— Ты живешь сейчас и будешь еще долго жить под сенью священной птицы.
Сабин мысленно усмехнулся. Конечно, ведь старик знает, что он солдат, и нетрудно догадаться, что жизнь воина проходит под знаком орла. Да ведь только орлы украшают не одни древка легионных знамен, под которыми маршируют войска, эта птица изображена также на панцирях и щитах преторианцев. Так что, вольно или невольно, фламин в какой-то степени угадал его мысли.
Сабин уже не чувствовал волнения, наоборот, после принесения жертвы Фортуне в нем поселилась уверенность в благоприятном исходе дела.
— Слушай слова богини, — продолжал жрец, по-прежнему не отрывая глаз от рисунка на стене и словно вслушиваясь во что-то. — Сейчас...
Внезапно его голос изменился, из скрипучего и тихого сделался звучным и властным.
— Орел ведет тебя за собой! — возвестил жрец, поднося ладони к лицу. — На нем ты можешь высоко взлететь, но можешь и больно упасть. Не теряй бдительности!
Он замолчал, тяжело дыша. Если старик и имитировал этот религиозный экстаз, то делал сие весьма умело. Сабин с благодарностью наклонил голову:
— Спасибо за пророчество и за совет. Я не забуду его. Клянусь, если мне удастся получить то, чего я хочу, то ты и этот храм не пожалеете. А что же я должен делать, чтобы, как ты говоришь, высоко взлететь и при этом не упасть?
Жрец покачал головой.
— Это зависит не от тебя.
— А от кого? — подозрительно спросил трибун, хмурясь.
Старик еще раз внимательно изучил рисунок Ганимеда и лишь тогда повернулся к Сабину. Его глаза снова потухли, спина согнулась, борода торчала клочьями.
— Выбор сделает женщина, — прежним скрипучим голосом произнес он. — Женщина, чьи волосы белы, как снег, а сердце холодно, как лед. Берегись ее.
Глава XXV
Чаша весов
Пока Сабин приносил жертву в храме Фортуны и вопрошал бессмертную богиню о своей судьбе, по Остийской дороге к стенам Рима приближался всадник.
Его конь весь был в пене и в мыле, он устало тряс головой, из последних сил переставляя копыта. Сам человек выглядел немногим лучше. На его лице ясно читались следы утомления и бессонной ночи; кроме того, там было выражение отчаянной решимости и неконтролируемого бешенства.
Он буквально ворвался в город, показав пропуск дежурным у ворот, и погнал коня дальше — мимо храма Доброй Богини, мимо старой Тригеминской арки, проскакал по склону Авентина, обогнул Большой Цирк и подъехал к Палатину. Его беспрепятственно пропустили во дворец, лишь неодобрительно поморщившись при виде запыленной, пропахшей потом одежды и небритых щек нетерпеливого посетителя. Но документ с цезарской печатью открывал перед этим человеком любую дверь в любое время дня и ночи.
Он потребовал немедленно доложить о его прибытии императрице Ливии и проводить его в покои жены Августа. Вышколенный дворцовый номенклатор с вежливым поклоном удалился выполнять приказ. Не возвращался он довольно долго, и мужчина начал уже нервничать, словно волк в клетке, бегая из угла в угол приемной для посетителей. Наконец, номенклатор соизволил появиться.
— Достойнейшая Ливия плохо себя чувствует, — возвестил он, — и просит тебя зайти в другой раз.
— Как это в другой раз? — опешил человек. — Ты сказал ей, что прибыл Элий Сеян с важными известиями?
— Да, господин, — поклонился раб.
— Иди обратно, — холодно приказал Сеян. — Ты, наверное, не так доложил. Императрица не могла отказать мне в приеме. Повтори, что известие, которое я привез, очень важное и срочное.
Номенклатор послушно повернулся и вышел.
Сеян вновь принялся бегать по комнате.
"Что такое? — думал он тревожно, — Или этот болван действительно напутал, или... "
Внезапно он похолодел.
«А что, если Ливии уже известно о неудавшемся похищении, и теперь сия благонравная и достопочтенная матрона подожмет свои тонкие губы и брезгливо заявит, что знать не желает негодяя, который нападает на сенаторские семьи? Вот это будет номер».
Сеян в ярости стукнул кулаком по стене.
Ну, уж нет! Он так просто не выйдет из игры. И если ему суждено понести наказание, то и супруга цезаря его не избежит. Он потянет ее за собой, и плевать на последствия. Никто не может так подставить Элия Сеяна!
Через несколько минут появился номенклатор. На его застывшем лице не отражались никакие чувства. Раб снова слегка поклонился, приложив руку к груди.
— Императрица ждет тебя, господин, — сказал он бесцветным голосом. — Я провожу...
— Не надо, — отрубил Сеян. — Я знаю дорогу.
«Ну вот, — подумал он торжествующе. — Конечно, она просто не поняла, кто приехал. Ведь и сама Ливия должна сейчас сидеть как на иголках».
Сеян быстро вышел из комнаты и двинулся по длинным просторным коридорам дворца.
Когда он остановился на пороге гостиной Ливии, женщина медленно обернулась — она сидела на диване в углу — и посмотрела на Сеяна каким-то странным отсутствующим взглядом. Ее лицо было скорбным и строгим, казалось даже, что морщин прибавилось. Тонкие сухие руки безвольно лежали на коленях. Императрица очень изменилась за те несколько дней, которые прошли со дня их последней встречи. Энергичная, властная женщина превратилась в немощную, угнетенную возрастом и болезнями, старуху.
Пораженный этой внезапной переменой, Сеян дважды открывал и закрывал рот, прежде чем смог сказать:
— Приветствую тебя, госпожа. Пусть боги пошлют тебе здоровье и удачу в делах,
Ливия отрешенно махнула рукой.
— Все кончено, — слабо прошептала она. — Боги отвернулись от меня.
— О чем ты говоришь, достойнейшая? — удивился Сеян.
«Неужели она действительно уже проведала о провале операции? — с тревогой подумал он. — Вот тогда мне сейчас достанется».
— У меня важные известия, госпожа, — продолжал Сеян с опаской. — Не очень они, правда, приятные, но...
— Это уже не имеет значения, — сухо ответила Ливия. — Прошу тебя, уходи. Я не могу сейчас заниматься делами.
— Это как понимать? — насторожился Сеян, чувствуя недоброе. — Ведь ты сама говорила, что наступил критический момент, и мы не имеем права терять время?
— Все это уже в прошлом, — сказала императрица, и в глазах ее блеснули слезы.
— Что в прошлом? — Сеян начинал злиться. Или старуха выжила из ума, или случилось что-то катастрофическое. — Я могу узнать причину твоего странного поведения, госпожа?
Ливия вдруг — в порыве прежней энергии — резко вскинула голову.
— Да, можешь, — крикнула она пронзительно. — Мой сын оказался трусом, дураком и подлецом. Он получил письмо от Августа, в котором цезарь сообщал о своем намерении изменить завещание. И малодушно отказался от своей власти в пользу Агриппы Постума. Я уговаривала его, убеждала, умоляла — все напрасно. Этот бездушный камень готов пожертвовать кем угодно — и матерью, и всеми теми, кто верно служил ему — чтобы только сохранить свою бесполезную жизнь и мнимый покой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
Сабин мысленно усмехнулся. Конечно, ведь старик знает, что он солдат, и нетрудно догадаться, что жизнь воина проходит под знаком орла. Да ведь только орлы украшают не одни древка легионных знамен, под которыми маршируют войска, эта птица изображена также на панцирях и щитах преторианцев. Так что, вольно или невольно, фламин в какой-то степени угадал его мысли.
Сабин уже не чувствовал волнения, наоборот, после принесения жертвы Фортуне в нем поселилась уверенность в благоприятном исходе дела.
— Слушай слова богини, — продолжал жрец, по-прежнему не отрывая глаз от рисунка на стене и словно вслушиваясь во что-то. — Сейчас...
Внезапно его голос изменился, из скрипучего и тихого сделался звучным и властным.
— Орел ведет тебя за собой! — возвестил жрец, поднося ладони к лицу. — На нем ты можешь высоко взлететь, но можешь и больно упасть. Не теряй бдительности!
Он замолчал, тяжело дыша. Если старик и имитировал этот религиозный экстаз, то делал сие весьма умело. Сабин с благодарностью наклонил голову:
— Спасибо за пророчество и за совет. Я не забуду его. Клянусь, если мне удастся получить то, чего я хочу, то ты и этот храм не пожалеете. А что же я должен делать, чтобы, как ты говоришь, высоко взлететь и при этом не упасть?
Жрец покачал головой.
— Это зависит не от тебя.
— А от кого? — подозрительно спросил трибун, хмурясь.
Старик еще раз внимательно изучил рисунок Ганимеда и лишь тогда повернулся к Сабину. Его глаза снова потухли, спина согнулась, борода торчала клочьями.
— Выбор сделает женщина, — прежним скрипучим голосом произнес он. — Женщина, чьи волосы белы, как снег, а сердце холодно, как лед. Берегись ее.
Глава XXV
Чаша весов
Пока Сабин приносил жертву в храме Фортуны и вопрошал бессмертную богиню о своей судьбе, по Остийской дороге к стенам Рима приближался всадник.
Его конь весь был в пене и в мыле, он устало тряс головой, из последних сил переставляя копыта. Сам человек выглядел немногим лучше. На его лице ясно читались следы утомления и бессонной ночи; кроме того, там было выражение отчаянной решимости и неконтролируемого бешенства.
Он буквально ворвался в город, показав пропуск дежурным у ворот, и погнал коня дальше — мимо храма Доброй Богини, мимо старой Тригеминской арки, проскакал по склону Авентина, обогнул Большой Цирк и подъехал к Палатину. Его беспрепятственно пропустили во дворец, лишь неодобрительно поморщившись при виде запыленной, пропахшей потом одежды и небритых щек нетерпеливого посетителя. Но документ с цезарской печатью открывал перед этим человеком любую дверь в любое время дня и ночи.
Он потребовал немедленно доложить о его прибытии императрице Ливии и проводить его в покои жены Августа. Вышколенный дворцовый номенклатор с вежливым поклоном удалился выполнять приказ. Не возвращался он довольно долго, и мужчина начал уже нервничать, словно волк в клетке, бегая из угла в угол приемной для посетителей. Наконец, номенклатор соизволил появиться.
— Достойнейшая Ливия плохо себя чувствует, — возвестил он, — и просит тебя зайти в другой раз.
— Как это в другой раз? — опешил человек. — Ты сказал ей, что прибыл Элий Сеян с важными известиями?
— Да, господин, — поклонился раб.
— Иди обратно, — холодно приказал Сеян. — Ты, наверное, не так доложил. Императрица не могла отказать мне в приеме. Повтори, что известие, которое я привез, очень важное и срочное.
Номенклатор послушно повернулся и вышел.
Сеян вновь принялся бегать по комнате.
"Что такое? — думал он тревожно, — Или этот болван действительно напутал, или... "
Внезапно он похолодел.
«А что, если Ливии уже известно о неудавшемся похищении, и теперь сия благонравная и достопочтенная матрона подожмет свои тонкие губы и брезгливо заявит, что знать не желает негодяя, который нападает на сенаторские семьи? Вот это будет номер».
Сеян в ярости стукнул кулаком по стене.
Ну, уж нет! Он так просто не выйдет из игры. И если ему суждено понести наказание, то и супруга цезаря его не избежит. Он потянет ее за собой, и плевать на последствия. Никто не может так подставить Элия Сеяна!
Через несколько минут появился номенклатор. На его застывшем лице не отражались никакие чувства. Раб снова слегка поклонился, приложив руку к груди.
— Императрица ждет тебя, господин, — сказал он бесцветным голосом. — Я провожу...
— Не надо, — отрубил Сеян. — Я знаю дорогу.
«Ну вот, — подумал он торжествующе. — Конечно, она просто не поняла, кто приехал. Ведь и сама Ливия должна сейчас сидеть как на иголках».
Сеян быстро вышел из комнаты и двинулся по длинным просторным коридорам дворца.
Когда он остановился на пороге гостиной Ливии, женщина медленно обернулась — она сидела на диване в углу — и посмотрела на Сеяна каким-то странным отсутствующим взглядом. Ее лицо было скорбным и строгим, казалось даже, что морщин прибавилось. Тонкие сухие руки безвольно лежали на коленях. Императрица очень изменилась за те несколько дней, которые прошли со дня их последней встречи. Энергичная, властная женщина превратилась в немощную, угнетенную возрастом и болезнями, старуху.
Пораженный этой внезапной переменой, Сеян дважды открывал и закрывал рот, прежде чем смог сказать:
— Приветствую тебя, госпожа. Пусть боги пошлют тебе здоровье и удачу в делах,
Ливия отрешенно махнула рукой.
— Все кончено, — слабо прошептала она. — Боги отвернулись от меня.
— О чем ты говоришь, достойнейшая? — удивился Сеян.
«Неужели она действительно уже проведала о провале операции? — с тревогой подумал он. — Вот тогда мне сейчас достанется».
— У меня важные известия, госпожа, — продолжал Сеян с опаской. — Не очень они, правда, приятные, но...
— Это уже не имеет значения, — сухо ответила Ливия. — Прошу тебя, уходи. Я не могу сейчас заниматься делами.
— Это как понимать? — насторожился Сеян, чувствуя недоброе. — Ведь ты сама говорила, что наступил критический момент, и мы не имеем права терять время?
— Все это уже в прошлом, — сказала императрица, и в глазах ее блеснули слезы.
— Что в прошлом? — Сеян начинал злиться. Или старуха выжила из ума, или случилось что-то катастрофическое. — Я могу узнать причину твоего странного поведения, госпожа?
Ливия вдруг — в порыве прежней энергии — резко вскинула голову.
— Да, можешь, — крикнула она пронзительно. — Мой сын оказался трусом, дураком и подлецом. Он получил письмо от Августа, в котором цезарь сообщал о своем намерении изменить завещание. И малодушно отказался от своей власти в пользу Агриппы Постума. Я уговаривала его, убеждала, умоляла — все напрасно. Этот бездушный камень готов пожертвовать кем угодно — и матерью, и всеми теми, кто верно служил ему — чтобы только сохранить свою бесполезную жизнь и мнимый покой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134