Попечение, того или иного рода, простиралось до крайности. Совершенно очаровательный, до бесчувствия пьяный, абсолютно невменяемый, он соглашался на все.
Шотландский двор наблюдал за его похождениями. Эрскины и Дженни, немного присмиревшая, молча смотрели и дивились. Королева-мать, благополучно завершив государственные переговоры, продолжала ослепительно улыбаться гостеприимным хозяевам и всячески старалась скрыть рев и топот по ту сторону занавеса, где тщеславные, наполовину подкупленные лорды ее свиты ссорились между собою, как базарные торговки. А сэр Джордж Дуглас не пожалел времени и написал королеве Франции анонимное письмо, в котором намекнул, что следовало бы пригласить ко двору некоего Ричарда, лорда Калтера. Екатерина Медичи получила его на следующий день.
День этот выдался холодным; шел мокрый снег и рано стемнело. В большой зале замка танцевали павану верхом на лошадях: всадники вились между яркими колоннами, и пламя факелов отражалось в выщербленных копытами изразцах. Цоканье подков заглушало музыку, пока пары выделывали свои па: Тади Бой, сидя боком в седле, срывал свечи с консолей одну за другой, жонглировал ими и бросал танцующим; те ловили их, обжигая пальцы, ругаясь и смеясь, пока танец не завершился среди кромешной тьмы и истерических взвизгов.
Облокотившись на резную балюстраду, король читал письмо, которое передала ему супруга, а Екатерина Медичи не сводила с причудливой сцены своих больших, выпуклых глаз.
— Не удручает ли вас такая разнузданность?
Оторвавшись от письма, король посмотрел вниз:
— Искусство, как редкий цветок, пускает корни в перегной. Думаю, в этом все дело.
— Даже когда он и вне себя, дар его свеж и необычен, — согласилась королева. — Но в последнее время мне начинает казаться, что и сам цветок поражен гнилью. Что вы станете делать с письмом?
Генрих вгляделся в листок бумаги:
— Фамилия славная. Но кто такой Ричард Кроуфорд из Калтера?
Екатерина скромно опустила ресницы:
— Я справлялась у вдовствующей королевы. Это третий барон из дома Калтеров, он обладает в Шотландии значительной властью и богатством и поддерживает юную королеву. Ходят слухи, что он остался дома, ожидая появления на свет наследника… Сейчас ребенок уже должен был родиться. И поскольку благородный лорд теперь свободен, можно намекнуть государыне вдовствующей королеве, что мы были бы счастливы видеть его у себя.
Она была права: Франция обещала сделать все, что в ее силах, чтобы утвердить Марию де Гиз регентшей в королевстве ее дочери. Простой здравый смысл требовал как-то учесть поданный намек и проверить, каких влиятельных людей сочла благоразумным оставить дома королева-мать и как они используют свое влияние: во зло или во благо.
Внизу с развевающимися рукавами украшенных бахромою одежд стремительно проносились всадники. Король нагнулся и щелкнул пальцами, и Тади Бой, подняв глаза, бросил ему факел одним движением запястья. Генрих поймал факел и чуть приподнял его в знак приветствия; потом повернулся и в задумчивости поднес огонь к краешку письма, написанного сэром Джорджем Дугласом.
Через три недели Робин Стюарт узнал, что ему нужно снова ехать в Ирландию, на этот раз с доверенным лицом, которому поручено привезти Кормака О'Коннора. Это ускорило наступление самого критического момента в его жизни — настал день, когда лучник осмелился противостоять Джону Стюарту д'Обиньи.
Робин Стюарт был приставлен к его милости для всяческих поручений, связанных с визитом О'Лайам-Роу. За то, как он обхаживал ирландцев, и за те особые услуги, какие он и раньше оказывал лорду д'Обиньи, Стюарт надеялся однажды получить соответствующую мзду: небольшую придворную должность, возможно, сулящую повышение; когда-нибудь позже даже чин капитана… все, что угодно, лишь бы проникнуть наконец в узкий круг влиятельных вельмож.
Это д'Обиньи вполне мог бы ему дать, но до сих пор Стюарт получал от него только деньги, да и те не в избытке. А теперь этот надутый осел, кажется, указывал — но как такое могло прийти ему в голову? — что не собирается впредь доверять Стюарту особых поручений и посылает его за границу с самой обычной миссией.
Выставив вперед свой узкий подбородок, Стюарт высказал все, что он думает по этому поводу:
— Я уже ездил в Ирландию, милорд. И, помнится, предполагалось, что я буду помогать вам во все время визита ирландцев. Кажется, я до сих пор не давал повода к недовольству.
Одна пряжка на его кирасе расстегнулась, а волосы давно следовало подстричь. Д'Обиньи заметил это, раздражаясь все больше и больше.
— Неужели? — сказал он. — Ты прохлопал их приезд в Дьеп. Ты упустил одного из них в Руане. По тебе одному известной причине ты дозволил О'Лайам-Роу спустить с привязи собаку, а потом выставил себя круглым дураком, свалившись с лошади, словно какой-нибудь мужик, и застряв в кроличьей норе. — Лорд д'Обиньи зевнул: накануне вечерний прием у короля выдался длинным и скучным. — Но в конце концов и я отчасти виноват. Для таких поручений требуется некоторая ловкость, умение вести себя, утонченность. Уверен, тебе самому станет легче, если ты вернешься к привычной службе. Когда О'Коннор приедет, я сам им займусь. Кто-нибудь из моих людей — может быть, Шоле — мне поможет.
Да этот лорд и в самом деле пытается спровадить его! И тут Стюарту вдруг показалось, что он угадал причину. От гнева кровь бросилась лучнику в лицо, расплылась некрасивыми пятнами по впалым щекам, по шее; уши по-багровели.
— Я уж заметил, что вы не упускаете случая напасть на меня с тех самых пор, как мы выиграли ночные гонки. Но я не виноват, что он выбрал меня в напарники… И учтите еще кое-что, милорд: имя Робина Стюарта теперь что-то значит и для короля, и для его двора.
На красивом полном лице д'Обиньи не отразилось ничего, кроме презрения.
— Думаешь, оно значит больше, чем имя д'Обиньи? Еще одно слово в таком тоне — и я постараюсь это проверить, можешь не сомневаться. Сам знаешь: в этой стране угрозы фавориту короля расцениваются почти как предательство.
Рука д'Обиньи, сжимавшая драгоценную чернильницу из оникса, дрожала, но вовсе не из-за дерзости подчиненного — просто он увидел искаженным, как в кривом зеркале, свое собственное восторженное преследование Тади Боя Баллаха. Д'Обиньи и в голову не приходило, что Стюарт мог соперничать с ним, и досадовал он на то, что лучник своими грязными ногами истоптал изысканный цветник, взращенный им, знатоком прекрасного.
Он встал, чуть вздрагивая от обиды.
— Не стоит, Стюарт, распространяться о твоих слабых местах: полагаю, мы оба достаточно хорошо их видим. Ты сделал все, что мог, и я тебе благодарен. А теперь, пожалуйста, будь доволен теми обязанностями, какие тебе предстоит выполнять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Шотландский двор наблюдал за его похождениями. Эрскины и Дженни, немного присмиревшая, молча смотрели и дивились. Королева-мать, благополучно завершив государственные переговоры, продолжала ослепительно улыбаться гостеприимным хозяевам и всячески старалась скрыть рев и топот по ту сторону занавеса, где тщеславные, наполовину подкупленные лорды ее свиты ссорились между собою, как базарные торговки. А сэр Джордж Дуглас не пожалел времени и написал королеве Франции анонимное письмо, в котором намекнул, что следовало бы пригласить ко двору некоего Ричарда, лорда Калтера. Екатерина Медичи получила его на следующий день.
День этот выдался холодным; шел мокрый снег и рано стемнело. В большой зале замка танцевали павану верхом на лошадях: всадники вились между яркими колоннами, и пламя факелов отражалось в выщербленных копытами изразцах. Цоканье подков заглушало музыку, пока пары выделывали свои па: Тади Бой, сидя боком в седле, срывал свечи с консолей одну за другой, жонглировал ими и бросал танцующим; те ловили их, обжигая пальцы, ругаясь и смеясь, пока танец не завершился среди кромешной тьмы и истерических взвизгов.
Облокотившись на резную балюстраду, король читал письмо, которое передала ему супруга, а Екатерина Медичи не сводила с причудливой сцены своих больших, выпуклых глаз.
— Не удручает ли вас такая разнузданность?
Оторвавшись от письма, король посмотрел вниз:
— Искусство, как редкий цветок, пускает корни в перегной. Думаю, в этом все дело.
— Даже когда он и вне себя, дар его свеж и необычен, — согласилась королева. — Но в последнее время мне начинает казаться, что и сам цветок поражен гнилью. Что вы станете делать с письмом?
Генрих вгляделся в листок бумаги:
— Фамилия славная. Но кто такой Ричард Кроуфорд из Калтера?
Екатерина скромно опустила ресницы:
— Я справлялась у вдовствующей королевы. Это третий барон из дома Калтеров, он обладает в Шотландии значительной властью и богатством и поддерживает юную королеву. Ходят слухи, что он остался дома, ожидая появления на свет наследника… Сейчас ребенок уже должен был родиться. И поскольку благородный лорд теперь свободен, можно намекнуть государыне вдовствующей королеве, что мы были бы счастливы видеть его у себя.
Она была права: Франция обещала сделать все, что в ее силах, чтобы утвердить Марию де Гиз регентшей в королевстве ее дочери. Простой здравый смысл требовал как-то учесть поданный намек и проверить, каких влиятельных людей сочла благоразумным оставить дома королева-мать и как они используют свое влияние: во зло или во благо.
Внизу с развевающимися рукавами украшенных бахромою одежд стремительно проносились всадники. Король нагнулся и щелкнул пальцами, и Тади Бой, подняв глаза, бросил ему факел одним движением запястья. Генрих поймал факел и чуть приподнял его в знак приветствия; потом повернулся и в задумчивости поднес огонь к краешку письма, написанного сэром Джорджем Дугласом.
Через три недели Робин Стюарт узнал, что ему нужно снова ехать в Ирландию, на этот раз с доверенным лицом, которому поручено привезти Кормака О'Коннора. Это ускорило наступление самого критического момента в его жизни — настал день, когда лучник осмелился противостоять Джону Стюарту д'Обиньи.
Робин Стюарт был приставлен к его милости для всяческих поручений, связанных с визитом О'Лайам-Роу. За то, как он обхаживал ирландцев, и за те особые услуги, какие он и раньше оказывал лорду д'Обиньи, Стюарт надеялся однажды получить соответствующую мзду: небольшую придворную должность, возможно, сулящую повышение; когда-нибудь позже даже чин капитана… все, что угодно, лишь бы проникнуть наконец в узкий круг влиятельных вельмож.
Это д'Обиньи вполне мог бы ему дать, но до сих пор Стюарт получал от него только деньги, да и те не в избытке. А теперь этот надутый осел, кажется, указывал — но как такое могло прийти ему в голову? — что не собирается впредь доверять Стюарту особых поручений и посылает его за границу с самой обычной миссией.
Выставив вперед свой узкий подбородок, Стюарт высказал все, что он думает по этому поводу:
— Я уже ездил в Ирландию, милорд. И, помнится, предполагалось, что я буду помогать вам во все время визита ирландцев. Кажется, я до сих пор не давал повода к недовольству.
Одна пряжка на его кирасе расстегнулась, а волосы давно следовало подстричь. Д'Обиньи заметил это, раздражаясь все больше и больше.
— Неужели? — сказал он. — Ты прохлопал их приезд в Дьеп. Ты упустил одного из них в Руане. По тебе одному известной причине ты дозволил О'Лайам-Роу спустить с привязи собаку, а потом выставил себя круглым дураком, свалившись с лошади, словно какой-нибудь мужик, и застряв в кроличьей норе. — Лорд д'Обиньи зевнул: накануне вечерний прием у короля выдался длинным и скучным. — Но в конце концов и я отчасти виноват. Для таких поручений требуется некоторая ловкость, умение вести себя, утонченность. Уверен, тебе самому станет легче, если ты вернешься к привычной службе. Когда О'Коннор приедет, я сам им займусь. Кто-нибудь из моих людей — может быть, Шоле — мне поможет.
Да этот лорд и в самом деле пытается спровадить его! И тут Стюарту вдруг показалось, что он угадал причину. От гнева кровь бросилась лучнику в лицо, расплылась некрасивыми пятнами по впалым щекам, по шее; уши по-багровели.
— Я уж заметил, что вы не упускаете случая напасть на меня с тех самых пор, как мы выиграли ночные гонки. Но я не виноват, что он выбрал меня в напарники… И учтите еще кое-что, милорд: имя Робина Стюарта теперь что-то значит и для короля, и для его двора.
На красивом полном лице д'Обиньи не отразилось ничего, кроме презрения.
— Думаешь, оно значит больше, чем имя д'Обиньи? Еще одно слово в таком тоне — и я постараюсь это проверить, можешь не сомневаться. Сам знаешь: в этой стране угрозы фавориту короля расцениваются почти как предательство.
Рука д'Обиньи, сжимавшая драгоценную чернильницу из оникса, дрожала, но вовсе не из-за дерзости подчиненного — просто он увидел искаженным, как в кривом зеркале, свое собственное восторженное преследование Тади Боя Баллаха. Д'Обиньи и в голову не приходило, что Стюарт мог соперничать с ним, и досадовал он на то, что лучник своими грязными ногами истоптал изысканный цветник, взращенный им, знатоком прекрасного.
Он встал, чуть вздрагивая от обиды.
— Не стоит, Стюарт, распространяться о твоих слабых местах: полагаю, мы оба достаточно хорошо их видим. Ты сделал все, что мог, и я тебе благодарен. А теперь, пожалуйста, будь доволен теми обязанностями, какие тебе предстоит выполнять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79