Пэт немного помолчал и тяжело вздохнул.
— Я вспомнил сорок восьмой, еще в Ирландии. Все выглядело почти так же — сотни тысяч голодных людей стремились попасть на корабли, уходящие в Америку. И мы совершенно не представляли себе, как надо воевать, — шепотом закончил он.
Эндрю внимательно посмотрел на своего товарища.
— Но здесь есть одно отличие. Мы должны победить или умереть, — резко продолжал Пэт. — Третьего не дано. Такой же выбор и у тех дьяволов, что идут за нами по пятам. Скорее всего мы не удержим Кев и окажемся в открытой степи, а они загонят нас в Испанию и захватят Рим. Но, клянусь Богом, я готов драться, у меня нет другого выхода. А когда умру, кто-то другой будет драться вместо меня. В этой войне мы можем обойти всю планету, вернуться в свою страну с другой стороны, но сражаться не перестанем.
Пэт снова приложился к фляжке, допил все, что там оставалось, и небрежно протянул ее доктору. Тот грустно вздохнул и спрятал флягу в карман.
— А тебе все это доставляет удовольствие, чертов ирландец? — спросил Эмил.
Пэт прищурил глаза от струй дождя и вспышек молний.
— Ради этого я и живу, — ответил он голосом, осевшим от постоянной усталости и расслабляющего действия водки. — Сегодня мой корпус почти целый день сражался не то с тремя, не то с четырьмя уменами в открытом поле. Никаких укреплений и укрытий, все как на ладони. И все же мы сумели выбраться оттуда и забрали с собой всех раненых, оставив мерков с носом.
Пэт снова немного помолчал.
— Кроме того, я ненавижу этих ублюдков. Их убивать не жалко и поэтому гораздо легче. Конечно, я убивал и мятежников-южан, особенно высокомерных офицеров с их аристократическим гонором. Они задирали носы и смотрели на нас сверху вниз. Но они были людьми, и я вполне мог выпить с ними после окончания войны. Я не мог ненавидеть их по-настоящему. Эти же твари — совсем другое дело, и у нас нет выбора, мой добрый доктор. Все просто и понятно — или мы их уничтожим, или все погибнем. Эндрю молча кивнул. Он понимал, что все это правда. В этой войне нет места благородству. Раньше такое было немыслимо, теперь — в порядке вещей.
— А насколько верны донесшиеся до меня слухи? — спросил Пэт.
— Ты о Джубади? — заговорил Эндрю.
— Он и правда умер?
— Вернее сказать, убит, — мрачно поправил Эмил.
— Что ж, это заставит грязных ублюдков встряхнуться, — задумчиво протянул Пэт. — Как это произошло?
Эндрю коротко рассказал, как Юрий с расстояния в тысячу ярдов застрелил Джубади из снайперской винтовки Уитворта.
Пэт расплылся в довольной ухмылке.
— Не пожалел бы месячного жалованья, лишь бы увидеть такое. Это же почти полмили. — Он покачал головой. — Кто бы мог подумать, что Юрий на это способен? Я всегда подозревал, что он заслан, чтобы пристрелить Эндрю.
«Это вполне могло быть двойной игрой, — подумал Кин. — Скорее всего за всеми интригами стоит Тамука. Может, выстрел Юрия был на руку щитоносцу мерков?»
— Упокой, Господи, его душу, он обеспечил нам тридцать дней передышки, — тихо произнес Эндрю.
Пэт согласно кивнул.
— За эти тридцать дней мы подготовимся как следует и разобьем их в пух и прах. Отправим все население в Рим, а сами окопаемся в Кеве и превратим в пустыню все пространство вплоть до Вазимы.
Ты хочешь еще больше опустошить нашу землю? Подняв голову, Эндрю увидел, что на платформе рядом с ними появился Калин. Президент республики Русь выглядел таким же потрепанным, как и все остальные. Лицо отражало крайнее истощение и усталость, цилиндр, всегда смотревшийся комично на коренастой фигуре русского крестьянина, теперь был помят и забрызган грязью, как если бы хозяин выбросил его, а слуга подобрал и нацепил на себя.
— Точно так, — оживился Пэт. — У нас есть достаточно лошадей, чтобы создать конный отряд добровольцев. Надо послать их назад и завершить разрушение. Отрядить пару команд на север, в леса. С заката солнца до рассвета они должны отравлять колодцы и уничтожать все оставшееся продовольствие. Устраивать засады, по возможности нападать на отдельные соединения, чтобы максимально замедлить продвижение орды. И оставить после себя пустыню.
— А что будет, когда мы вернемся? — возмущенно спросил Калин.
— Вы действительно верите, что мы когда-нибудь сможем вернуться? — фыркнул Пэт.
— Земля — это мы, а мы — это наша земля, — резко ответил Калин. — Если мы сражаемся не для того, чтобы вернуть себе страну, то ради чего?
— Чтобы уничтожить мерков, — раздраженно бросил Пэт.
— Хватит об этом, — прервал спор Эндрю, в упор глядя на Пэта.
Тот недовольно заворчал, но потом кивнул и отвернулся от Калина.
— Мы сражаемся ради того, — спокойно продолжил Кин, — чтобы вернуть себе свои дома, чтобы обеспечить нашим детям мирное будущее. Если придется ради победы опустошить страну, мы пойдем на это, но, клянусь Богом, я не меньше любого из вас страдаю от этой жестокой необходимости.
Эндрю отвернулся и молча уставился в темноту. Он вполне сознавал, что творилось в душе Пэта, поскольку и самого его в редкие минуты спокойного раздумья тревожили те же демоны. Эндрю Кин всегда старался соответствовать образу идеального офицера армии северян: невозмутимая стойкость под обстрелом, презрение к опасности, сдерживание темной страсти к разрушению, кипевшей в сердце каждого воина. Но время от времени наступали моменты, когда разрушительные силы войны побеждали в его душе, утверждая свою всесокрушающую власть, и первобытные инстинкты вырывались наружу. Он со стыдом вспомнил такой случай под Фредриксбергом. Город мятежников пылал, объятый пламенем, а Эндрю с восторгом наблюдал за ужасающим зрелищем. Пожар длился всю ночь напролет, и все это время Эндрю не покидало чувство злобной радости, которое испугало его самого.
То же самое повторилось в Чанселлорсвилле и в Спотсильвании, когда мушкетные залпы оглушительно гремели по всему лесу, и Эндрю наслаждался этими звуками и пронизывавшей все его существо первобытной энергией. Так заядлый курильщик опиума радуется зажженной трубке и первой одурманивающей порции дыма, заполняющей легкие. Волны звуков сражения омывали его подобно океану, тысячи голосов смешивались с громом смертоносных машин и кружили его в своем потоке, оглушая безумной песней, а кроваво-красное солнце светило сквозь вспышки огня и клубы дыма.
Эндрю подозревал, что те военные, кем он больше всего восхищался — Хэнкок, Кирни и Чемберлен, — испытывали то же самое. Просто об этом было не принято говорить, поскольку такие чувства были недостойны истинного джентльмена и христианина.
На короткий миг, пользуясь укрывающей его темнотой, Эндрю подумал, как бедна была бы его жизнь, если бы он не знал этого наслаждения — наблюдать, как на поле сражения разворачивается фронт в целую милю длиной, как вспышки снарядов высвечивают трепещущие в дыму знамена и вымпелы, как целая армия с громкими криками вступает в битву, танцует в обнимку со смертью и ускользает из ее зловещих объятий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108