Боюсь, что и на это потребуется немало денег — много больше, чем он предполагает. Он считает, что можно обойтись сравнительно малой суммой. Я другого мнения. Только очень большая сумма может его спасти; меньшая будет зряшной тратой. Если бы его выручила какая-то конкретная сумма — даже значительная, — это можно бы устроить; но все гораздо сложнее. Повторяю, отказаться от твоего предложения было для него нелегким искусом.
Беллингем, видимо, не собирался на этом кончить. Однако он больше ничего не сказал, а Кори ничего не ответил.
Он принялся обдумывать сказанное, то с надеждой, то с сомнением, все время при этом спрашивая себя, знала ли Пенелопа что-нибудь о том, о чем ей как раз в эти минуты собиралась сообщить мать.

— Конечно, он это сделал ради тебя, — не удержалась миссис Лэфем.
— Тогда он поступил очень глупо. Неужели он думает, что я позволю ему дать отцу деньги? Если эти деньги за отцом пропадут, неужели он думает, что мне будет легче? По-моему, гораздо правильнее поступил отец. А предложение было очень глупое.
Повторяя это суровым тоном, она выглядела вовсе не так сурово и даже слегка улыбалась. Мать доложила отцу, что она была больше похожа на себя, чем за все время со дня предложения Кори.
— Мне кажется, если бы он еще раз сделал ей предложение, она бы согласилась, — сказала миссис Лэфем.
— Я дам ей знать, когда он соберется, — сказал полковник.
— Не к тебе же он придет с этим, — воскликнула она.
— А к кому же еще? — спросил он.
Тут только они поняли, что говорили о разных предложениях.
Утром после ухода Лэфема в контору почтальон доставил еще одно письмо от Айрин, в котором было много приятных сообщений о ее жизни в гостях; часть из них относилась к кузену Билли, как она его называла. В конце письма она приписала: «Передай Пэн, чтобы не глупила».
— Ну вот, — сказала миссис Лэфем, — все, кажется, улаживается, — им даже показалось, будто улаживаются также и неприятности полковника. — Пэн, когда у отца поправятся дела, — не удержалась она, — как ты думаешь поступить?
— А что ты писала обо мне Айрин?
— Ничего особенного. Ну так что же, как ты поступишь?
— Гораздо легче сказать, как я поступлю, если его дела не поправятся, — ответила девушка.
— Я знаю, ты считаешь, что он повел себя очень благородно со своим предложением, — настаивала мать.
— Благородно, но глупо, — сказала девушка. — Видимо, благородные поступки большей частью глупы, — добавила она.
Она пошла в свою комнату и написала письмо. Письмо было очень длинное и написано очень старательно; но когда она перечла его, то разорвала на мелкие кусочки. Она написала новое письмо, короткое и торопливое, но разорвала и его. Потом она пошла к матери в гостиную, попросила показать ей письмо Айрин и прочла его про себя.
— Да, кажется, ей там весело, — вздохнула она. — Мама, как ты думаешь, надо мне сообщить мистеру Кори, что я знаю о его предложении отцу?
— Думаю, ему это будет приятно, — сказала рассудительно миссис Лэфем.
— Я в этом не уверена — то есть не уверена, как ему об этом сказать. Сперва ведь надо его пожурить. Конечно, намерения у него были хорошие, но не очень для меня это лестно. Он что, надеялся этим изменить мое решение?
— Он и не помышлял об этом.
— Правда? Почему?
— Потому что сразу видно — не такой он человек. Может, он и хотел тебе угодить, но не затем, чтобы ты передумала.
— Да, наверно, он должен знать, что ничто меня не заставит изменить свое решение — во всяком случае, никакой его поступок. Я уже об этом думала. Но пусть ему не кажется, будто я этот поступок не ценю, хоть и считаю глупым. Может, ты ему напишешь?
— Почему бы и не написать?
— Нет, это будет слишком подчеркнуто. Не надо. Пусть все идет как идет. А лучше бы он этого не делал.
— Но ведь уже сделал.
— Я попыталась написать ему — два письма. Одно получилось такое смиренное и благородное, что просто противно, а второе — ужасно дерзкое и развязное. Жаль, что ты не видела этих двух писем, мама! Жаль, что я их не оставила, чтобы перечитывать, если когда-нибудь воображу, что сохранила хоть каплю разума. Лучшее лекарство от самомнения.
— Почему он перестал ходить сюда?
— Разве он не ходит? — спросила в свою очередь Пенелопа, словно о чем-то, чего она и не заметила.
— Тебе лучше знать.
— Да. — Она помолчала. — А не ходит он к нам потому, что обиделся на меня.
— Что же ты натворила?
— Ничего. Написала ему — недавно. Наверное, очень резко, но я не ожидала, что он рассердится. Ведь ясно, что он все-таки рассердился, а не просто воспользовался первым случаем отделаться от меня.
— Так что же ты натворила, Пэн? — спросила строго мать.
— О, и сама не знаю. Натворила бог знает что. Сейчас расскажу. Когда ты сказала мне, что у отца деловые затруднения, я написала ему, чтобы он не приходил, пока я не дам знать. Написала, что ничего не могу объяснить, и вот с тех пор он не приходит. И я не знаю, что это значит.
Мать посмотрела на нее сердито.
— Ну, Пенелопа Лэфем, для разумной девушки ты самая большая дура, каких я видела. Неужели ты надеешься, что он придет спросить , не позволишь ли ты ему приходить?
— Он мог хотя бы написать, — настаивала девушка.
Мать в отчаянии щелкнула языком и откинулась в кресле.
— Если бы он написал, я бы его стала презирать. Он поступает правильно, а ты… ты… Бог знает, как поступаешь ты… Мне стыдно за тебя. Чтобы девушка, такая разумная, когда дело касается сестры, оказалась такой бестолковой, как дошло до нее самой.
— Я решила, если отец разорится, сразу порвать с ним и не оставлять ни ему, ни себе никакой надежды. Во всей этой ситуации это был мой единственный шанс совершить что-то героическое, и я его не упустила. Сейчас-то мне смешно, но тогда — не думай, будто это было не всерьез. Еще как всерьез! Но полковник до того медленно разоряется, что все испортил. Я ждала банкротства на следующий же день, и тогда он понял бы меня. А когда все это растянулось на две недели, какой уж тут героизм — весь выдохся! — Она смотрела на мать, улыбаясь сквозь слезы, и губы ее дрожали. — За других легко быть разумной. А за себя — вон оно что получается! Особенно когда до того хочется поступить как не следует, что кажется, будто это и есть то самое, что сделать надо. Но одно мне все-таки удалось. Я нашла в себе силы ничего не показать полковнику. Если бы не то, что мистер Кори перестал приходить к нам и не мой гнев на него за то, что я так дурно с ним обошлась, я бы и вовсе ничего не стоила.
По щекам у нее потекли слезы, но мать сказала:
— Ну, хватит. Ступай и напиши ему. Не важно, что ты напишешь, очень-то не раздумывай.
Третья попытка удовлетворила ее едва ли больше двух прежних, но она отослала письмо, хотя оно казалось ей неловким и резким. Она написала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91