Если же сделать соцсоревнование на
обманность - кто-то будет жить хорошо, и даже очень хорошо.
- А кто-то будет нищенствовать?
- Без нищих ни одна страна не обходится. Но
в нищих-то никто не заинтересован: их обманывать - толку нет, налог с
них тоже не возьмешь, рэкет не возьмешь - для всех нищенство совершенно невыгодно и
даже некрасиво. Человечество, оно ведь, дядя Костя, вообще некрасивое! Почему?
А потому, что его слишком уж много. Его больше, чем всяких других млекопитающих. Сложить
всех слонов, тигров и зайцев - столько голов не получится, сколько получилось людей
к концу двадцатого столетия. Нынче разве только селедок в океанах все еще
больше, чем людей на земле! Ага! Людей-то на земле как сельдей в бочке
- точно! Я ведь все ж таки на биологическом учился, имею толк! У меня -
кругозор! А также - индивидуальность. Мне селедкой в бочке нет охоты быть!
- А ведь ты малый-то был - шибко сопливый...- снова
вспомнил Бахметьев К. Н.
-
Всему свое время! Не помню, кто из философов так выразился. Ты, дядя Костя, не
помнишь - кто? К тому же меня, дядя Костя, ничто не страшит: куда мое дело клонит,
туда я иду! Понятно?
-
Я понял, - сказал Бахметьев К. Н., и в самом деле ему стали понятны разговоры, которые
Костенька то и дело вел из кухни, волоча за собой телефонный аппарат на длинном
проводе. Костенька будто снимал с кого-то допрос:
- Адрес? Этаж? Площадь? Санузел? Телефон? Возраст?
Срок проживания? Родственники? Отделение милиции? Участковый?
Бахметьев К. Н., слушая, недоумевал: какие
это знакомства заводит Костенька? А теперь он знал - какие.
- В данном бизнесе, дядя Костя, - и еще объяснял
Костенька, - процент на капитал несравненно выше, чем в любом банке. ЭМ
эМ эМ, Сержик Мавроди и тот не угнался бы.
-
Ты стариков-старушек со света сживаешь, а дядюшке - исключение? Дядюшку
рыбой семгой потчуешь?
-
По-другому совесть не позволяет, дядя Костя. Сколько тебе объяснять? Кто
меня из воды спас?
- Старикам-старушкам, им
легче жизнь потерять, чем жилую площадь. А ведь ты их, бездомных, целую
толпу сделал... Такую толпу даже и представить невозможно. Такой толпы нет,
не может быть, но на самом-то деле ты ее сделал и она есть. По вокзалам помирает,
по подъездам. Наклонись-ка ко мне!
Костенька наклонился над
ним, лежачим, над самым его лицом:
-
Чего ты еще хочешь, дядя Костя? Говори? Чего тебе хочется?
- Ты - сволочь! - сказал Бахметьев К. Н.
- Что ты хочешь этим сказать, дядя Костя?
- Ты - сволочь!
-
А какое это имеет значение? И что - дальше?
- Дальше, - тихо сказал Бахметьев К. Н., крикнуть -
сил уже не было, - дальше хочу дать тебе по морде, сволочь! - И он приподнял было
руку, но рука упала обратно в постель.
-
Это вполне естественно, дядя Костя! - сказал Костенька. - Мне много кто
хочет дать по морде, но знаешь ли, дорогой, у всех руки коротки! Успокойся! Волнение
это вообще зря и вообще ни к чему, а в субботу, в первой половине дня,
я тебя навещу. Ты к тому моменту поправляйся. Окончательно!
Натянув высоконький картузик, а шикарное пальтишко -
сверху широко, книзу узенько - накинув на плечи, Костенька и еще сказал:
- Дядя Костя, пойди-ка на кухню, в холодильник пойди,
погляди, что там и как в твоем холодильнике. А то пошли туда свою тетю
Лизу. Если сам не сможешь, тете Лизе тоже будет интересно.
И Костенька исчез, а Бахметьеву К. Н. потребовалось
подумать.
Бахметьев К.
Н., он с десяток смертей за свою жизнь пережил, по каким-то случайным обстоятельствам не
состоявшимся. Несостоявшиеся смерти интересуют людей-читателей, а вот попробуй поделись
опытом, соедини все междусмертные жизни в одну жизнь - невозможно! А теперь,
что ни говори, Бахметьев К. Н. умирал вовремя. Он так и думал: Умру
- вот хорошо-то мне будет! Он так думал, потому что уж очень нехорошо было
нынче жить - непомерную тяжесть души обустроила ему нынешняя жизнь. От
этой тяжести он пытался отбрыкиваться, но, пока жив, - не получалось.
Тяжесть физическую, холодную и голодную, с телесным
весом 29,5 кг, он испытал и прошел, но такой, как нынче, - нет, никогда.
И почему бы это, но стало вдруг вспоминаться Бахметьеву К.
Н. - где же это он раньше-то видел милицейского старшину, который нынче нередко
сопровождает Костеньку (по вашему приказанию явился!)?
Ну как же, как же! - этот старшина в штатском и
еще двое (тоже в штатском) сидели в прихожей, охраняя Костенькино новоселье, всех
его гостей. И еще стало вспоминаться... Костенька объявил гостям, кто такой его
дядюшка, Бахметьев К. Н., как он, К. Н., спас из воды своего еще не родившегося племянника, и
гости закричали ура! и, нетвердо стоя на ногах, стали качать Бахметьева К.
Н., подбрасывать к самому потолку (3 м 40 см), а он все не знал и
не знал, что лучше: врезаться в потолок или упасть на пол? Потолок все-таки
был предпочтительнее. Но не прошло и десяти минут - все кончилось безболезненно. Слава
Богу! - подумал в тот раз Бахметьев. - Видит Бог - слава Богу!
Костенька сказал освобожденному от качки дядюшке: Я
тебя, дядя Костя, уважаю! Ты понял, как я тебя уважаю?! И почему
Костенька уже тогда зауважал Бахметьева К. Н.? Он ведь тогда и раком-то еще
не болел?
Потом прошло еще часов
пять, утро наступало, и гости решили: надо Костенькиного дядюшку покачать еще
раз! Как-никак он Костеньку, было дело, из воды спас. Но тут гости и вовсе
плохо стояли на ногах, качать у них почти не получалось, а тогда они позвали
охрану в штатском, три человека, старшина в том числе. У этих получилось. Вот,
оказывается, когда Бахметьев К. Н. с милицейским старшиной впервые познакомился. А
нынче качка вдруг возникла по образцу той, получившейся, хотя была и разница:
тогда Бахметьев К. Н. летал то вверх, то вниз, а нынче - только вниз. Будто в
воркутинской шахте оборвалась клеть, а он в той клети мечется из угла в
угол...
Но и в этот раз
кончилось благополучно, и Бахметьев К. Н. подумал: у журналистов, у них
свобода - это свобода слова, их на факультетах так учили, но Бахметьев К.
Н. этого не проходил.
Журналистам хорошо,
они всех классиков прочитали от корки до корки, Николая Лескова - от корки
до корки, теперь им подавай все, что десять лет тому назад было запрещенным, -
а Бахметьев К. Н.? Он никогда и никем не запрещенную литературу и ту не
успел взять в толк, ему за семьдесят было, когда он взялся за культурное наследие,
и только-только начал читать Лескова, а ему говорят: Опухоль!
То же самое происходит с собственностью. Собственником Бахметьев никогда
не был, никогда не собирался быть, но интересы чьей-то чужой собственности вдруг
стали управлять им с утра до ночи, безо всяких правил, безо всяких законов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
обманность - кто-то будет жить хорошо, и даже очень хорошо.
- А кто-то будет нищенствовать?
- Без нищих ни одна страна не обходится. Но
в нищих-то никто не заинтересован: их обманывать - толку нет, налог с
них тоже не возьмешь, рэкет не возьмешь - для всех нищенство совершенно невыгодно и
даже некрасиво. Человечество, оно ведь, дядя Костя, вообще некрасивое! Почему?
А потому, что его слишком уж много. Его больше, чем всяких других млекопитающих. Сложить
всех слонов, тигров и зайцев - столько голов не получится, сколько получилось людей
к концу двадцатого столетия. Нынче разве только селедок в океанах все еще
больше, чем людей на земле! Ага! Людей-то на земле как сельдей в бочке
- точно! Я ведь все ж таки на биологическом учился, имею толк! У меня -
кругозор! А также - индивидуальность. Мне селедкой в бочке нет охоты быть!
- А ведь ты малый-то был - шибко сопливый...- снова
вспомнил Бахметьев К. Н.
-
Всему свое время! Не помню, кто из философов так выразился. Ты, дядя Костя, не
помнишь - кто? К тому же меня, дядя Костя, ничто не страшит: куда мое дело клонит,
туда я иду! Понятно?
-
Я понял, - сказал Бахметьев К. Н., и в самом деле ему стали понятны разговоры, которые
Костенька то и дело вел из кухни, волоча за собой телефонный аппарат на длинном
проводе. Костенька будто снимал с кого-то допрос:
- Адрес? Этаж? Площадь? Санузел? Телефон? Возраст?
Срок проживания? Родственники? Отделение милиции? Участковый?
Бахметьев К. Н., слушая, недоумевал: какие
это знакомства заводит Костенька? А теперь он знал - какие.
- В данном бизнесе, дядя Костя, - и еще объяснял
Костенька, - процент на капитал несравненно выше, чем в любом банке. ЭМ
эМ эМ, Сержик Мавроди и тот не угнался бы.
-
Ты стариков-старушек со света сживаешь, а дядюшке - исключение? Дядюшку
рыбой семгой потчуешь?
-
По-другому совесть не позволяет, дядя Костя. Сколько тебе объяснять? Кто
меня из воды спас?
- Старикам-старушкам, им
легче жизнь потерять, чем жилую площадь. А ведь ты их, бездомных, целую
толпу сделал... Такую толпу даже и представить невозможно. Такой толпы нет,
не может быть, но на самом-то деле ты ее сделал и она есть. По вокзалам помирает,
по подъездам. Наклонись-ка ко мне!
Костенька наклонился над
ним, лежачим, над самым его лицом:
-
Чего ты еще хочешь, дядя Костя? Говори? Чего тебе хочется?
- Ты - сволочь! - сказал Бахметьев К. Н.
- Что ты хочешь этим сказать, дядя Костя?
- Ты - сволочь!
-
А какое это имеет значение? И что - дальше?
- Дальше, - тихо сказал Бахметьев К. Н., крикнуть -
сил уже не было, - дальше хочу дать тебе по морде, сволочь! - И он приподнял было
руку, но рука упала обратно в постель.
-
Это вполне естественно, дядя Костя! - сказал Костенька. - Мне много кто
хочет дать по морде, но знаешь ли, дорогой, у всех руки коротки! Успокойся! Волнение
это вообще зря и вообще ни к чему, а в субботу, в первой половине дня,
я тебя навещу. Ты к тому моменту поправляйся. Окончательно!
Натянув высоконький картузик, а шикарное пальтишко -
сверху широко, книзу узенько - накинув на плечи, Костенька и еще сказал:
- Дядя Костя, пойди-ка на кухню, в холодильник пойди,
погляди, что там и как в твоем холодильнике. А то пошли туда свою тетю
Лизу. Если сам не сможешь, тете Лизе тоже будет интересно.
И Костенька исчез, а Бахметьеву К. Н. потребовалось
подумать.
Бахметьев К.
Н., он с десяток смертей за свою жизнь пережил, по каким-то случайным обстоятельствам не
состоявшимся. Несостоявшиеся смерти интересуют людей-читателей, а вот попробуй поделись
опытом, соедини все междусмертные жизни в одну жизнь - невозможно! А теперь,
что ни говори, Бахметьев К. Н. умирал вовремя. Он так и думал: Умру
- вот хорошо-то мне будет! Он так думал, потому что уж очень нехорошо было
нынче жить - непомерную тяжесть души обустроила ему нынешняя жизнь. От
этой тяжести он пытался отбрыкиваться, но, пока жив, - не получалось.
Тяжесть физическую, холодную и голодную, с телесным
весом 29,5 кг, он испытал и прошел, но такой, как нынче, - нет, никогда.
И почему бы это, но стало вдруг вспоминаться Бахметьеву К.
Н. - где же это он раньше-то видел милицейского старшину, который нынче нередко
сопровождает Костеньку (по вашему приказанию явился!)?
Ну как же, как же! - этот старшина в штатском и
еще двое (тоже в штатском) сидели в прихожей, охраняя Костенькино новоселье, всех
его гостей. И еще стало вспоминаться... Костенька объявил гостям, кто такой его
дядюшка, Бахметьев К. Н., как он, К. Н., спас из воды своего еще не родившегося племянника, и
гости закричали ура! и, нетвердо стоя на ногах, стали качать Бахметьева К.
Н., подбрасывать к самому потолку (3 м 40 см), а он все не знал и
не знал, что лучше: врезаться в потолок или упасть на пол? Потолок все-таки
был предпочтительнее. Но не прошло и десяти минут - все кончилось безболезненно. Слава
Богу! - подумал в тот раз Бахметьев. - Видит Бог - слава Богу!
Костенька сказал освобожденному от качки дядюшке: Я
тебя, дядя Костя, уважаю! Ты понял, как я тебя уважаю?! И почему
Костенька уже тогда зауважал Бахметьева К. Н.? Он ведь тогда и раком-то еще
не болел?
Потом прошло еще часов
пять, утро наступало, и гости решили: надо Костенькиного дядюшку покачать еще
раз! Как-никак он Костеньку, было дело, из воды спас. Но тут гости и вовсе
плохо стояли на ногах, качать у них почти не получалось, а тогда они позвали
охрану в штатском, три человека, старшина в том числе. У этих получилось. Вот,
оказывается, когда Бахметьев К. Н. с милицейским старшиной впервые познакомился. А
нынче качка вдруг возникла по образцу той, получившейся, хотя была и разница:
тогда Бахметьев К. Н. летал то вверх, то вниз, а нынче - только вниз. Будто в
воркутинской шахте оборвалась клеть, а он в той клети мечется из угла в
угол...
Но и в этот раз
кончилось благополучно, и Бахметьев К. Н. подумал: у журналистов, у них
свобода - это свобода слова, их на факультетах так учили, но Бахметьев К.
Н. этого не проходил.
Журналистам хорошо,
они всех классиков прочитали от корки до корки, Николая Лескова - от корки
до корки, теперь им подавай все, что десять лет тому назад было запрещенным, -
а Бахметьев К. Н.? Он никогда и никем не запрещенную литературу и ту не
успел взять в толк, ему за семьдесят было, когда он взялся за культурное наследие,
и только-только начал читать Лескова, а ему говорят: Опухоль!
То же самое происходит с собственностью. Собственником Бахметьев никогда
не был, никогда не собирался быть, но интересы чьей-то чужой собственности вдруг
стали управлять им с утра до ночи, безо всяких правил, безо всяких законов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18