— И верно — какой это бог так рождался в Ирландии? — мягко продолжил Тади. — Уж какие там несушки-то голосистые! А у хозяйки ушки на макушке: одним слушает, не снеслась ли курочка, а другим — не кипит ли водица.
Она заверещала, как птичка-моевка.
— О! О! Ну и занозистого же парня ты привез с собой. О'Лайам-Роу, да поможет тебе Бог! А ведь быстрый язык да ясная голова — вот что ценят больше всего французы, эти несчастные язычники! Одному небу известно, как позорили меня весь год наши земляки из Лейнстера, у которых мозги как мякина. Ну, садись, да расскажи мне о доме. Здорова ли твоя мать?
Так, совершенно невинным образом, начался форменный допрос по поводу семейных и общественных хроник Лимерика и Лиша. Стюарт д'Обиньи, слушая вполуха, думал, что эти двое более поднаторели в генеалогии и гинекологии, чем может позволить себе любой шотландец. Он давно уже знал госпожу Бойл и не надеялся даже остановить ее — теперь она пытала О'Лайам-Роу насчет урожаев, рыбных садков и скота. Вождь клана отвечал бодро и весело — даже тогда, когда она пару раз усомнилась в его правоте.
— С нами крестная сила, — сказала наконец госпожа Бойл, откидываясь на спинку стула. — Каким большим, роскошным мотыльком станешь ты порхать среди тихих рабочих пчел при нашем дворе.
— Не все там тихие, — заверил лорд д'Обиньи. — Приемные полны шотландцев, а они мечутся, как души в аду. Половина уже перебывала у Мейсона.
— У кого?
— У сэра Джеймса Мейсона, английского посланника. Этой девочке повезет, если шотландский трон будет ждать, пока она вырастет. У ее матери есть дворяне, которые предпочли бы теплое местечко при англичанах унылым будням при шотландской королеве. Вам нехорошо, О'Лайам-Роу?
— Нет, нет, — сказал вождь клана и выпрямился на стуле. — Только в голове что-то мерцает, и в глазах светлые круги. Нет ли в комнате дриады?
Еще одна женщина вышла из своей комнаты. Всю ее жизнь, сколько она помнила себя, мужчины немели в ее присутствии, а она была еще молода. Не стесняясь, просто выжидая, она остановилась у окна, покрытого дождевыми каплями. Было видно, что это ирландка, из рода мурругов, не широкоплечая белокурая милезка, но темноволосая, с тонкой костью: шея и плечи — один хрупкий стебелек для овального лица, широкоскулого, с ясными глазами. Черные волосы ее были уложены локонами на макушке, вокруг ушей, на затылке; длинные, они ниспадали на плечи и вились по спине. На ней было темно-синее платье без украшений; заметив, что все встали, она поклонилась госпоже Бойл и лорду д'Обиньи и опять остановилась в ожидании.
Стюарт д'Обиньи, сжав кончики пальцев, окинул ее взглядом знатока. Тади Бой, желчный и угрюмый, глазел, позабыв обо всем, отвесив темную, небритую челюсть. О'Лайам-Роу не то чтобы вдруг приобрел изящные манеры, но он поднялся, и его голубые глаза с длинными ресницами расширились и стали тверже.
— Ой, Боже ты мой, попала девка в переплет! — завизжала госпожа Бойл. Бренча ожерельями, взметая юбки, она закружилась по комнате и подбежала к вошедшей. Лицо ее горело от удовольствия. — Не обращай на них внимания, Уна. Это компания ирландцев, прибывших ко двору: такие же глупые индюки, каких ты оставила в Донеголе. На них и глядеть-то не стоит. Джентльмены, это моя племянница Уна О'Дуайер, приехала из Ирландии погостить у старой тетки и подцепить себе в мужья какого-нибудь придворного щеголя — уж об этом-то я позабочусь. Уна, девочка моя, это О'Лайам-Роу, вождь клана. Не подходи слишком близко, наступишь на усы… а это господин Баллах, его секретарь. Ты бы слышала, как он складно врет. Может, наверное, срифмовать крысу с вечной погибелью, не хуже самого Сенчана Торпеста 7).
Оправив синее шерстяное платье, девушка села, устремила спокойный взгляд на ирландцев и сказала по-гэльски, обращаясь к обоим:
— С давних времен оллавы разбежались по лесам. Что, снова пришла их пора?
С переменой языка беседа утратила теплоту. Мастер Баллах кашлянул и под взглядом О'Лайам-Роу удобнее устроился на стуле, расправил свои лоснящиеся короткие штаны и вежливо ответил по-английски:
— Пропорция, полагаю я, такова: один оллав на населенную и унавоженную четверть мили. Если оллавов не хватает, значит, условия не соблюдены.
Ясные глаза молодой женщины обратились на О'Лайам-Роу.
— Мне говорили, что у принца Барроу есть бард по имени Патрик О'Хоули.
— Вам говорили правильно, — спокойно ответил О'Лайам-Роу. — Но он чисто как медведь в берлоге. Посадите Патрика О'Хоули на корабль и покажите хоть самого святого Петра — все равно поднять ему веко не смогут четверо дюжих мужиков с крючьями.
Уна презрительно сморщилась:
— У него морская болезнь.
— Да, и к тому же он только бард, но не учился как следует, хотя в уме ему и не откажешь, а вот мастер Баллах хорошо знает все правила и каноны: приятные хвалы истекают из уст его, а к нему стекаются богатства. Но попробуйте-ка придержать его жалованье — сатиры так и посыплются из него, как голые мужики из ирландской парилки.
Такой вот опасный оборот приобрела беседа, когда Робин Стюарт подошел к дверям и попросил позволения одолжить или купить для О'Лайам-Роу новую сбрую. Прежняя была слишком стара и запущена, а соленый воздух моря вовсе доконал ее; так что практически не на чем было ехать в Руан.
С тайным облегчением лорд д'Обиньи ушел, уводя с собой О'Лайам-Роу, и голос с ирландским акцентом зазвучал по коридору: принц пустился в бесконечный рассказ о фантастическом долголетии пресловутой сбруи. Госпожа Бойл втащила в комнату Робина Стюарта и закрыла дверь.
— Иди-ка сюда, ради всего святого, да расскажите мне, вы двое, об этом витязе из Слив-Блума. Слышала я, что он странный, но не до такой же степени.
Она налила всем вина, и Тади Бой, отдавая ему должное, почти дошел уже до своего нормального состояния. Он разговорился.
— Вы же сами видели. Что тут еще скажешь? Беда О'Лайам-Роу в том, что он родился принцем и вождем большого клана, а не маленьким чудаком-книжником, у которого есть жена, пенсион и домик, где день-деньской снуют ученики-философы. Я встретился с ним в его замке, мокром каменном мешке, полном крыс. Он вас заговорит до смерти, о чем бы речь ни зашла: голова его набита самыми разными сведениями. И конечно, я в жизни не видал такого увальня. Большой его палец не знает, что делает указательный.
Стюарт ухмыльнулся. Тади Бой нерешительно поднял свой кубок в сторону девушки, которая не сводила глаз с его лица, выпил и с треском поставил кубок на подлокотник кресла. Тут госпожа Бойл сказала:
— Ты-то сам, мы слыхали, довольно шустрый и ловко лазаешь по канату. Вас теперь заставляют и в игры играть, в этой вашей школе? Что правда, то правда: учитесь вы долго…
Она залилась визгливым смехом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79