- Билл, загляни-ка за тот дрянной автобус! Да не трусь, не трусь - у
него ничего нет!
Билл шел за автобус, и мне приходилось снова бежать, чувствуя, что
пуля вот-вот настигнет меня. Ржавый металл дребезжал под порывами ветра, и
это приглушало топот.
- Билл, - раздалось совсем рядом, - не спеши!
Я растерялся: голос, только что подгонявший моего преследователя,
теперь требовал осмотрительности, значит, что-то произошло такое, что
поставило меня в безвыходное положение. Но что?!
- Билл, он у нас в руках, - ликовал голос. - Отсюда ему не драпануть,
это как пить дать! Не спеши, стреляй только наверняка!
Я оглянулся вокруг и похолодел: они загнали меня в тупик, мятые
коробки уходили к самому небу, оставалось одно - карабкаться вверх и
ждать, когда раздастся выстрел и сбросит меня вниз. Мелькнула мысль -
забиться куда-нибудь под эти страшные развалюхи и затаиться, выждать.
Впрочем, они ведь не уйдут, пока не доберутся до цели. Кожаная черная
папка была в моих глазах единственным оправданием ситуации, в которую я
попал.
Нужно было что-то придумать. Не мог же я позволить, чтобы меня
пристрелили, как загнанного кролика, и забрали то, ради чего я решился на
столь рискованный шаг, - папку с дневником Джона Крэнстона.
Шаги - осторожные, медленные (а я все-таки напугал их прилично!) -
приближались. Я вдавился спиной в какой-то старый кузов, в тень, и ждал.
- Ни черта не видно! - выругался преследователь и остановился.
- Сейчас я подойду, Билл!
- Зайди слева, он за тем "фордом". Если вздумает драпануть вверх, ты
его увидишь на фоне неба...
- Достукался парень, достукался... Но ты, Билл, не спеши, мне еще
нужно с ним на прощание посчитаться... А потом уже...
Так, переговариваясь, они затягивали петлю. Я нащупал рукой обрезок
трубы и решил драться до последнего, прекрасно понимая, однако, что против
пистолета безоружен.
Левое плечо болело так, что я едва удерживал папку. Голова кружилась,
но меня спасал дождь - не сильный, но прохладный, он освежал разгоряченную
голову.
"Ты многое учел в этой истории, - размышлял я. - Додумался, где
искать дневник. Но не учел одного, что за тобой уже следили. Если б ты об
этом подумал, то позвонил бы сержанту Лавуазье и вместе вы преспокойненько
добрались бы до сути. Но ты хотел быть первым, ты хотел сам..."
- Скорее всего он за тем грузовичком...
- Нужно было захватить фонарь из автомобиля... Ну да ладно, и так
увидим. Смотри не спеши стрелять!
- Вечно ты чудишь! Стрельну - и концы!
- Нет, не спеши, Билл... Я сказал - не спеши...
"Оно, может, и лучше, что Билл не станет спешить, - холодно подумал
я. - Ты-то рано радуешься, потому что я еще успею накостылять тебе,
подонок..."
Он шел, выставив вперед огромные кулачищи. Обрезок трубы медленно
пополз вверх...
Внезапно позади, за спинами преследователей, раздался шум, голоса,
топот ног.
- Туда, туда, сэр, там - тупик, и им никуда не уйти! - Я узнал бас
Брайана Гуделла.
...Когда все было кончено, сержант Лавуазье, вытирая платком мокрое
от дождя лицо, сказал:
- Если начистоту - не ожидал от вас такой прыти!
Мы двигались к выходу: впереди - в наручниках - под охраной двух
полицейских шагали мои преследователи. Дождь лил как из ведра. Когда мы
поравнялись с воротами, я остановился.
- Погодите, сержант, мне нужно рассчитаться со сторожем. Я его
должник. Он мне помог разыскать автомобиль Крэнстона.
- Обойдется!
- Нет, я привык выполнять свои обещания.
Брайан Гуделл, услышав разговор, приблизился к нам.
Я вытащил из внутреннего кармана десять долларов и протянул сторожу.
- Спасибо, сэр, - горячо поблагодарил он. Ишь, мерзавцы, двое на
одного! Да еще и мне под нос ту штуковину тыкали, чтоб помалкивал...
За воротами я обнаружил три автомобиля - два полицейских "форда" с
мигалками на крыше и отдельно стоявший красный "ягуар". Догадка потрясла
меня.
- Да, тот самый "ягуар", - сказал довольный Лавуазье. - Идемте, я
познакомлю вас с его владельцем!
Мы подошли к машине, сержант Лавуазье открыл дверцу и приказал:
- Выходите!
Человек, прятавшийся в тени, не спешил, и сержант негромко, но
угрожающе повторил:
- Выходите!
В дверном проеме показался Дон Маккинли.
Вслед за ним выбрался под дождь и Серж Казанкини.
- Слава богу, вы, наконец-то, пришли, потому что мне хотелось
придушить этого подонка! - выпалил он. - Олех, Олех, разве можно в нашем
мире быть таким наивным!
Теперь я понял, откуда появился на автомобильном кладбище сержант
Лавуазье.
- Идите, Маккинли, в "форд!" - приказал Лавуазье. - Эй, Матиас,
заберите этого типа с собой. Да глядите за ним в оба! Гоните прямо в
комиссариат. Я поеду на "ягуаре". Всю жизнь мечтал покрутить баранку такой
шикарной машины!
Когда "форды" отъехали, сержант сказал (и я уловил в его голосе плохо
скрытое нетерпение):
- Покажите вашу добычу, мистер Романько. Выходит, дневник-таки
существовал... А я-то, теперь не грех и признаться, не верил в вашу затею.
Думал, обычный трюк, у репортеров это часто прорывается...
Он включил верхнее освещение в салоне "ягуара", и мы втроем
склонились над черной папкой Крэнстона. Змейка долго не поддавалась, и
сержант предложил разрезать кожу, но я не согласился. Наконец она
открылась. Я доставал бумаги, и сержант быстро просматривал их: это были
счета из магазинов, номер журнала "Спорт иллюстрейтед" с портретом
Крэнстона на обложке, письма из Австралии, видимо, от матери Джона,
чековая книжка на предъявителя, цветной портрет Джейн...
Дневника не было.
У меня пересохло в горле. Руки лихорадочно шарили в пустой папке. Я
вынул пачку каких-то пилюль, запасные ключи от машины и несколько
долларов.
- Не может быть! - воскликнул сержант Лавуазье, выхватил папку из
моих рук и потряс ее над сиденьем.
- Вот так история! - пробормотал Серж Казанкини. - Как же теперь?
6
Олимпиада, уставшая от ликования, от талантливых мистерий,
разыгрываемых то под чистым небом, то в свете стадионных прожекторов,
вдоволь наглядевшись на триумфаторов и бодрящихся, жующих слезы,
неудачников, испытав наивысшие взлеты человеческих страстей, словно
утомленный дальней дорогой путник, замедлила свой шаг, предвкушая близкий
отдых.
Опустели "Форум" и зал "Мориса Ришара", погасли гирлянды огней над
бассейном, поредели толпы, недавно еще переполнявшие дорожки олимпийской
деревни.
Но оставался последний день, и олимпийский стадион готовился к нему,
как симфонический оркестр к премьере:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23