— Я только что купил здесь ирландского волкодава, — торопливо прибавил О'Лайам-Роу.
— Зачем, скажи ты мне, Бога ради, — воскликнул Лаймонд, — тебе понадобилась собака?
Но, вглядевшись в порозовевшее лицо О'Лайам-Роу, Тади Бой сам же и ответил на свой вопрос:
— Ну конечно. Чтобы соблазнить высокорожденную даму, — vide брата Любена… Ты ухаживаешь с размахом, дорогой мой. Мог бы я побиться с тобой об заклад, что псарни О'Дуайеров битком набиты волкодавами, но уж ладно, потешь себя… А хорошо ли она бегает? Пусть бы Пайдар Доули завтра проверил ее.
Собака Луадхас встала, задрав свою длинную византийскую морду. Вобрав плечи, вытянув ноги и поджав бока, она замотала головой и встряхнулась. О'Лайам-Роу чихнул. Тади Бой громко расхохотался. Большой встрепанный волкодав умильно заглянул принцу Барроу в глаза и лизнул ему руку. О'Лайам-Роу это понравилось и ни чуточку не смутило — теперь, когда дело выплыло наружу, он чувствовал себя непринужденно.
Робина Стюарта, который наблюдал с особенным удовольствием за стремительным, как снежная лавина, развитием романа О'Лайам-Роу, тоже позабавили новости о покупке. Именно он, проезжая через Неви, рассказал госпоже Бойл, что ирландец собирается похвастаться своим подарком на охоте, которая назначена на следующее утро. Девушку такой накал чувств ничуть не тронул — она лишь выказывала нетерпеливую скуку, но Тереза Бойл, горя веселым злорадством, тут же принялась устраивать для себя и для Уны О'Дуайер приглашение на охоту. Охота предполагалась псовая, на королевскую дичь — грустного зайца, и отправлялась она из Блуа следующим утром.
Охота началась в редколесье, белом от предрассветного инея, по которому тянулись окаймленные ободками мокрой земли дубки и грабы и высились там и сям неохватные каштаны.
Ночью ударил заморозок, но раннее солнце, упрямо проглядывая сквозь ветви, отбрасывало на людей, движущихся внизу, сочные, черные, беспокойно мятущиеся тени.
Люди под ветвями оловянного цвета были одеты в серый бархат; смеясь, они спешились и грелись у жаровен, которые в беловатых сумерках горели красным цветом, как саламандры. Доезжачие и пажи, выжлятники и погонщики мулов вертелись и сновали в толпе; под деревьями расставили низкие столы, а из украшенных гребнями корзин явились на свет пирожки и вино; собаки повизгивали, высовывали языки и виляли хвостами, и их приходилось отгонять от скатертей.
Маргарет Эрскин явилась поздно, как и вся свита маленькой королевы. Накануне Мария приболела, и они с Дженет Синклер сидели далеко за полночь, пока девочка не уснула. А утром поднялись в пять часов, разбудили Джеймса и Агнес, успокоили Дженет, одели сонную Марию и отвели ее во двор, и, наконец, собрали братьев Тома и доезжачих. Все это было чудовищно трудной задачей, которую ничуть не облегчала мысль о том, что Дженни, накануне отошедшая ко сну в душистых мускусных облаках, заранее решила проспать охоту. Как бы ни была матушка Маргарет Эрскин очарована Лаймондом, чары эти в пять утра теряли свою силу.
Франциск, герцог Гиз, молодой, блестящий, с изящной бородкой, длинным носом и приятной улыбкой на полных губах, распоряжался охотой. Мерило любезности и кладезь дипломатии, он конечно же отдавал должное возлюбленной короля и беспрестанно спрашивал у нее совета. В этот день и Диана, и герцог оказывали знаки внимания маленькой королеве. Встав перед девочкой на колени, ее дядя серьезно обсуждал с нею, где могут лежать русаки, как их поднять и где расставить запасные стаи свежих гончих. Потом Маргарет, увидев, как девочка, позабыв, по-видимому, о ночных недомоганиях, резво вскочила в седло, сама, подоткнув серую юбку, уселась на смирную английскую полукровку.
Она невольно искала глазами ирландцев и наконец нашла их — Тади Бой, вложив ноги в длинные стремена, сидел на маленькой испанской лошадке, брюхо которой задевало траву. Рядом с ним, на мышастом жеребце, возвышался О'Лайам-Роу. Лучник Стюарт ехал вместе со своими соратниками. Стаи собак одна за другой пронеслись мимо и заняли место в засадах. Остатки еды убрали, и пировавшие отправились в путь. Маргарет увидела, как О'Лайам-Роу склонился и что-то сказал Доули, который держал на сворках две пары подвывающих собак. А после хруст валежника, позвякиванье сбруи и приветственные крики возвестили о приезде двух ирландок из Неви.
Вся в перьях, словно дикобраз, с седыми волосами, выбившимися из-под капюшона, с крепкими, плотными зубами на обветренном лице, госпожа Бойл отлично сумела извиниться перед де Гизом за опоздание. Она его улестила, рассмешила и, наконец, оставила, уводя за собой лошадь Уны О'Дуайер.
Рядом с О'Лайам-Роу обе лошади остановились как вкопанные, и взгляды всех, кто праздно торчал в лесу и дожидался начала охоты, устремились на них. Тереза Бойл оглядела закутанную в фризовый плащ фигуру на высоком коне и лохматую, с теленка величиной, собаку.
— Всемогущий Боже. Я бы никогда не поверила, хотя при дворе мне все уши прожужжали. Говорили мне, что великолепный принц О'Лайам-Роу купил собаку, красивей которой не бывало в мире — краше, чем солнце на огненных его колесах. И что же ты будешь делать с прекрасным этим созданием, а, принц Барроу?
Две пары глаз, собаки и человека, устремились на госпожу Бойл и молодую женщину, ехавшую с ней рядом. Застоявшиеся лошади нетерпеливо топтались на месте, и где-то далеко псари науськивали гончих. Ищейки, приученные раньше времени не подавать голоса, сидели тихо и почесывались.
Маргарет Эрскин, которая видела О'Лайам-Роу на отмели в Руане и слышала изощренные, безумно смешные рассказы матери о нем, вдруг вся потемнела от гнева и, нагнувшись, заговорила с маленькой королевой, повернувшись спиной к четко очерченному, невозмутимому профилю Тади Боя.
В полной тишине, слегка зарумянившись, О'Лайам-Роу проговорил ровным голосом:
— Она, конечно, не сама Фаилнис 43), но голос у нее звонкий, а бег стремительный — так, во всяком случае, мне говорили. Зовут ее Луадхас, и мы с нею вместе надеемся, что вы и достойная леди ваша племянница примете ее в дар.
Высокой богиней морей, каменным изваянием сидела Уна О'Дуайер на норовистом коне, и единственное, что двигалось в ней, были черные пряди, которые трепал ветерок. Госпожа Бойл, коротко вскрикнув, склонилась к племяннице и вцепилась в стеганый рукав.
— Да посмотри же ты на этого прекрасного рыцаря псарен — как он стесняется, как разрумянились его щеки! Поблагодари же его, Уна. Na buail do choin gan chinaid , как говорится.
Вряд ли эта речь достигла слуха Уны О'Дуайер. При первых словах она сняла перчатку, наклонилась и прищелкнула длинными, тонкими, как у мальчишки, пальцами. Волкодав повернул свою плоскую голову и, таща за собой мрачного Доули, подошел к девушке и больше не отставал от нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
— Зачем, скажи ты мне, Бога ради, — воскликнул Лаймонд, — тебе понадобилась собака?
Но, вглядевшись в порозовевшее лицо О'Лайам-Роу, Тади Бой сам же и ответил на свой вопрос:
— Ну конечно. Чтобы соблазнить высокорожденную даму, — vide брата Любена… Ты ухаживаешь с размахом, дорогой мой. Мог бы я побиться с тобой об заклад, что псарни О'Дуайеров битком набиты волкодавами, но уж ладно, потешь себя… А хорошо ли она бегает? Пусть бы Пайдар Доули завтра проверил ее.
Собака Луадхас встала, задрав свою длинную византийскую морду. Вобрав плечи, вытянув ноги и поджав бока, она замотала головой и встряхнулась. О'Лайам-Роу чихнул. Тади Бой громко расхохотался. Большой встрепанный волкодав умильно заглянул принцу Барроу в глаза и лизнул ему руку. О'Лайам-Роу это понравилось и ни чуточку не смутило — теперь, когда дело выплыло наружу, он чувствовал себя непринужденно.
Робина Стюарта, который наблюдал с особенным удовольствием за стремительным, как снежная лавина, развитием романа О'Лайам-Роу, тоже позабавили новости о покупке. Именно он, проезжая через Неви, рассказал госпоже Бойл, что ирландец собирается похвастаться своим подарком на охоте, которая назначена на следующее утро. Девушку такой накал чувств ничуть не тронул — она лишь выказывала нетерпеливую скуку, но Тереза Бойл, горя веселым злорадством, тут же принялась устраивать для себя и для Уны О'Дуайер приглашение на охоту. Охота предполагалась псовая, на королевскую дичь — грустного зайца, и отправлялась она из Блуа следующим утром.
Охота началась в редколесье, белом от предрассветного инея, по которому тянулись окаймленные ободками мокрой земли дубки и грабы и высились там и сям неохватные каштаны.
Ночью ударил заморозок, но раннее солнце, упрямо проглядывая сквозь ветви, отбрасывало на людей, движущихся внизу, сочные, черные, беспокойно мятущиеся тени.
Люди под ветвями оловянного цвета были одеты в серый бархат; смеясь, они спешились и грелись у жаровен, которые в беловатых сумерках горели красным цветом, как саламандры. Доезжачие и пажи, выжлятники и погонщики мулов вертелись и сновали в толпе; под деревьями расставили низкие столы, а из украшенных гребнями корзин явились на свет пирожки и вино; собаки повизгивали, высовывали языки и виляли хвостами, и их приходилось отгонять от скатертей.
Маргарет Эрскин явилась поздно, как и вся свита маленькой королевы. Накануне Мария приболела, и они с Дженет Синклер сидели далеко за полночь, пока девочка не уснула. А утром поднялись в пять часов, разбудили Джеймса и Агнес, успокоили Дженет, одели сонную Марию и отвели ее во двор, и, наконец, собрали братьев Тома и доезжачих. Все это было чудовищно трудной задачей, которую ничуть не облегчала мысль о том, что Дженни, накануне отошедшая ко сну в душистых мускусных облаках, заранее решила проспать охоту. Как бы ни была матушка Маргарет Эрскин очарована Лаймондом, чары эти в пять утра теряли свою силу.
Франциск, герцог Гиз, молодой, блестящий, с изящной бородкой, длинным носом и приятной улыбкой на полных губах, распоряжался охотой. Мерило любезности и кладезь дипломатии, он конечно же отдавал должное возлюбленной короля и беспрестанно спрашивал у нее совета. В этот день и Диана, и герцог оказывали знаки внимания маленькой королеве. Встав перед девочкой на колени, ее дядя серьезно обсуждал с нею, где могут лежать русаки, как их поднять и где расставить запасные стаи свежих гончих. Потом Маргарет, увидев, как девочка, позабыв, по-видимому, о ночных недомоганиях, резво вскочила в седло, сама, подоткнув серую юбку, уселась на смирную английскую полукровку.
Она невольно искала глазами ирландцев и наконец нашла их — Тади Бой, вложив ноги в длинные стремена, сидел на маленькой испанской лошадке, брюхо которой задевало траву. Рядом с ним, на мышастом жеребце, возвышался О'Лайам-Роу. Лучник Стюарт ехал вместе со своими соратниками. Стаи собак одна за другой пронеслись мимо и заняли место в засадах. Остатки еды убрали, и пировавшие отправились в путь. Маргарет увидела, как О'Лайам-Роу склонился и что-то сказал Доули, который держал на сворках две пары подвывающих собак. А после хруст валежника, позвякиванье сбруи и приветственные крики возвестили о приезде двух ирландок из Неви.
Вся в перьях, словно дикобраз, с седыми волосами, выбившимися из-под капюшона, с крепкими, плотными зубами на обветренном лице, госпожа Бойл отлично сумела извиниться перед де Гизом за опоздание. Она его улестила, рассмешила и, наконец, оставила, уводя за собой лошадь Уны О'Дуайер.
Рядом с О'Лайам-Роу обе лошади остановились как вкопанные, и взгляды всех, кто праздно торчал в лесу и дожидался начала охоты, устремились на них. Тереза Бойл оглядела закутанную в фризовый плащ фигуру на высоком коне и лохматую, с теленка величиной, собаку.
— Всемогущий Боже. Я бы никогда не поверила, хотя при дворе мне все уши прожужжали. Говорили мне, что великолепный принц О'Лайам-Роу купил собаку, красивей которой не бывало в мире — краше, чем солнце на огненных его колесах. И что же ты будешь делать с прекрасным этим созданием, а, принц Барроу?
Две пары глаз, собаки и человека, устремились на госпожу Бойл и молодую женщину, ехавшую с ней рядом. Застоявшиеся лошади нетерпеливо топтались на месте, и где-то далеко псари науськивали гончих. Ищейки, приученные раньше времени не подавать голоса, сидели тихо и почесывались.
Маргарет Эрскин, которая видела О'Лайам-Роу на отмели в Руане и слышала изощренные, безумно смешные рассказы матери о нем, вдруг вся потемнела от гнева и, нагнувшись, заговорила с маленькой королевой, повернувшись спиной к четко очерченному, невозмутимому профилю Тади Боя.
В полной тишине, слегка зарумянившись, О'Лайам-Роу проговорил ровным голосом:
— Она, конечно, не сама Фаилнис 43), но голос у нее звонкий, а бег стремительный — так, во всяком случае, мне говорили. Зовут ее Луадхас, и мы с нею вместе надеемся, что вы и достойная леди ваша племянница примете ее в дар.
Высокой богиней морей, каменным изваянием сидела Уна О'Дуайер на норовистом коне, и единственное, что двигалось в ней, были черные пряди, которые трепал ветерок. Госпожа Бойл, коротко вскрикнув, склонилась к племяннице и вцепилась в стеганый рукав.
— Да посмотри же ты на этого прекрасного рыцаря псарен — как он стесняется, как разрумянились его щеки! Поблагодари же его, Уна. Na buail do choin gan chinaid , как говорится.
Вряд ли эта речь достигла слуха Уны О'Дуайер. При первых словах она сняла перчатку, наклонилась и прищелкнула длинными, тонкими, как у мальчишки, пальцами. Волкодав повернул свою плоскую голову и, таща за собой мрачного Доули, подошел к девушке и больше не отставал от нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79