— Не знаю я, как написать. Поздно, да и духу у меня не хватит.
— Ну, значит, придется ей пойти. Вот и все.
— Она говорит, что не пойдет.
— А я говорю — пойдет, — сказал Лэфем громко и упрямо, как человек, чьи женщины всегда все делают по-своему.
Это твердое заявление не помогло миссис Лэфем. Она не знала, как подступиться к Пенелопе, и не предприняла ничего. В конце концов, девочка имеет право не идти, если ей не хочется. Так считала миссис Лэфем и так и сказала наутро мужу, прося оставить Пенелопу в покое, если она сама не передумает. Миссис Лэфем решила, что теперь поздно что-нибудь сделать, а при встрече с миссис Кори она придумает какое-нибудь оправдание. Ей уже и самой хотелось, чтоб в гости пошли только Айрин с отцом, а за нее тоже извинились. Она не удержалась и сказала это, и тут у нее с Лэфемом произошло неприятное объяснение.
— Послушай-ка! — кричал он. — Кто первый захотел с ними знаться? Не ты ли в прошлом году, когда приехала, только о них и говорила? Не ты ли хотела, чтобы я отсюда выехал и куда-то переселялся, потому что им здесь не поглянулось? А сейчас валишь все на меня! Я этого не потерплю.
— Тсс! — сказала жена. — Хочешь, чтобы слышали во всем доме? Я на тебя не валю , не говори. Ты сам на себя все взял. Как этот малый зашел в новый дом, так ты прямо помешался на знакомстве с ними. А теперь до того боишься перед ними оплошать, что ходишь ни жив ни мертв. Если станешь надоедать мне с этими перчатками, Сайлас Лэфем, никуда я не пойду.
— А я для себя, что ли, иду? — спросил он в ярости.
— Уж, конечно, нет, — признала она. — Знаю, что ради Айрин. Но не мучай ты нас больше, ради бога. И не будь для детей посмешищем.
На этой частичной уступке с ее стороны ссора прекратилась, и Лэфем замкнулся в мрачном молчании. Настал канун обеда, а вопрос о перчатках все еще не был решен и решиться, видимо, не мог. На всякий случай Лэфем купил пару и, стоя у прилавка, потел, пока продававшая их молодая особа помогала ему их примерять; под ногтями у него набился тальк, который она щедро насыпала в перчатки, с трудом налезавшие на его толстые пальцы. Но он не был уверен, что наденет их. Они наконец раздобыли книжку, где говорилось, что дамы снимают перчатки, садясь за стол; но о мужских перчатках ничего не было сказано. Он оставил жену перед зеркалом в новом полузастегнутом платье и спустился вниз в свой маленький кабинет рядом с гостиной. Закрывая за собой дверь, он увидел Айрин, которая расхаживала перед высоким зеркалом в своем новом платье, и ползающую следом за ней на коленях портниху. Рот у портнихи был полон булавок, и она иногда останавливала Айрин, чтобы вколоть одну из них в шлейф. Пенелопа сидела в углу, критикуя и подавая советы. Лэфем почувствовал отвращение и презрение к себе и своему семейству и всем этим хлопотам. Но тут он увидел в зеркале лицо девушки, сиявшее красотой и счастьем, и сердце его смягчилось отцовской нежностью и гордостью. Для Айрин этот вечер будет огромным удовольствием, и она, конечно же, всех затмит. Он подосадовал на Пенелопу, зачем та не идет; пусть бы там послушали, как она умеет говорить. Он даже оставил свою дверь приоткрытой, прислушиваясь к тому, что она «отпускает» Айрин. Решение Пенелопы очень его огорчало, и, когда они на следующий вечер собрались ехать без нее, мать девушки заставила ее утешить отца:
— Постарайся увидеть во всем этом хорошую сторону. Вот посмотришь, будет даже лучше, что я не поехала. Айрин не надо и рта раскрывать — все и без того увидят, как она хороша; а мне, чтобы блеснуть остроумием, надо заговорить, а это может и не понравиться.
Он рассмеялся вместе с ней над своим отцовским тщеславием; и вот они уехали, а Пенелопа закрыла дверь и пошла наверх, плотно сжав губы, чтобы не вырвалось рыдание.
14
Семья Кори была одним из немногих старых семейств, еще оставшихся на Беллингем-Плейс, красивой и тихой старой улице, на которой, к сожалению сочувствующего наблюдателя, скоро останутся одни меблированные комнаты. Дома там высокие и величавые, и на всем лежит печать аристократической уединенности, которую отец миссис Кори, когда завещал ей дом, считал навеки неизменной. Дом этот один из двух явно созданных одним и тем же архитектором; он же выстроил в том же духе и несколько домов на Бикон-стрит, напротив Общинного Луга. Дом имеет деревянный портик, стройные колонны с каннелюрами, всегда окрашенными в белый цвет и вместе с изящной лепкой на карнизе составляющими единственное и достаточное украшение фасада; ничего не может быть проще и красивее. Во внутренней отделке архитектор также обнаружил свою склонность к классике; низкий потолок вестибюля опирается на мраморные колонны с такими же каннелюрами, что и у деревянных колонн фасада; широкая, изящно изогнутая лестница поднимается над мозаичным полом. Вдоль стен тянулось несколько резных венецианских scrigni, у подножия лестницы лежал ковер; но, в общем, и в меблировке соблюдалась простота архитектурного замысла, и глазам Лэфемов комната показалась пустоватой. Прежде Кори держали лакея, но когда Кори-младший стал наводить экономию, лакея заменила чистенькая горничная, которая провела полковника в приемную, а дам попросила подняться на второй этаж.
Айрин наставляла его, чтобы в гостиную он вошел вместе с ее матерью, и он целых пять минут натягивал перчатки, которые с отчаяния решил все же надеть. Когда эти перчатки — шафранного цвета, рекомендованного продавщицей, — были наконец надеты, его большие руки стали похожи на окорока. Он вспотел от сомнений, подымаясь по лестнице; ожидая на лестничной площадке миссис Лэфем и Айрин, он смотрел на свои руки, сжимая и разжимая кулаки и тяжело дыша. За портьерой послышался негромкий говор; появился Том Кори.
— Очень рад вас видеть, полковник Лэфем.
Лэфем пожал ему руку и, чтобы объяснить свое присутствие здесь, сказал, задыхаясь:
— Жду миссис Лэфем. — Правую перчатку ему так и не удалось застегнуть, и теперь он, стараясь принять равнодушный вид, стягивал обе, так как увидел, что Кори был без перчаток. Когда он засунул их в карман, его жена и дочь появились на лестнице.
Кори приветствовал их очень радушно, но с некоторым недоумением. Миссис Лэфем поняла, что он безмолвно справляется о Пенелопе, но не знала, надо ли извиняться сперва перед ним. Она ничего не сказала, а он, бросив взгляд наверх, где, видимо, задержалась. Пенелопа, отодвинул перед Лэфемами портьеру и вошел в гостиную вместе с ними.
Миссис Лэфем взяла на себя решение, отменявшее оголенную шею, и явилась в черном шелку, в котором была очень красива. Платье Айрин было того неуловимого оттенка, который только женщина и художник могут определить как зеленый или голубой, а несведущие не назовут ни тем, ни другим, или обоими вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91