– В деревне новый военный полицейский, – сказал Крисфилд, – я его сам видел. И ты тоже, правда, Энди?
Эндрюс кивнул головой. Он смотрел на француза, который держал лицо в тени, прикрыв глаза черными ресницами. Пурпурный румянец залил оливковую кожу на его скулах.
– Знаешь, брат, – сказал Крисфилд. – это старое вино здорово отдает в ноги… Послушайте, Антуанетта, есть у вас коньяк?
– Я хочу еще вина, – сказал Эндрюс.
– Валяй, Энди, пей, чего душа просит! А я хочу чего-нибудь, чтобы согреть себе кишки.
Антуанетта принесла бутылку коньяку, два маленьких стаканчика и уселась на пустой стул, скрестив на переднике свои красные руки. Глаза ее то и дело перебегали с Крисфилда на француза.
Крисфилд слегка обернулся на своем стуле и посмотрел на француза, почувствовав на минуту в своих зрачках взгляд его желтовато-карих глаз.
Эндрюс откинулся назад, прислонившись к стене, и медленно потягивал свое темное вино, сонно уставившись слипающимися глазами на тень канделябра, которую свет дешевой масляной лампы с жестяным рефлектором отбрасывал на облупленную штукатурку противоположной стены.
Крисфилд толкнул его.
– Проснись, Энди! Ты спишь?
– Нет, – сказал Энди, улыбаясь.
– Выпей-ка еще коньяку!
Крисфилд неуверенно налил еще два стакана. Глаза его снова остановились на Антуанетте. Полинявшее красное платье застегивалось у ворота. Первые три крючка были расстегнуты и открывали треугольник золотисто-коричневой кожи и беловатую полоску белья.
– Послушай, Энди, – сказал он, обнимая своего друга за шею и шепча ему на ухо. – Поговори-ка с ней за меня, а, Энди? Я не хочу, чтобы она досталась этому противному лягушатнику, черт возьми! Поговори с ней за меня, Энди!
Эндрюс засмеялся.
– Попробую, – сказал он.
– Антуанетта, у меня есть друг, – начал Эндрюс, делая длинной грязной рукой жест в сторону Крисфилда.
Антуанетта показала в улыбке свои скверные зубы.
– Красивый парнишка, – сказал Эндрюс.
Лицо Антуанетты снова стало бесстрастным и прекрасным. Крисфилд откинулся на спинку стула, держа в руке пустой стакан, и с восхищением следил за своим другом.
– Антуанетта, мой друг вас… обожает, – сказал Эндрюс галантно.
В дверь просунулась голова женщины. У нее были те же лицо и волосы, что у Антуанетты, но только она была на десять лет старше, и кожа ее, вместо того чтобы быть смуглой и золотистой, была желтой и морщинистой.
– Поди сюда! – сказала женщина резким голосом.
Антуанетта встала, сильно задела, проходя, ногу Крисфилда и исчезла. Француз прошел через комнату, с достоинством отдал честь и вышел.
Крисфилд вскочил на ноги. Комната ходила перед ним ходуном.
– Этот лягушатник пошел за ней! – закричал он.
– Нет, Крис, – крякнул кто-то с соседнего стола. – Сиди крепко, старина, мы держим за тебя!
– Да, сядь и выпей, Крис, – сказал Энди. – Нам, по-моему, надо выпить еще чего-нибудь. Не могу же я лакать весь вечер одно и то же.
Он усадил его обратно на стул. Крисфилд попытался снова встать. Эндрюс повис на нем, опрокинул при этом стул, и оба они растянулись на красных черепицах пола.
– Вот так история! – сказал чей-то голос.
Крисфилд увидел Джедкинса, стоявшего над ним с усмешкой на своем широком, красном лице. Он встал на нога и угрюмо уселся снова на стул. Эндрюс уже сидел против него со своим обычным спокойным выражением. Теперь столы были заполнены. Кто-то пел тягучим голосом.
– Старая Индиана, – закричал Крис, – единственная хорошая страна на земле, вот что!
Он вдруг почувствовал, что может рассказать Энди все: про дом, про маисовые поля, сверкающие и шумящие под июльским солнцем, про ручьи с красными, глинистыми берегами, в которых он обыкновенно плавал. Все это стало теперь перед ним точно наяву: опьяняющий запах амбара, где хранился зерновой хлеб, коровы с вечно жующими, слегка запачканными зеленью ртами, ожидающие, чтобы их пропустили через ворота к водопою. Желтая пыль и рев молотьбы и тихий вечерний ветерок, освежавший ему горло и шею, когда он, проработав весь день под палящим солнцем, укладывался на копне сена. Но ему удалось сказать только одно:
– Индиана чудесная страна, правда, Энди?
– О, у Бога их столько, – пробормотал Энди.
– Я видел дома градину девяти дюймов в окружности, вот как Бог свят, видел!
– Должно быть, бьет как снаряд.
– Хотел бы я посмотреть, какой это проклятый снаряд наделает столько бед, как наша буря с громом и молнией! – закричал Крис.
– Сдается мне, что мы так и не увидим других снарядов, кроме наших учебных гранат.
– Не беспокойся, братец, – сказал кто-то через комнату. – Еще насмотришься достаточно. Эта война, должно быть, протянется чертовски долго…
– Уж я бы задал перцу сегодня ночью этим гуннам, вот как Бог свят, Энди, – пробормотал Крисфилд тихим голосом.
Он чувствовал, что мускулы его напрягаются от бешеной ярости. Он смотрел сквозь полузакрытые глаза на сидевших в комнате солдат, и они плясали перед ним в беспорядочных белых огнях и красных тенях. Ему представилось, что он бросает гранаты в толпу людей. Потом перед ним встало лицо Андерсона, надменное белое лицо с бровями, сходящимися на переносице, и синеватым бритым подбородком.
– Где он теперь, Энди? Я пойду расправлюсь с ним!
Эндрюс понял, о ком он говорит.
– Сядь-ка и выпей, Крис, – сказал он.
– Нет, если мне не удастся расправиться с этим проклятущим… – Голос его перешел в невнятное бормотание ругательств.
Крисфилд увидел около стола женщину, которая стояла, повернувшись к нему спиной. Энди расплачивался с ней.
– Антуанетта, – сказал Крисфилд.
Он встал на ноги и обнял ее за плечи. Быстрым движением локтей она оттолкнула его обратно на стул. Она обернулась… Он увидел желтое лицо и тощую грудь старшей сестры. Она с удивлением смотрела ему в глаза. Он пьяно ухмылялся. Выходя из комнаты, она сделала ему знак следовать за ней. Он встал и, пошатываясь, пошел к двери, таща за собой Эндрюса.
Во внутренней комнате находилась большая кровать с занавесками, на которой спали женщины, и очаг, где они стряпали. В комнате было темно, и лишь в углу, где стояли Крисфилд и Эндрюс, горела на столе свеча. Оттуда им была видна только большая занавешенная постель с красным покрывалом и красноватые тени.
В темноте голос француза что-то повторил несколько раз.
– Немецкие аэропланы… шш!
Они стояли, не шевелясь. Сверху доносился шум аэропланов, то усиливающийся, то ослабевающий, как жужжание мухи у оконного стекла.
Они с удивлением переглядывались. Антуанетта с бесстрастным лицом стояла, прислонившись к кровати. Ее тяжелые волосы были распущены и падали дымчатыми золотистыми волнами по плечам. Старшая женщина хихикала.
– Пойдем-ка, Крис, посмотрим, что там делается, – сказал Эндрюс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114