Ровно в четыре часа дверь павильона снова отворилась.
— Пойдем, номер тридцатый, пойдем! — крикнул грубый голос сторожа. — Скоро уже четыре часа.
Молодой человек встал.
— Прощайте, сеньорита, — сказал он, — благодарю вас за участие.
— Но вы не должны уходить, — начала было молодая девушка.
Но молодой человек перебил ее:
— Так надо, — сказал он. — Только по одной неожиданной милости вы меня видели здесь… Вскоре зазвонит колокол, которым будят каторжников… Прощайте, сеньорита.
Оставшись одна, Концепчьона встала и вышла из сада.
— Все это необъяснимо, — шептала она, проходя по опустелым залам.
Тогда только Концепчьона вспомнила, что она приехала на бал по особенному приказанию королевы и что приехала с дальней своей родственницей донной Жозефой, которую и оставила в начале вечера за картами. Она стала искать ее и пошла сперва в одну залу, потом в другую — но за карточными столами уже давно никого не было.
Продолжая отыскивать донну Жозефу, она вдруг наткнулась на лакея в ливрее кадикского городского управления.
— Цампа! — вскрикнула она с удивлением.
— Донна Концепчьона! — проговорил португалец.
— Как же ты попал сюда?
— Я теперь служу у господина Алькада, — ответил Цампа.
— Но… давно ли?
— Со смерти герцога де Шато-Мальи.
При этом имени Концепчьона снова вздрогнула. В этот вечер она слышала это имя уже два раза, и во второй раз ей говорили одно и то же. Концепчьона вздохнула.
— Так это правда? — сказала она.
— Умер, сеньорита, — и уже два месяца.
Концепчьона посмотрела вокруг себя.
Зала, где они находились, была абсолютно пуста. Молодая девушка опустилась на диван и пристально посмотрела на португальца.
— Итак, герцог де Шато-Мальи умер? — спросила она опять.
— Два месяца тому назад.
— А от чего он умер? Цампа загадочно улыбнулся.
— В журналах и газетах, — проговорил он уклончиво, — писали, что он умер от карбункула…
— Что это за болезнь?
— Лошадиная болезнь.
— Но каким образом герцог мог захворать подобной болезнью?
— В журналах было написано…
— Мы говорим не о журналах, — перебила его Концепчьона. — Ты ведь был его лакей?
— Да, сеньорита.
— В таком случае ты должен знать, как он умер, лучше всяких журналов и газет.
— Все это правда, но он заразился не от лошади.
— Объяснись же, Цампа!
— Герцог умер от карбункула, точно так же, как и лошадь, — ответил португалец, — но герцог и лошадь заразились каждый особо, хотя и схожим образом.
— То есть — как же?
— Да очень просто — лошадь была уколота булавкой, напитанной в гниющем трупе другой лошади. Ну, а герцог?
— А герцог сам укололся об отравленную булавку, которая была воткнута в ручку кресла, на котором он обыкновенно сидел.
— Но кто же воткнул эту булавку в кресло? — спросила в испуге молодая девушка.
— Я.
— Нечаянно?
— Совсем нет, я ненавидел герцога, потому что знал, что вы его не любите.
Концепчьона заглушила в себе крик негодования и ужаса — она воображала, что лакей покойного дона Хозе, из привязанности к своему покойному господину, ненавидевшему, по его словам, герцога, счел своим долгом продолжать ненавидеть своего нового господина и даже убить его.
— Несчастный, прошептала она, —не думал ли ты угодить мне, сделав подобное преступление, и не воображаешь ли ты, что оно пройдет теперь для тебя безнаказанно?
Цампа пожал плечами.
— Я не для того воткнул булавку, — пробормотал он, —чтобы понравиться вам, сеньорита.
— Для чего же? Подлый человек! Или ты был недоволен герцогом?
— Я? О, нет… герцог наш был настоящий аристократ, а не какой-нибудь выскочка… он знал, что все мы люди, и обращался со мною очень хорошо.
— Но кто же заставил сделать тебя такое преступление?
— Один только страх.
— Какой страх?
— Боязнь за свою голову; был человек, который знал то, что ведал только один Бог, дон Хозе и я, то, что я был некогда приговорен к смертной казни в Испании.
Молодая девушка невольно вздрогнула при этих словах.
— Этот-то человек, продолжал Цампа, мог всегда донести на меня и отдать мою голову на отсечение.
— О, как все это ужасно, прошептала Концепчьона.
— Этот человек, добавил медленно Цампа, приказал мне убить герцога, и я повиновался ему
— Но кто же этот человек?
— Я не знаю его имени, — ответил Цампа, — или, лучше сказать, хоть и знаю его, но мне не позволено сказать его вам.
— Говори, несчастный!
— Если, сеньорита, вам угодно узнать подробнее о смерти герцога де Шато-Мальи, то потрудитесь обратиться за этим к графине Артовой.
Затем Цампа низко и почтительно поклонился Концепчьоне и ушел.
Концепчьона хотела удержать его, но едва привстала с дивана, как снова опустилась на него в изнеможении. Она не могла произнести ни одного слова. В ее голове все смешалось, и она чувствовала себя как бы во сне.
К счастию для нее, в это время к ней подошла донна Жозефа, искавшая ее по всем залам и аллеям сада.
— Ах! — вскрикнула она, подходя к бледной и трепещущей Концепчьоне. — Где вы были, мое дитя?
— Я искала вас, тетя…
— Но… и я также.
— В таком случае мы разошлись.
— Знаете ли вы, что теперь уже почти пять часов.
— Ну что же! Поедемте…
Когда Концепчьона приехала домой, то было уже совсем светло.
Она прямо прошла в свою комнату, где ее ожидала горничная, чтобы раздеть. При входе ее горничная взяла с камина толстый сверток бумаг.
— Что это такое? — спросила с удивлением молодая девушка.
— Право, не знаю, это было прислано на ваше имя.
— Кто принес?
— Какой-то незнакомый человек.
— Когда?
— Вчера вечером, когда вы изволили уехать на бал.
— При этом свертке не было никакого письма?
— Никакого.
— Хорошо. Раздень меня.
Концепчьона легла в постель, велела придвинуть к себе столик со свечой, отослала горничную и распечатала сверток.
В этом свертке заключалась довольно толстая тетрадь, написанная по-французски. В заглавии ее было написано следующее:
«История графа Кергаца, его брата сэра Вильямса и ученика последнего из них — Рокамболя».
— Что это такое? — прошептала Концепчьона и развернула тетрадь.
На ее первой странице был приклеен облаткою маленький листочек бумаги, на котором было написано карандашом:
«Когда девица Концепчьона получит эту рукопись, то она уже не будет находиться на бале, на котором она узнала так много. Ее просят убедительно — во имя самых священных интересов — прочитать эту тетрадь».
— Посмотрим, — прошептала молодая девушка, предполагая, что ей придется читать историю таинственного арестанта.
Эта тетрадь, написанная рукой графини Артовой, содержала в себе краткое, но ясное извлечение из долгой, описываемой нами истории и начиналась со смерти полковника де Кергаца, отца Армана, и оканчивалась наказанием, совершенным Баккара на корабле «Фаулер».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Пойдем, номер тридцатый, пойдем! — крикнул грубый голос сторожа. — Скоро уже четыре часа.
Молодой человек встал.
— Прощайте, сеньорита, — сказал он, — благодарю вас за участие.
— Но вы не должны уходить, — начала было молодая девушка.
Но молодой человек перебил ее:
— Так надо, — сказал он. — Только по одной неожиданной милости вы меня видели здесь… Вскоре зазвонит колокол, которым будят каторжников… Прощайте, сеньорита.
Оставшись одна, Концепчьона встала и вышла из сада.
— Все это необъяснимо, — шептала она, проходя по опустелым залам.
Тогда только Концепчьона вспомнила, что она приехала на бал по особенному приказанию королевы и что приехала с дальней своей родственницей донной Жозефой, которую и оставила в начале вечера за картами. Она стала искать ее и пошла сперва в одну залу, потом в другую — но за карточными столами уже давно никого не было.
Продолжая отыскивать донну Жозефу, она вдруг наткнулась на лакея в ливрее кадикского городского управления.
— Цампа! — вскрикнула она с удивлением.
— Донна Концепчьона! — проговорил португалец.
— Как же ты попал сюда?
— Я теперь служу у господина Алькада, — ответил Цампа.
— Но… давно ли?
— Со смерти герцога де Шато-Мальи.
При этом имени Концепчьона снова вздрогнула. В этот вечер она слышала это имя уже два раза, и во второй раз ей говорили одно и то же. Концепчьона вздохнула.
— Так это правда? — сказала она.
— Умер, сеньорита, — и уже два месяца.
Концепчьона посмотрела вокруг себя.
Зала, где они находились, была абсолютно пуста. Молодая девушка опустилась на диван и пристально посмотрела на португальца.
— Итак, герцог де Шато-Мальи умер? — спросила она опять.
— Два месяца тому назад.
— А от чего он умер? Цампа загадочно улыбнулся.
— В журналах и газетах, — проговорил он уклончиво, — писали, что он умер от карбункула…
— Что это за болезнь?
— Лошадиная болезнь.
— Но каким образом герцог мог захворать подобной болезнью?
— В журналах было написано…
— Мы говорим не о журналах, — перебила его Концепчьона. — Ты ведь был его лакей?
— Да, сеньорита.
— В таком случае ты должен знать, как он умер, лучше всяких журналов и газет.
— Все это правда, но он заразился не от лошади.
— Объяснись же, Цампа!
— Герцог умер от карбункула, точно так же, как и лошадь, — ответил португалец, — но герцог и лошадь заразились каждый особо, хотя и схожим образом.
— То есть — как же?
— Да очень просто — лошадь была уколота булавкой, напитанной в гниющем трупе другой лошади. Ну, а герцог?
— А герцог сам укололся об отравленную булавку, которая была воткнута в ручку кресла, на котором он обыкновенно сидел.
— Но кто же воткнул эту булавку в кресло? — спросила в испуге молодая девушка.
— Я.
— Нечаянно?
— Совсем нет, я ненавидел герцога, потому что знал, что вы его не любите.
Концепчьона заглушила в себе крик негодования и ужаса — она воображала, что лакей покойного дона Хозе, из привязанности к своему покойному господину, ненавидевшему, по его словам, герцога, счел своим долгом продолжать ненавидеть своего нового господина и даже убить его.
— Несчастный, прошептала она, —не думал ли ты угодить мне, сделав подобное преступление, и не воображаешь ли ты, что оно пройдет теперь для тебя безнаказанно?
Цампа пожал плечами.
— Я не для того воткнул булавку, — пробормотал он, —чтобы понравиться вам, сеньорита.
— Для чего же? Подлый человек! Или ты был недоволен герцогом?
— Я? О, нет… герцог наш был настоящий аристократ, а не какой-нибудь выскочка… он знал, что все мы люди, и обращался со мною очень хорошо.
— Но кто же заставил сделать тебя такое преступление?
— Один только страх.
— Какой страх?
— Боязнь за свою голову; был человек, который знал то, что ведал только один Бог, дон Хозе и я, то, что я был некогда приговорен к смертной казни в Испании.
Молодая девушка невольно вздрогнула при этих словах.
— Этот-то человек, продолжал Цампа, мог всегда донести на меня и отдать мою голову на отсечение.
— О, как все это ужасно, прошептала Концепчьона.
— Этот человек, добавил медленно Цампа, приказал мне убить герцога, и я повиновался ему
— Но кто же этот человек?
— Я не знаю его имени, — ответил Цампа, — или, лучше сказать, хоть и знаю его, но мне не позволено сказать его вам.
— Говори, несчастный!
— Если, сеньорита, вам угодно узнать подробнее о смерти герцога де Шато-Мальи, то потрудитесь обратиться за этим к графине Артовой.
Затем Цампа низко и почтительно поклонился Концепчьоне и ушел.
Концепчьона хотела удержать его, но едва привстала с дивана, как снова опустилась на него в изнеможении. Она не могла произнести ни одного слова. В ее голове все смешалось, и она чувствовала себя как бы во сне.
К счастию для нее, в это время к ней подошла донна Жозефа, искавшая ее по всем залам и аллеям сада.
— Ах! — вскрикнула она, подходя к бледной и трепещущей Концепчьоне. — Где вы были, мое дитя?
— Я искала вас, тетя…
— Но… и я также.
— В таком случае мы разошлись.
— Знаете ли вы, что теперь уже почти пять часов.
— Ну что же! Поедемте…
Когда Концепчьона приехала домой, то было уже совсем светло.
Она прямо прошла в свою комнату, где ее ожидала горничная, чтобы раздеть. При входе ее горничная взяла с камина толстый сверток бумаг.
— Что это такое? — спросила с удивлением молодая девушка.
— Право, не знаю, это было прислано на ваше имя.
— Кто принес?
— Какой-то незнакомый человек.
— Когда?
— Вчера вечером, когда вы изволили уехать на бал.
— При этом свертке не было никакого письма?
— Никакого.
— Хорошо. Раздень меня.
Концепчьона легла в постель, велела придвинуть к себе столик со свечой, отослала горничную и распечатала сверток.
В этом свертке заключалась довольно толстая тетрадь, написанная по-французски. В заглавии ее было написано следующее:
«История графа Кергаца, его брата сэра Вильямса и ученика последнего из них — Рокамболя».
— Что это такое? — прошептала Концепчьона и развернула тетрадь.
На ее первой странице был приклеен облаткою маленький листочек бумаги, на котором было написано карандашом:
«Когда девица Концепчьона получит эту рукопись, то она уже не будет находиться на бале, на котором она узнала так много. Ее просят убедительно — во имя самых священных интересов — прочитать эту тетрадь».
— Посмотрим, — прошептала молодая девушка, предполагая, что ей придется читать историю таинственного арестанта.
Эта тетрадь, написанная рукой графини Артовой, содержала в себе краткое, но ясное извлечение из долгой, описываемой нами истории и начиналась со смерти полковника де Кергаца, отца Армана, и оканчивалась наказанием, совершенным Баккара на корабле «Фаулер».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37