Появились признаки предсмертной агонии.
— Берите этого человека, — приказал Фабьен вбежавшим лакеям, — и бейте его до смерти! Он убил вашу барыню!
Лакеи схватили Росиньоля за горло и в точности исполнили бы приказание Фабьена, если бы на пороге не явился незнакомец.
Это был человек лет двадцати восьми, высокого роста, с загорелым цветом лица. На нем был английский флотский мундир, который заставил вскрикнуть от радости Бланш и Фабьена.
Молодой моряк остановился на пороге.
— Кто говорит, что все пассажиры «Чайки» погибли? — спросил он торжественным голосом.
— Да, все… — простонал Росиньоль.
— Кроме меня. Альберта-Фридерика-Оноре де Шамери.
Фабьен и Бланш с радостным криком бросились к моряку.
— Шамери, брат мой, — проговорил Фабьен, — этот человек сейчас поразил насмерть вашу мать.
Моряк бросился в соседнюю комнату, куда уже была перенесена маркиза.
Но она все еще была без чувств.
— Маркиза не проживет и ночи, — объяснили призванные доктора после короткого консилиума.
Они не ошиблись: в три часа утра де Шамери скончалась, не придя в сознание, не благословив дочери и Фабьена и не увидав своего сына.
Спустя два дня Альберт де Шамери и Фабьен д’Асмолль возвращались с кладбища.
— Фабьен, брат мой, — проговорил после долгого молчания моряк, — ты поможешь мне исполнить последний долг?
Фабьен вздрогнул.
— Дворянин, — продолжал Альберт, — потерявший честь, опозоривший свое имя женитьбой на распутной женщине и ради нее питающий ненависть к нашему дому… человек, убивший нашу мать, должен погибнуть.
— Быть по сему! — решительно сказал Фабьен и подал своему брату руку.
Они отправились в Флорентийскую улицу в дом господ де Шамери-Шамеруа.
Человек, явившийся в отель во время обморока маркизы, назвавший себя Альбертом де Шамери и рыдавший над трупом маркизы, — был не кто иной, как Рокамболь.
Бланш была еще грудным ребенком, когда пропал ее брат; в отеле уже не было никого из старых слуг; маркиза умерла, не придя в сознание; следовательно, владея документами, Рокамболь смело сделался маркизом Альбертом де Шамери.
Весьма понятно, что он придумал ловкую историю чудесного спасения его с потонувшего брига «Чайка», а также объяснил опоздание приезда в Париж.
Андрэ де Шамери горько раскаивалась, что вышла замуж за барона, так как Росиньоль разрушил все ее планы известием, что молодой де Шамери жив и возвратился в Париж.
Мнимый маркиз де Шамери и Фабьен д'Асмолль подали лакею свои визитные карточки и прошли в гостиную.
Барон, сидевший в комнате жены, тотчас же вышел к ним.
Он узнал Фабьена, с которым когда-то был знаком, и знал, что он жених Бланш де Шамери.
Рокамболь заговорил первый.
— Имею честь видеть господина де Шамеруа?
— К вашим услугам, — отвечал барон.
— Меня зовут маркиз Альберт де Шамери. Барон почтительно поклонился.
— Милостивый государь, — продолжал Рокамболь, — два дня тому назад я вернулся домой после восемнадцатилетнего отсутствия. Я нашел свою мать, пораженную насмерть известием негодяя, который называл себя поверенным какой-то развратной женщины, присвоившей себе наше имя…
— Милостивый государь!..
— Позвольте!.. Эта развратница и самозванка, которая вышла замуж за одного из выродков…
— Довольно!.. Я вас понимаю. Я к вашим услугам.
— Надеюсь.
— Завтра.
— Нет, сейчас.
— Извольте. Какое оружие?
— Все равно. Шпага, если хотите; через час у Кателанекого оврага.
Молодые люди удалились.
Менее чем через час они приехали на назначенное место, привезя с собою шпаги и пистолеты.
Спустя некоторое время явился и барон де Шамеруа в сопровождении молодого человека, с которым Фабьен тотчас же провел переговоры.
Дуэль началась.
Мнимый маркиз дрался с поразительным хладнокровием и искусством, но барон де Шамеруа был также недюжинный боец.
Бой был жаркий, но непродолжительный. Рокамболь получил две легкие раны, но тут он употребил знаменитый удар, от которого барон грохнулся на землю.
— Моя мать отомщена! — воскликнул Рокамболь торжественно.
Смертельно раненный барон был тотчас же перенесен в карету.
Два дня спустя в парижской газете появилось известие об этой дуэли с присоединением краткой биографии возвратившегося после восемнадцатилетнего странствования молодого маркиза де Шамери.
Итак, мнимый маркиз де Шамери, которого раны вынуждали лежать в постели несколько дней, сделался героем.
Спустя три месяца он увидел в балагане дикаря О'Пенни, в котором узнал сэра Вильямса.
Как мы уже сказали, он привез его к себе на квартиру и послал за доктором, желая вылечить, насколько это будет возможно, своего злополучного наставника!
— Вот ваш пациент, — сказал Рокамболь, указывая доктору на О'Пенни.
Доктор, видимо, был поражен безобразием О'Пенни.
— Этот несчастный, — объяснил он — был жертвою татуировок два раза: сначала его выжигали, а затем, спустя некоторое время, его татуировали; но, быть может, он был жертвою какого-нибудь бесчеловечного мщения, а затем его бросили куда-нибудь на берег Австралии, где им завладели дикари.
Эта прозорливость специалиста по болезням, зарожденным под тропиками, встревожила немного Рокамболя.
И он рассказал доктору целый импровизированный роман из жизни Вальтера Брайта (так назвал он сэра Вильямса).
— Однако приступим к консультации, — сказал он по окончании своего рассказа.
— Извините, — сказал доктор, — еще один вопрос: где вы нашли этого человека.
— В балагане паяцев, совершенно случайно.
— Но он почти неузнаваем.
— Да, но я узнал его по шраму на груди; шрам этот от сабельного удара, который он получил из-за меня. Я был тогда еще гардемарином; однажды, сидя в гостинице, я поссорился с товарищем и вызвал его на боксировку, но он бросился на меня с обнаженной шпагой. В эту минуту между нами встал незнакомый человек, но он тотчас же упал, получив удар прямо в грудь. Сегодня вечером страшное безобразие этого дикаря привлекло мое внимание; увидя этот шрам, я начал подозревать, не тот ли это самый человек. Я шепотом спросил его по-английски: «Ты не Вальтер ли Брайт?» Он отвечал наклонением головы, и я купил его у балаганщика, привез домой и послал за вами, рассчитывая на ваше удивительное искусство.
Доктор велел О'Пенни встать и снова начал его осматривать.
— По всей вероятности, это австралийская татуировка; ее можно уничтожить.
— А ожоги?
— Об этом нечего и думать.
— А глаза?
— Один совершенно пропал, другой очень болен. Впрочем, я заеду завтра утром: мне нужно рассмотреть его при дневном свете, и тогда увидим, что можно будет сделать. До свидания.
Рокамболь проводил доктора и воротился к сэру Вильямсу.
— Ну, старикашка, — сказал он, хлопнув его по плечу, — постараемся немного переделать твою образину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32