Нелегко давались нам победы. Многих крылатых бойцов недосчитался полк. Но ребята дерутся, как львы. Скоро — и молодых черед.
…Занятия ведутся регулярно. Теоретическая часть подкрепляется, развивается, усиливается практической. В свою очередь, разборы полетов — тоже отличная учеба.
…И вот лечу на сложный пилотаж в зону. Помню наказ майора Покрышкина сделать ранверсман — поворот на горке. Привязался только поясным ремнем. Плечевые ремни решил не надевать совсем: они мешают вести круговой обзор. Вон вдали, на синеватом фоне протянулись две тоненькие ниточки инверсии: вражеские «охотники»! Высматривают добычу. Невдалеке, стремительно набирая высоту, ушла на перехват дежурная пара наших истребителей. С высоты хорошо просматривается даль. Внизу, в кудрявой зелени садов станица Поповическая. К северной ее околице прижалось огромное поле нашего аэродрома.
Настроение прекрасное, на душе легко: стал ведь уже «настоящим» истребителем!.. Рядом надежные товарищи. Да и сам не промах: веду круговой обзор, набрался храбрости, ищу противника. Самолет полностью снаряжен боекомплектом. Чуть что, могу сразиться с врагом. Семь огневых точек — сила!
Зона. Одна за другой выполняются все горизонтальные фигуры, начинается комплекс вертикальных. Закончив его, самолет некоторое время идет со снижением, потом осторожно подбирается ручка — больше, больше. Линия горизонта убегает, а сверху наползает синева, мелькают белесые тонкослойные облака. Вот-вот самолет, описав по вертикали полукруг, выйдет в верхнюю точку, ляжет на крыло и, опустив нос, перейдет в пикирование.
Все идет своим чередом. Но что это? Истребитель, словно бы отяжелев, теряет скорость. Дать газ? Но техник ведь предупреждал: ни в коем случае не форсировать мотор!
Пока размышляю, самолет лег на спину и… сразу же перешел в перевернутый штопор.
Этого еще не хватало! Обычный штопор не так уж и давно тревожил летчиков, пугал их. И хоть в далеком 1916 году знаменитый русский летчик Константин Арцеулов, проявив новаторство, разгадал причину этого «грозного» явления и победил дракона, унесшего не одну жизнь, на мгновение вдруг ощутил себя на месте Арцеулова, пытающимся разгадать причину перевернутого штопора и найти способ обуздать его. Но как мало времени, какие слабые возможности! Неведомая сила отрывает от сиденья. Ноги сошли с педалей, и вот уже болтаюсь из стороны в сторону в просторной кабине. Пытаюсь за что-нибудь ухватиться — уж очень неловко и неудобно чувствовать себя в состоянии невесомости. А тут еще ремень слабо затянут, к тому же на педалях не оказалось контрящих ремешков.
Положение странное: земля оказалась над головой. Значит, повис «вверх колесами». Ручка вибрирует, никак ее не захватить, бросает из стороны в сторону. Убран газ, дан снова, но ничего не получается: педали не достать, руль поворота бездействует. Мало того, фишка рассоединилась, и радиосвязь прервалась.
Виток за витком, к земле. Машина неуправляема. Высота три тысячи метров, две с половиной, полторы… Земля мелькает где-то рядом. Ах, Арцеулов, победивший штопор! Отважный и решительный сокол, подскажи, что должен делать пилот в подобной ситуации на истребителе типа «аэрокобра»?
Мысль работает быстро, четко. Под комбинезон холодными мурашками заползает страх: еще два-три витка и, как говорят пилоты, «полон рот земли». Мозг в какие-то мгновения успевает перебрать советы, инструкции, рекомендации, читанные в приказах, слышанные от бывалых «пилотяг». Нет, ничего дельного так и не вспомнилось. Да и некогда вспоминать. Выход один…
Рывком хватаю справа красную ручку — и дверца кабины в мгновение, ока отваливается. В кабину гудя врывается тугая струя воздуха. Миг — и замок привязных ремней открыт. Какая-то сила выхватывает меня из кабины.
Собравшись в комок, выкатываюсь на правую плоскость и соскальзываю с нее в бездну. И тут вижу, как самолет из перевернутого перешел в обычный штопор…
Над головой вспухает белый купол. Скорость падения уменьшилась, упругая сила начинает медленно раскачивать, как на качелях.
Где же самолет? Не видно. Земля приближается. Хорошо различаются зеленые и желтые прямоугольники огородов, серая лента проселочной дороги и сбегающие с пригорка к небольшой речушке квадратики домов. И вдруг замечаю свой истребитель. Он неслышно, осенним листом, плавно снижаясь, идет к земле. Летит так, будто управляет им искусный пилот. И так же плавно, осторожно отвернув от домов, плюхается на чей-то огород.
Из ближайших хат стали выскакивать люди, к самолету что есть мочи спешит детвора, от детишек стараются не отстать женщины, спотыкаясь, бегут за ними и старики.
Земля рядом. Подтягиваю стропы… Удар. Парашют плавно накрывает подсолнухи.
За частоколом подсолнухов виднеются ровные ряды зеленых кустиков — помидоры. С другой стороны растет картофель. Быстренько собираю парашют и спешу к самолету: до него рукой подать — метров пятьдесят. Он лежит цел-целехонький, как ни в чем не бывало. Только крылья опущены будто у подстреленного орла. Жаль стало: как же, загубил такую машину!
Взваливаю парашют на согнутую от горя спину, выхожу по тропинке на улицу. На душе кошки скребут. Голову опустил: что же будет теперь? Не иначе, судить станут. Не оправдаться…
До крайних домов станицы еще не дошел, а уж навстречу пылит полуторка, притормозила. Из кабины выскакивает Григорий Клименко.
— Ты куда это собрался?
— В тюрьму, куда ж еще! — отвечаю, а у самого к горлу подкатывается ком.
— Ладно тебе, садись, горемыка!..
Забрался я в кузов, сел на парашют. Как доложить начальству, что сказать?
И тут же собственный ответ готов: «Правду скажи! Подробно объясни, как все произошло».
…Машина подкатила прямо на старт, к командному пункту. Командир полка здесь же. Только вскинул руку к виску и начал Докладывать, Исаев жестом остановил меня:
— Иди к Покрышкину. Пускай он решение принимает! Подошел к майору, доложил.
— Ну что? Иди, продумай свой полет, хорошенько проанализируй, а на разборе доложишь. Там и разберемся.
Полеты продолжались. Но недолго.
Ушел я в тень, отыскал укромное местечко, сел на бугорок, призадумался. Вспомнились все подробности, детали почти по минутам. Уже и на обед ребята пошли, а мне не до еды. Подошли друзья Виктор Жердев и Николай Карпов:
— Брось горевать, Костя! Живой остался, а это не так уж и плохо. Подкрепиться пора, еда остынет.
За обедом явно для того, чтобы отвлечь товарища от мрачных мыслей, Андрей Труд, с присущим ему юморком, рассказал, как мой полет «виделся» с земли. Андрей несомненно работает на публику, и ребята от души смеются.
— Смотрю, — говорит Андрей, — Костик выполнил все горизонтали, пошел на вертикали. Я и говорю Покрышкину:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
…Занятия ведутся регулярно. Теоретическая часть подкрепляется, развивается, усиливается практической. В свою очередь, разборы полетов — тоже отличная учеба.
…И вот лечу на сложный пилотаж в зону. Помню наказ майора Покрышкина сделать ранверсман — поворот на горке. Привязался только поясным ремнем. Плечевые ремни решил не надевать совсем: они мешают вести круговой обзор. Вон вдали, на синеватом фоне протянулись две тоненькие ниточки инверсии: вражеские «охотники»! Высматривают добычу. Невдалеке, стремительно набирая высоту, ушла на перехват дежурная пара наших истребителей. С высоты хорошо просматривается даль. Внизу, в кудрявой зелени садов станица Поповическая. К северной ее околице прижалось огромное поле нашего аэродрома.
Настроение прекрасное, на душе легко: стал ведь уже «настоящим» истребителем!.. Рядом надежные товарищи. Да и сам не промах: веду круговой обзор, набрался храбрости, ищу противника. Самолет полностью снаряжен боекомплектом. Чуть что, могу сразиться с врагом. Семь огневых точек — сила!
Зона. Одна за другой выполняются все горизонтальные фигуры, начинается комплекс вертикальных. Закончив его, самолет некоторое время идет со снижением, потом осторожно подбирается ручка — больше, больше. Линия горизонта убегает, а сверху наползает синева, мелькают белесые тонкослойные облака. Вот-вот самолет, описав по вертикали полукруг, выйдет в верхнюю точку, ляжет на крыло и, опустив нос, перейдет в пикирование.
Все идет своим чередом. Но что это? Истребитель, словно бы отяжелев, теряет скорость. Дать газ? Но техник ведь предупреждал: ни в коем случае не форсировать мотор!
Пока размышляю, самолет лег на спину и… сразу же перешел в перевернутый штопор.
Этого еще не хватало! Обычный штопор не так уж и давно тревожил летчиков, пугал их. И хоть в далеком 1916 году знаменитый русский летчик Константин Арцеулов, проявив новаторство, разгадал причину этого «грозного» явления и победил дракона, унесшего не одну жизнь, на мгновение вдруг ощутил себя на месте Арцеулова, пытающимся разгадать причину перевернутого штопора и найти способ обуздать его. Но как мало времени, какие слабые возможности! Неведомая сила отрывает от сиденья. Ноги сошли с педалей, и вот уже болтаюсь из стороны в сторону в просторной кабине. Пытаюсь за что-нибудь ухватиться — уж очень неловко и неудобно чувствовать себя в состоянии невесомости. А тут еще ремень слабо затянут, к тому же на педалях не оказалось контрящих ремешков.
Положение странное: земля оказалась над головой. Значит, повис «вверх колесами». Ручка вибрирует, никак ее не захватить, бросает из стороны в сторону. Убран газ, дан снова, но ничего не получается: педали не достать, руль поворота бездействует. Мало того, фишка рассоединилась, и радиосвязь прервалась.
Виток за витком, к земле. Машина неуправляема. Высота три тысячи метров, две с половиной, полторы… Земля мелькает где-то рядом. Ах, Арцеулов, победивший штопор! Отважный и решительный сокол, подскажи, что должен делать пилот в подобной ситуации на истребителе типа «аэрокобра»?
Мысль работает быстро, четко. Под комбинезон холодными мурашками заползает страх: еще два-три витка и, как говорят пилоты, «полон рот земли». Мозг в какие-то мгновения успевает перебрать советы, инструкции, рекомендации, читанные в приказах, слышанные от бывалых «пилотяг». Нет, ничего дельного так и не вспомнилось. Да и некогда вспоминать. Выход один…
Рывком хватаю справа красную ручку — и дверца кабины в мгновение, ока отваливается. В кабину гудя врывается тугая струя воздуха. Миг — и замок привязных ремней открыт. Какая-то сила выхватывает меня из кабины.
Собравшись в комок, выкатываюсь на правую плоскость и соскальзываю с нее в бездну. И тут вижу, как самолет из перевернутого перешел в обычный штопор…
Над головой вспухает белый купол. Скорость падения уменьшилась, упругая сила начинает медленно раскачивать, как на качелях.
Где же самолет? Не видно. Земля приближается. Хорошо различаются зеленые и желтые прямоугольники огородов, серая лента проселочной дороги и сбегающие с пригорка к небольшой речушке квадратики домов. И вдруг замечаю свой истребитель. Он неслышно, осенним листом, плавно снижаясь, идет к земле. Летит так, будто управляет им искусный пилот. И так же плавно, осторожно отвернув от домов, плюхается на чей-то огород.
Из ближайших хат стали выскакивать люди, к самолету что есть мочи спешит детвора, от детишек стараются не отстать женщины, спотыкаясь, бегут за ними и старики.
Земля рядом. Подтягиваю стропы… Удар. Парашют плавно накрывает подсолнухи.
За частоколом подсолнухов виднеются ровные ряды зеленых кустиков — помидоры. С другой стороны растет картофель. Быстренько собираю парашют и спешу к самолету: до него рукой подать — метров пятьдесят. Он лежит цел-целехонький, как ни в чем не бывало. Только крылья опущены будто у подстреленного орла. Жаль стало: как же, загубил такую машину!
Взваливаю парашют на согнутую от горя спину, выхожу по тропинке на улицу. На душе кошки скребут. Голову опустил: что же будет теперь? Не иначе, судить станут. Не оправдаться…
До крайних домов станицы еще не дошел, а уж навстречу пылит полуторка, притормозила. Из кабины выскакивает Григорий Клименко.
— Ты куда это собрался?
— В тюрьму, куда ж еще! — отвечаю, а у самого к горлу подкатывается ком.
— Ладно тебе, садись, горемыка!..
Забрался я в кузов, сел на парашют. Как доложить начальству, что сказать?
И тут же собственный ответ готов: «Правду скажи! Подробно объясни, как все произошло».
…Машина подкатила прямо на старт, к командному пункту. Командир полка здесь же. Только вскинул руку к виску и начал Докладывать, Исаев жестом остановил меня:
— Иди к Покрышкину. Пускай он решение принимает! Подошел к майору, доложил.
— Ну что? Иди, продумай свой полет, хорошенько проанализируй, а на разборе доложишь. Там и разберемся.
Полеты продолжались. Но недолго.
Ушел я в тень, отыскал укромное местечко, сел на бугорок, призадумался. Вспомнились все подробности, детали почти по минутам. Уже и на обед ребята пошли, а мне не до еды. Подошли друзья Виктор Жердев и Николай Карпов:
— Брось горевать, Костя! Живой остался, а это не так уж и плохо. Подкрепиться пора, еда остынет.
За обедом явно для того, чтобы отвлечь товарища от мрачных мыслей, Андрей Труд, с присущим ему юморком, рассказал, как мой полет «виделся» с земли. Андрей несомненно работает на публику, и ребята от души смеются.
— Смотрю, — говорит Андрей, — Костик выполнил все горизонтали, пошел на вертикали. Я и говорю Покрышкину:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96