Всегда ваша Концепчьона.
P.S. Мама жмет вашу руку, и я целую мою сестрицу Бланш».
Рокамболь прочел это письмо с глубоким волнением. Оно явилось могучим противоядием его мучениям и непреодолимому страху. Концепчьона любит его, испанская королева интересовалась им, и все его враги умерли. Чего ж ему было больше бояться?
— Я трус и глупец, — подумал он про себя, — из того, что я убил Вильямса, полагавшего, будто бы он был моею счастливою звездой, я уже заключил, что все потеряно для меня… Смелей, я умру в посланнической шкуре!
И Рокамболь расхохотался. Затем он подумал, что ему должно сходить к Фабьену и старику Антону.
Старик Антон только что кончил рассказывать виконту мельчайшие обстоятельства, случившиеся прежде и после приезда незнакомых путешественников и кражи портрета.
— Но, наконец, — сказал ему Фабьен, — как же зовут того молодого человека, которого Жозеф принимает за женщину?
— У меня в кармане его карточка, посмотрите ее! — ответил Антон.
Фабьен взял карточку и поднялся с крыльца, на ступенях которого они разговаривали до сих пор, в дом; он прошел в столовую, где уже был подан ужин и где на камине горели два канделябра. Фабьен подошел к ним и взглянул на карточку. Антон вошел сейчас же вслед за Фабьеном и встал спиною к двери.
В это время на пороге показался Рокамболь.
«Маркиз дон Иниго де Лос-Монтес». — прочитал Фабьен.
При этом имени Рокамболь отступил назад, и его лицо покрылось смертной бледностью. Это было его собственное имя или, лучше сказать, то имя, под которым он пробовал соблазнить Жанну де Кергац.
К счастью его, Фабьен и старик Антон стояли к нему спиной.
— Это имя, — заметил Фабьен, — я слышу в первый раз.
При этом он обернулся и, увидев Рокамболя, сказал ему:
— Ты знаком с маркизом доном Иниго де Лос-Монтесом?
К Рокамболю возвратилось при этом обстоятельстве все его хладнокровие, которое так часто выручало его и в прежние времена.
— Нет, — ответил он.
Старик-управитель, все еще не перестававший думать, что имеет дело с настоящим маркизом де Шамери, бросился к Рокамболю.
— Милый мой барин, — прошептал он.
— А, вот и ты, мой старикашка, — сказал мнимый маркиз, — не церемонься, ты можешь поцеловать меня…
Рокамболь позволил обнять себя старику, который потащил его к канделябрам, горевшим у камина.
— О, пойдемте, — сказал он, — пойдемте… посмотрим, мой господин Альберт, похожи ли вы на себя.
В продолжение нескольких минут он жадно всматривался в него, как бы желая отыскать сходство между его прежним детским лицом и теперешним.
— Это странно, — проговорил он, наконец, — я никогда не узнал бы вас, господин Альберт… вы больше не похожи на себя.
— О, вот как, а я, мой старый друг, — ответил Рокамболь, — я сразу узнал тебя. Знаешь ли ты, что ты почти совсем не постарел?
Антон недоверчиво покачал головой.
— Однако, — проговорил он, — мне уже шестьдесят лет, а в вас все-таки, — добавил он, — нет ничего похожего на прежнего Альберта.
Рокамболь почувствовал, как сильно билось его сердце.
— Старый дурачина! — подумал он. — Неужели у тебя хватит смелости не признать меня?
В эту минуту Фабьен обратился снова к Рокамболю и таким образом прервал управителя.
— Итак, — заметил он, — ты положительно не знаешь этого маркиза дона Иниго де Лос-Монтеса?
— Право же, нет.
— И не подозреваешь никого, кто бы мог назваться этим именем?
— Положительно никого.
— Наш Жозеф полагает, — заметил управитель, — что это была просто женщина.
— Во всяком случае, — проговорил Рокамболь, — ты поступил совершенно, как какой-нибудь клерк, мой старый друг, принеся жалобу в полицию.
— Я тоже того же мнения, — заметил Фабьен и подал Рокамболю карточку, полученную им от старого управителя.
Рокамболь сейчас же узнал ее — она принадлежала некогда ему самому. Бумага только слегка пожелтела и доказывала, что карточка существует уже давно.
Через два часа после этой сцены мнимый маркиз был уже в своей комнате и ходил по ней из угла в угол.
Он находился в сильном волнении.
— Теперь, — бормотал он про себя, — я не сомневаюсь больше, этот молодой человек, укравший мой портрет и назвавшийся моим прежним именем, — не кто иной, как Баккара…
При этом имени мнимый маркиз задрожал всем телом.
— Но для чего же она украла этот портрет? — спросил он себя через несколько минут после этого.
И вдруг он вспомнил о настоящем маркизе, о Альберте-Фридерике-Оноре де Шамери, которого он оставил за два года перед этим на пустынном островке.
— Боже! Боже мой! — прошептал он в глубоком страхе. — Что, если он не умер и возвратится сюда!.. Ох этот портрет!.. К чему она украла его?
В это самое время в дверь его комнаты постучали.
— Войдите! — крикнул резко Рокамболь, начиная сознавать, что ему необходимо какое-нибудь развлечение.
Вошел управитель Антон. В это время часы пробили одиннадцать вечера.
— Извините меня, господин Альберт, — сказал он, — но если я и пришел так поздно, то потому только, что услышал ваши шаги и вообразил, что вам что-нибудь нужно.
— Мне положительно ничего не нужно, мой друг, — ответил мнимый маркиз, стараясь изо всех сил принять спокойный и веселый вид.
Старый Антон попятился и сделал вид, что хочет выйти.
— Куда же ты, мой старый друг, заметил Рокамболь, сядь, мой старик, поговорим.
Антон сел и опять стал пристально и внимательно смотреть на него.
— Однако, право, странно, господин Альберт, —сказал он, как вы переменились.
— Ты находишь?
— Дело в том, что в чертах лица каждого взрослого непременно остается какое-нибудь сходство с его детскими чертами…
— А в моих чертах не осталось разве ни малейшего сходства? — спросил Рокамболь, который в свою очередь стал пристально всматриваться в старого Антона.
— Положительно никакого, у вас все не то… У вас и улыбка, и взгляд и, наконец, все не то… У вас были голубые глаза, а теперь они стали серые.
Мнимый маркиз почувствовал, что начинает бледнеть под взглядом управителя.
— Можно даже подумать, что вас подменили в Индии, — продолжал Антон.
— Старый безумец, заметил Рокамболь, мрачно и глухо засмеявшись, послушай-ка, окажи мне услугу, будь моим слугой и сними с меня сапоги, они что-то ужасно жмут мне ногу, и потом позволь мне лечь спать.
Сказав это, Рокамболь сел в большое кресло и протянул сперва свою правую ногу. Эта нога была та самая, на которой, по воспоминаниям старого управителя, должно было находиться родимое пятно, которое не могло исчезнуть само собой.
Мнимый маркиз имел обыкновение носить очень широкие штаны… Антон встал на колени перед креслом и начал снимать сапог. Мнимый маркиз находился у камина, на котором горели две свечи, так что свет от них хорошо освещал голую ногу маркиза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37