Здесь ты сама должна отвечать за себя.
— Пожалуйста! — Слово сорвалось с ее губ, жалкое и одинокое. — Пожалуйста, не делайте этого!
— Это почему же?
Она попыталась задержать дыхание, но стало больно.
— Потому.
— Боюсь, вам придется изъясниться поподробнее.
Ягодицы горели, и его большая ладонь, накрывшая их, была горячей, отчего было еще хуже. Но невыносимее боли тела была боль в душе.
— Потому что… — выдохнула она. — Потому что я не хочу быть такой.
Мгновение он молчал.
— Ты плачешь?
— Я? Нет, черт подери!
Ее голос прервался.
Он убрал руку с ягодиц. Она кое-как сползла с его колен и попыталась встать на ноги. Но ноги заскользили по рассыпанному на полу амбара сену, и она, потеряв равновесие, неловко плюхнулась на тюк рядом с ним. И тотчас отвернулась, не желая, чтобы он заметил размазанные по щекам слезы.
Некоторое время все было тихо. Зад у нее горел, и она стиснула руки, еле сдерживаясь, чтобы не потереть его.
— Я… я не хотела никого обижать, — тихо сказала она. — Просто мне хотелось, чтобы люди полюбили меня.
— Определенно вы выбрали для этого оригинальный способ.
— Все так ненавидят меня…
— Да вы же маленькая дрянь со скверным характером. За что им любить вас?
— Никакая я не д-дрянь! Я вполне приличная. И добропорядочная баптистка с крепкими нравственными устоями.
— Угу, — насмешливо протянул он.
Хани рукавом спортивной майки поспешила утереть слезы, чтобы он не увидел, как они катятся по Щекам.
— Вы… вы ведь не всерьез говорили, что позовете тех людей сюда и… позволите им меня отшлепать?
— Коль уж вы такая правоверная баптистка, то небольшое публичное покаяние не должно вас пугать.
Хани попыталась было распрямиться, но от такой встряски все внутри сжалось, и она так и осталась сидеть сгорбившись. И как она только докатилась до такого? Ведь единственное, чего она хотела, — это чтобы все полюбили ее, особенно этот человек, так ее презирающий. Слез было слишком много, чтобы все их сдержать, и несколько слезинок упало ей на джинсы.
— Я… я не могу извиниться. Мне очень стыдно.
— Вы уже ставили себя в дурацкое положение всеми возможными способами. Не вижу здесь разницы.
Она представила, как посмотрит на все это Эрик.
— Пожалуйста! Пожалуйста, не делайте этого!
Его ботинки задвигались в соломе. Наступило длительное молчание. Она икнула между всхлипываниями.
— Пожалуй, я мог бы немного повременить. Если увижу, что вы решили исправить свое поведение.
Ее горе нисколько не уменьшилось.
— Вы… вам не следовало бить меня. Знаете, сколько мне лет?
— Ну, Дженни тринадцать, но, насколько мне известно, вы постарше.
— Предполагалось, что в этом сезоне ей стукнет четырнадцать, но сценаристы не изменили ее возраст.
— Телевизионное время течет неторопливо.
Слезы продолжали литься из глаз Хани, словно вода из крана с прохудившейся прокладкой. Она проговорила трогательным голоском:
— Но не в мыльных операх. Как-то моя тетушка Софи смотрела один сериал, где по ходу действия родилась девочка. Так через три… три года эта девочка была уже беременным подростком.
— Если я правильно помню, вам что-то около шестнадцати.
Сквозь узкую щель, в которую превратилось ее горло, прорвалось очередное всхлипывание:
— Мне уже восемнадцать. Восемнадцать лет, о… один месяц и две недели.
— Похоже, я не совсем четко это представлял. Ну, коли так, то тем хуже, верно? Ведь тот, кому уже восемнадцать, должен вести себя скорее как женщина, чем как ребенок, которого следует хорошенько выпороть.
Голос у нее сорвался:
— Не д… думаю, что когда-либо стану женщиной. Я останусь заточенной в этом детском теле навсегда.
— С вашим телом все в порядке. А вот вашим мозгам не мешало бы повзрослеть.
Она скорчилась, зажав руки между грудью и ногами и содрогнувшись всем телом. Ее снедала ненависть к самой себе. Мысль, что она и дальше останется такой же, была просто невыносима.
Прикосновение было столь легким, что Хани не сразу поняла, что он пальцами дотронулся до ее спины. Потом его ладонь разжалась и легла на позвоночник. И тут все так долго сдерживаемые чувства вырвались на свободу. И отверженность, и одиночество, и потребность в любви, ледяной сосулькой засевшая в груди.
Повернувшись, она уткнулась ему в грудь. Руки обхватили его шею, лицо зарылось в ворот рубашки. Хани почувствовала, как он весь напрягся, и поняла, что ее и не помышляли пускать к себе в объятия — ее никто и никогда не хотел брать к себе на руки, — но сдержаться не смогла. Просто взяла и овладела им.
— Да, я такая, как вы говорили, — зашептала она в ворот рубахи. — И злобная, и себялюбивая, и дрянь со скверным характером.
— Люди все время меняются.
— Вы и правда считаете, что мне следует извиниться, да?
Он неуклюже придерживал ее, не отталкивая, но и не обнимая:
— Давайте лучше просто скажем, что вы, похоже, дошли до перекрестка. Возможно, вы этого пока и не понимаете, но позже, оглянувшись назад, увидите, что стояли перед принятием решения, от которого зависит вся ваша дальнейшая жизнь.
Она молчала, прижавшись щекой к его плечу и размышляя над его словами. По ее милости уволили двух человек, и она успела обидеть почти всех участников сериала. Это уж слишком, разве такое исправишь!
Она опять икнула.
— Дэш, это же настоящий МД, вы не находите?
На мгновение воцарилось молчание.
— Похоже, так оно и есть, — ответил он.
Глава 10
Когда Хани вышла из амбара, обнаружилось, что расписание съемок оказалось таинственным образом перетасовано, и вместо сцен с участием Дэша должны сниматься эпизоды с Блейком и Элеонор. Все вокруг были неестественно деловиты, никто на нее не смотрел, но по самодовольным минам окружающих она поняла: все они прекрасно знают, что происходило внутри. Наверное, эти сукины дети еще и уши прижимали к дверям амбара!
Прищурив глаза, Хани поджала губы. Она никому не даст насмехаться над собой! Уж она-то позаботится об этом! Да она…
— Я бы не советовал, — тихо проговорил Дэш у нее за спиной.
Хани обернулась, заглянула в эти глаза, затененные полями шляпы, увидела сжатый в прямую линию рот. Она ожидала, что в ней вот-вот забурлит привычное чувство обиды, но вместо этого пришло удивительное ощущение покоя. Наконец хоть кто-то провел на песке черту и указал тот предел, который нельзя переступать.
— Рекомендую выбрать время и зайти сегодня после съемок к Россу. Есть несколько человек, которых вам не мешало бы восстановить на работе.
Хотя ей и не верилось, что он на самом деле стал бы ее держать, позволив другим шлепать, но желание упрямиться вдруг отпало, и она послушно кивнула.
— И еще, не вздумайте жаловаться никому из телесети на то, что сегодня случилось. Все останется между вами и мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
— Пожалуйста! — Слово сорвалось с ее губ, жалкое и одинокое. — Пожалуйста, не делайте этого!
— Это почему же?
Она попыталась задержать дыхание, но стало больно.
— Потому.
— Боюсь, вам придется изъясниться поподробнее.
Ягодицы горели, и его большая ладонь, накрывшая их, была горячей, отчего было еще хуже. Но невыносимее боли тела была боль в душе.
— Потому что… — выдохнула она. — Потому что я не хочу быть такой.
Мгновение он молчал.
— Ты плачешь?
— Я? Нет, черт подери!
Ее голос прервался.
Он убрал руку с ягодиц. Она кое-как сползла с его колен и попыталась встать на ноги. Но ноги заскользили по рассыпанному на полу амбара сену, и она, потеряв равновесие, неловко плюхнулась на тюк рядом с ним. И тотчас отвернулась, не желая, чтобы он заметил размазанные по щекам слезы.
Некоторое время все было тихо. Зад у нее горел, и она стиснула руки, еле сдерживаясь, чтобы не потереть его.
— Я… я не хотела никого обижать, — тихо сказала она. — Просто мне хотелось, чтобы люди полюбили меня.
— Определенно вы выбрали для этого оригинальный способ.
— Все так ненавидят меня…
— Да вы же маленькая дрянь со скверным характером. За что им любить вас?
— Никакая я не д-дрянь! Я вполне приличная. И добропорядочная баптистка с крепкими нравственными устоями.
— Угу, — насмешливо протянул он.
Хани рукавом спортивной майки поспешила утереть слезы, чтобы он не увидел, как они катятся по Щекам.
— Вы… вы ведь не всерьез говорили, что позовете тех людей сюда и… позволите им меня отшлепать?
— Коль уж вы такая правоверная баптистка, то небольшое публичное покаяние не должно вас пугать.
Хани попыталась было распрямиться, но от такой встряски все внутри сжалось, и она так и осталась сидеть сгорбившись. И как она только докатилась до такого? Ведь единственное, чего она хотела, — это чтобы все полюбили ее, особенно этот человек, так ее презирающий. Слез было слишком много, чтобы все их сдержать, и несколько слезинок упало ей на джинсы.
— Я… я не могу извиниться. Мне очень стыдно.
— Вы уже ставили себя в дурацкое положение всеми возможными способами. Не вижу здесь разницы.
Она представила, как посмотрит на все это Эрик.
— Пожалуйста! Пожалуйста, не делайте этого!
Его ботинки задвигались в соломе. Наступило длительное молчание. Она икнула между всхлипываниями.
— Пожалуй, я мог бы немного повременить. Если увижу, что вы решили исправить свое поведение.
Ее горе нисколько не уменьшилось.
— Вы… вам не следовало бить меня. Знаете, сколько мне лет?
— Ну, Дженни тринадцать, но, насколько мне известно, вы постарше.
— Предполагалось, что в этом сезоне ей стукнет четырнадцать, но сценаристы не изменили ее возраст.
— Телевизионное время течет неторопливо.
Слезы продолжали литься из глаз Хани, словно вода из крана с прохудившейся прокладкой. Она проговорила трогательным голоском:
— Но не в мыльных операх. Как-то моя тетушка Софи смотрела один сериал, где по ходу действия родилась девочка. Так через три… три года эта девочка была уже беременным подростком.
— Если я правильно помню, вам что-то около шестнадцати.
Сквозь узкую щель, в которую превратилось ее горло, прорвалось очередное всхлипывание:
— Мне уже восемнадцать. Восемнадцать лет, о… один месяц и две недели.
— Похоже, я не совсем четко это представлял. Ну, коли так, то тем хуже, верно? Ведь тот, кому уже восемнадцать, должен вести себя скорее как женщина, чем как ребенок, которого следует хорошенько выпороть.
Голос у нее сорвался:
— Не д… думаю, что когда-либо стану женщиной. Я останусь заточенной в этом детском теле навсегда.
— С вашим телом все в порядке. А вот вашим мозгам не мешало бы повзрослеть.
Она скорчилась, зажав руки между грудью и ногами и содрогнувшись всем телом. Ее снедала ненависть к самой себе. Мысль, что она и дальше останется такой же, была просто невыносима.
Прикосновение было столь легким, что Хани не сразу поняла, что он пальцами дотронулся до ее спины. Потом его ладонь разжалась и легла на позвоночник. И тут все так долго сдерживаемые чувства вырвались на свободу. И отверженность, и одиночество, и потребность в любви, ледяной сосулькой засевшая в груди.
Повернувшись, она уткнулась ему в грудь. Руки обхватили его шею, лицо зарылось в ворот рубашки. Хани почувствовала, как он весь напрягся, и поняла, что ее и не помышляли пускать к себе в объятия — ее никто и никогда не хотел брать к себе на руки, — но сдержаться не смогла. Просто взяла и овладела им.
— Да, я такая, как вы говорили, — зашептала она в ворот рубахи. — И злобная, и себялюбивая, и дрянь со скверным характером.
— Люди все время меняются.
— Вы и правда считаете, что мне следует извиниться, да?
Он неуклюже придерживал ее, не отталкивая, но и не обнимая:
— Давайте лучше просто скажем, что вы, похоже, дошли до перекрестка. Возможно, вы этого пока и не понимаете, но позже, оглянувшись назад, увидите, что стояли перед принятием решения, от которого зависит вся ваша дальнейшая жизнь.
Она молчала, прижавшись щекой к его плечу и размышляя над его словами. По ее милости уволили двух человек, и она успела обидеть почти всех участников сериала. Это уж слишком, разве такое исправишь!
Она опять икнула.
— Дэш, это же настоящий МД, вы не находите?
На мгновение воцарилось молчание.
— Похоже, так оно и есть, — ответил он.
Глава 10
Когда Хани вышла из амбара, обнаружилось, что расписание съемок оказалось таинственным образом перетасовано, и вместо сцен с участием Дэша должны сниматься эпизоды с Блейком и Элеонор. Все вокруг были неестественно деловиты, никто на нее не смотрел, но по самодовольным минам окружающих она поняла: все они прекрасно знают, что происходило внутри. Наверное, эти сукины дети еще и уши прижимали к дверям амбара!
Прищурив глаза, Хани поджала губы. Она никому не даст насмехаться над собой! Уж она-то позаботится об этом! Да она…
— Я бы не советовал, — тихо проговорил Дэш у нее за спиной.
Хани обернулась, заглянула в эти глаза, затененные полями шляпы, увидела сжатый в прямую линию рот. Она ожидала, что в ней вот-вот забурлит привычное чувство обиды, но вместо этого пришло удивительное ощущение покоя. Наконец хоть кто-то провел на песке черту и указал тот предел, который нельзя переступать.
— Рекомендую выбрать время и зайти сегодня после съемок к Россу. Есть несколько человек, которых вам не мешало бы восстановить на работе.
Хотя ей и не верилось, что он на самом деле стал бы ее держать, позволив другим шлепать, но желание упрямиться вдруг отпало, и она послушно кивнула.
— И еще, не вздумайте жаловаться никому из телесети на то, что сегодня случилось. Все останется между вами и мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123