. Свет, шедший из зала, падал со спины княгини и делал ее легкое платье почти прозрачным. Лишь спустя несколько мгновений Иван с раздражением поймал себя на том, что его глаза с жадностью скользят по очертаниям ее гибкого тела: стройным ногам, округлым бедрам, тонкой талии, пышной груди и дальше вверх до нимба золотистых волос, а затем опять возвращаются к предательской полоске света между стройных ног.
Тело его мучительно напряглось, и он невольно с шумом втянул в себя воздух. Услышав этот вдох, княгиня вздрогнула, торопливо шагнула в сторону.
— Добрый вечер, Иван Федорович, — мягким грудным голосом почти пропела она.
— Я надеялся, сударыня, что он окажется таковым, но, увы, надежды мои не оправдались. Вы все еще здесь, — холодно ответил Иван, злясь на себя за неожиданный порыв вожделения.
Будто не замечая его дурного настроения, княгиня продолжала:
— Прошу уделить мне несколько минут для беседы. Мне необходимо обсудить с вами создавшееся положение.
— Безусловно, мадам. Прошу.
Иван вслед за княгиней вошел в зал. За те два десятка шагов, что прошли они до кресел, бесславно провалилась его попытка оторвать взгляд от Александры Аркадьевны и посмотреть… ну, вон хоть на завитки коринфских колон, кои украшали зальцу. Тогда он попытался сосредоточить внимание на какой-нибудь наименее эротичной части ее тела и уставился в затылок. Но, как назло, легкий золотистый локон, выбившийся из прически и упавший на шею, вызвал в нем острое желание прикоснуться к нему губами. «Эта женщина меня погубит», — мелькнуло в голове у Тауберга. Александра Аркадьевна зябко вздрогнула плечами, будто почувствовав его взгляд. Потом быстро дошла до кресел и опустилась в одно из них. Тауберг обосновался напротив и постарался спокойно взглянуть в ее зеленые, как самшит, глаза.
— Господин Тауберг, — решительно начала княгиня, — мы с вами попали в весьма щекотливое положение.
— Можно подумать, мадам, что это положение само свалилось нам на голову, а не вы были его вдохновительницей, — позволил себе чуточку иронии Иван.
— Хочу напомнить, что именно ваше неуемное стремление к авантюрам привело меня сюда! Я не встречала в своей жизни такого безответственного, беспечного и легкомысленного человека, как вы! — парировала Александра Аркадьевна.
Тауберг едва сдержался. Неужели она говорит о нем?! Безответственный? Легкомысленный?! И это он — человек, над которым друзья даже подсмеивались за его стремление все упорядочить, рассчитать и держать под бдительным контролем?
— Хорошо, сударыня. Ваши предложения? Выслушаю их с вниманием.
— Благодарю, сударь…
Ее голос упал почти до шепота, на побледневшем лице скользнула тень страдания, и Иван понял, что выполнит все, о чем бы она ни попросила, лишь бы не видеть муки и горечи в этих прекрасных глазах. Собравшись с духом, Александра Аркадьевна продолжила:
— Мне нелегко, Иван Федорович, говорить с вами, человеком мало мне знакомом, о моем браке с Антоном Николаевичем. Но обстоятельства вынуждают меня к тому, — скорбно добавила она. Было заметно, что княгиня тщательно подбирает слова. Она смотрела на Тауберга, но, казалось, перестала его замечать, уйдя в воспоминания.
— Александра Аркадьевна, не надо, я не жду от вас подробностей, — поспешно сказал Иван. — Просто скажите, что я должен сделать.
Княгиня подняла на него глаза, лицо ее смягчилось, губы сложились в легкую улыбку.
— А вы можете быть очень милым. Когда захотите.
Иван неловко заерзал в кресле, не найдя сразу, что ответить на этот неожиданный комплимент, и про себя проклиная свой глупый язык.
— Я поступил по отношению к вам не благородно, признаю, поэтому готов рассмотреть ваши предложения.
— Что ж, Иван Федорович, не стану лукавить, я могла бы просто разъехаться с Антуаном несколько лет назад, когда поняла, что наш брак потерпел полный крах. Но мне… мне нужна свобода. Я не хочу весь век быть связанной с этим никчемным человеком. — Она чуть замялась, потом прямо взглянула на Тауберга. — Мне всего двадцать пять. И я еще надеюсь быть счастливой, стать матерью. А дети… они достойны лучшего отца, чем Антуан Голицын. Посему все, что мне необходимо, это развод. Князь даже слышать о нем не желал, но ваша карточная баталия хотя и глубоко ранила меня, зато дала прекрасный повод начать разводное дело.
— Развод, Александра Аркадьевна, дело не простое, — задумчиво произнес Иван. — Пожалуй, почти невозможное. Насколько я знаю, он дается Синодом в случае прелюбодеяния одного из супругов, при неспособности к супружеской жизни, безвестном отсутствии в течение длительного времени и последнее: лишение по суду всех прав состояния. — Он вопросительно взглянул на Голицыну.
Вы совершенно правы, Иван Федорович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25