Двенадцать
принцев королевства собрались в двенадцатиколонном Колизее Зодиака, чтобы
слушать играющего на закате грека тенор-саксофониста. Грек, конечно, был
моим пациентом-параноиком. Этиология дела довольно сложная, но именно это
я ввел в его мозг. Я дал ему на некоторое время свободное правление, а
затем расщепил Атлантиду пополам и всю погрузил на пять фатомов. Он снова
заиграл, и вы, без сомнения, слушали бы его, если вообще любите такие
звуки. Он здоров. Я периодически вижу его, но он уже больше не последний
потомок величайшего менестреля Атлантиды. Он просто хороший саксофонист
конца ХХ-го столетия.
Но иногда, оглядываясь назад, на тот апокалипсис, который я сработал
в его видении величия, я испытываю чувство потери красоты - потому что на
один момент его ненормальная интенсивность чувств была моей, а он
чувствовал, что его сон был самой прекрасной вещью в мире.
Он снова наполнил стаканы.
- Это не совсем то, что имела в виду, - сказала она.
- Я знаю.
- Я имела в виду нечто реальное.
- Это было более реально, чем сама реальность, уверяю вас.
- Я не сомневаюсь, но...
- Но я разрушил основание, которое вы положили для вашего аргумента.
О'кей, я прошу прощенья. Беру свои слова назад. Есть кое-что, что могло бы
стать реальным.
Мы идем по краю большой чаши из песка. В нее нападал снег. Весной он
растает, вода впитается в землю или испарится от солнечного жара. И
останется только песок. В песке ничего не вырастет, разве что случайный
кактус. В песке никто не живет, кроме змей, немногих птиц, насекомых и
пары бродячих койотов. В послеполуденные часы все эти существа будут
искать тени. В любом месте, где есть старая изгородь, камень, череп или
кактус, могущие укрыть от солнца, вы увидите жизнь, съежившуюся от страха
перед стихиями. Но цвета невероятны, и стихии более красивы, чем существа,
которые они уничтожают.
- Поблизости такого места нет, - сказала она.
- Если я говорю, значит есть. Я видел его.
- Да... вы правы.
- И не имеет значения, лежит ли это прямо за нашим окном или
нарисовано женщиной по имени О'Киф, если я это видел?
- Подтверждаю истинность диагноза, - сказала Эйлин. - Вы хотите
говорить со мной о нем?
- Нет, пойдем дальше. - Он снова наполнил стаканчики.
- У меня ущербны глаза, но не мозг, - сказала она.
Он зажег ей сигарету и закурил сам.
- Я увижу чужими глазами, если войду в чужой мозг?
- Нейросоучастие основано на факте, что две нервные системы могут
разделить тот же импульс, те же фантазии... контролируемые фантазии.
- Я могла бы производить терапию и в то же время испытывать подлинные
визуальные впечатления.
- Нет, - сказал Рендер. - вы не знаете, что значит быть отрезанной от
всей области раздражителя! Знать, что монголоидный идиот может испытывать
нечто такое, чего вы никогда не узнаете, и что он не может оценить это,
поскольку он, как и вы, еще до рождения осужден судом биологической
случайности - это не правосудие, а чистый случай. Вселенная не изобретает
справедливость. Человек - да. Но, к несчастью, человек должен жить во
вселенной.
- Я не прошу вселенную помочь мне; я прошу ВАС.
- Мне очень жаль.
- Почему вы не хотите помочь мне?
- Сейчас вы демонстрируете мою главную причину.
- А именно?
- Эмоции. Это дело очень много значит для вас. Когда врач в фазе с
пациентом, он нарко-электрически отгоняет большую часть собственных
телесных ощущений. Это необходимо, потому что его мозг должен полностью
погрузиться в данную задачу. Необходимо также, чтобы его эмоции
подверглись такой же временной отставке. Полностью убрать их, конечно,
невозможно. Но эмоции врача возгоняются в общее ощущение хорошего
настроения, или, как у меня, в артистическую мечтательность. А у вас будет
слишком много "видения". И вы будете в постоянной опасности утратить
контроль над сном.
- Не согласна с вами.
- Ясное дело, не согласны. Но факт, что вы постоянно будете иметь
дело с ненормальностью. О силе невроза не имеет понятия девяносто девять,
запятая и так далее процентов населения, потому что мы не можем адекватно
судить об интенсивности собственного невроза - мы отличаем один от другого
только когда смотрим со стороны. Вот почему не-нейросоучастник никогда не
возьмется лечить полного психа. Немногие пионеры в этой области сегодня
сами все на излечении. Это вроде втягивания в водоворот. Если врач теряет
высший контроль в интенсивной работе, он становится творимым, а не
творящим. Синапсы действуют вроде атомной реакции, когда нервные импульсы
искусственно увеличены. Эффект передачи почти мгновенен.
Пять лет назад у меня была клаустрофобия; потребовалось шесть
месяцев, чтобы победить эту штуку - и все из-за крошечной ошибки,
случившейся за неизмеримую долю секунды. Я передал пациента другому врачу.
И это только минимальное последствие. Если вы сглупите в сценарии,
девочка, вы на всю жизнь попадете в лечебницу.
Наступала ночь. Город остался далеко позади, дорога была открытая,
чистая. Между падающими хлопьями все больше сгущалась тьма. Спиннер
набирал скорость.
- Ладно, - согласилась она, - может вы и правы. Но я все-таки думаю,
что вы можете мне помочь.
- Как?
- Приучить меня видеть, тогда образы потеряют свою новизну, эмоции
спадут. Возьмите меня в пациенты и избавьте меня от страстного желания
видеть. Тогда то, о чем вы говорили, не приложится. Тогда я смогу заняться
тренировкой и все внимание отдам терапии. Я смогу возместить зрительное
удовольствие чем-то другим.
Рендер задумался. Наверное, можно. Но трудно. И это могло войти в
историю терапии. Никто не был настолько квалифицирован, чтобы взяться за
такое дело, потому что никто никогда и не пытался.
Но Эйлин Шалотт тоже была редкостью - нет уникумом, поскольку она,
вероятно, была единственной в мире, соединившей необходимую техническую
подготовку с уникальной проблемой.
Он допил свой стакан и снова налил себе и ей.
Он все еще обдумывал эту проблему, когда вспыхнули буквы:
ПЕРЕКООРДИНИРОВАТЬ. Кар вышел на обходную дорогу и остановился. Рендер
выключил зуммер и надолго задумался.
Мало кто слышал, чтобы он хвастался своим уменьем. Коллеги считали
его скромным, хотя бесцеремонно отмечали, что в тот день, когда лучший
нейросоучастник начал практиковать, стал днем, когда больного гомо
сапиенса стал лечить некто неизмеримо меньший, чем ангел.
Оба стакана остались нетронутыми. Рендер швырнул пустую бутылку в
задний бункер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
принцев королевства собрались в двенадцатиколонном Колизее Зодиака, чтобы
слушать играющего на закате грека тенор-саксофониста. Грек, конечно, был
моим пациентом-параноиком. Этиология дела довольно сложная, но именно это
я ввел в его мозг. Я дал ему на некоторое время свободное правление, а
затем расщепил Атлантиду пополам и всю погрузил на пять фатомов. Он снова
заиграл, и вы, без сомнения, слушали бы его, если вообще любите такие
звуки. Он здоров. Я периодически вижу его, но он уже больше не последний
потомок величайшего менестреля Атлантиды. Он просто хороший саксофонист
конца ХХ-го столетия.
Но иногда, оглядываясь назад, на тот апокалипсис, который я сработал
в его видении величия, я испытываю чувство потери красоты - потому что на
один момент его ненормальная интенсивность чувств была моей, а он
чувствовал, что его сон был самой прекрасной вещью в мире.
Он снова наполнил стаканы.
- Это не совсем то, что имела в виду, - сказала она.
- Я знаю.
- Я имела в виду нечто реальное.
- Это было более реально, чем сама реальность, уверяю вас.
- Я не сомневаюсь, но...
- Но я разрушил основание, которое вы положили для вашего аргумента.
О'кей, я прошу прощенья. Беру свои слова назад. Есть кое-что, что могло бы
стать реальным.
Мы идем по краю большой чаши из песка. В нее нападал снег. Весной он
растает, вода впитается в землю или испарится от солнечного жара. И
останется только песок. В песке ничего не вырастет, разве что случайный
кактус. В песке никто не живет, кроме змей, немногих птиц, насекомых и
пары бродячих койотов. В послеполуденные часы все эти существа будут
искать тени. В любом месте, где есть старая изгородь, камень, череп или
кактус, могущие укрыть от солнца, вы увидите жизнь, съежившуюся от страха
перед стихиями. Но цвета невероятны, и стихии более красивы, чем существа,
которые они уничтожают.
- Поблизости такого места нет, - сказала она.
- Если я говорю, значит есть. Я видел его.
- Да... вы правы.
- И не имеет значения, лежит ли это прямо за нашим окном или
нарисовано женщиной по имени О'Киф, если я это видел?
- Подтверждаю истинность диагноза, - сказала Эйлин. - Вы хотите
говорить со мной о нем?
- Нет, пойдем дальше. - Он снова наполнил стаканчики.
- У меня ущербны глаза, но не мозг, - сказала она.
Он зажег ей сигарету и закурил сам.
- Я увижу чужими глазами, если войду в чужой мозг?
- Нейросоучастие основано на факте, что две нервные системы могут
разделить тот же импульс, те же фантазии... контролируемые фантазии.
- Я могла бы производить терапию и в то же время испытывать подлинные
визуальные впечатления.
- Нет, - сказал Рендер. - вы не знаете, что значит быть отрезанной от
всей области раздражителя! Знать, что монголоидный идиот может испытывать
нечто такое, чего вы никогда не узнаете, и что он не может оценить это,
поскольку он, как и вы, еще до рождения осужден судом биологической
случайности - это не правосудие, а чистый случай. Вселенная не изобретает
справедливость. Человек - да. Но, к несчастью, человек должен жить во
вселенной.
- Я не прошу вселенную помочь мне; я прошу ВАС.
- Мне очень жаль.
- Почему вы не хотите помочь мне?
- Сейчас вы демонстрируете мою главную причину.
- А именно?
- Эмоции. Это дело очень много значит для вас. Когда врач в фазе с
пациентом, он нарко-электрически отгоняет большую часть собственных
телесных ощущений. Это необходимо, потому что его мозг должен полностью
погрузиться в данную задачу. Необходимо также, чтобы его эмоции
подверглись такой же временной отставке. Полностью убрать их, конечно,
невозможно. Но эмоции врача возгоняются в общее ощущение хорошего
настроения, или, как у меня, в артистическую мечтательность. А у вас будет
слишком много "видения". И вы будете в постоянной опасности утратить
контроль над сном.
- Не согласна с вами.
- Ясное дело, не согласны. Но факт, что вы постоянно будете иметь
дело с ненормальностью. О силе невроза не имеет понятия девяносто девять,
запятая и так далее процентов населения, потому что мы не можем адекватно
судить об интенсивности собственного невроза - мы отличаем один от другого
только когда смотрим со стороны. Вот почему не-нейросоучастник никогда не
возьмется лечить полного психа. Немногие пионеры в этой области сегодня
сами все на излечении. Это вроде втягивания в водоворот. Если врач теряет
высший контроль в интенсивной работе, он становится творимым, а не
творящим. Синапсы действуют вроде атомной реакции, когда нервные импульсы
искусственно увеличены. Эффект передачи почти мгновенен.
Пять лет назад у меня была клаустрофобия; потребовалось шесть
месяцев, чтобы победить эту штуку - и все из-за крошечной ошибки,
случившейся за неизмеримую долю секунды. Я передал пациента другому врачу.
И это только минимальное последствие. Если вы сглупите в сценарии,
девочка, вы на всю жизнь попадете в лечебницу.
Наступала ночь. Город остался далеко позади, дорога была открытая,
чистая. Между падающими хлопьями все больше сгущалась тьма. Спиннер
набирал скорость.
- Ладно, - согласилась она, - может вы и правы. Но я все-таки думаю,
что вы можете мне помочь.
- Как?
- Приучить меня видеть, тогда образы потеряют свою новизну, эмоции
спадут. Возьмите меня в пациенты и избавьте меня от страстного желания
видеть. Тогда то, о чем вы говорили, не приложится. Тогда я смогу заняться
тренировкой и все внимание отдам терапии. Я смогу возместить зрительное
удовольствие чем-то другим.
Рендер задумался. Наверное, можно. Но трудно. И это могло войти в
историю терапии. Никто не был настолько квалифицирован, чтобы взяться за
такое дело, потому что никто никогда и не пытался.
Но Эйлин Шалотт тоже была редкостью - нет уникумом, поскольку она,
вероятно, была единственной в мире, соединившей необходимую техническую
подготовку с уникальной проблемой.
Он допил свой стакан и снова налил себе и ей.
Он все еще обдумывал эту проблему, когда вспыхнули буквы:
ПЕРЕКООРДИНИРОВАТЬ. Кар вышел на обходную дорогу и остановился. Рендер
выключил зуммер и надолго задумался.
Мало кто слышал, чтобы он хвастался своим уменьем. Коллеги считали
его скромным, хотя бесцеремонно отмечали, что в тот день, когда лучший
нейросоучастник начал практиковать, стал днем, когда больного гомо
сапиенса стал лечить некто неизмеримо меньший, чем ангел.
Оба стакана остались нетронутыми. Рендер швырнул пустую бутылку в
задний бункер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36