Замысловато выругавшись, он уставил лучемет в треснувшее забрало неподвижного пехотинца и нажал на спуск.
Краем глаза Хрим уловил какое-то движение. Он поднял взгляд и уставился прямо в лицо Норио. Широко раскрытые глаза темпата казались безумными, и на мгновение Хрим увидел в них собственное отражение — кроваво-красное от пылающего в шлеме поверженного пехотинца огня, окутанное дымом и сладкой вонью горелого мяса. Достаточно кошмарное зрелище; во всяком случае, его хватило, чтобы Хрим очнулся от охватившего его помрачения.
Он снял палец с курка и медленно выпрямился. В наступившей неестественной тишине он услышал дыхание Норио и собственный тихий смех.
— Насыщение, Йала, — прошептал Норио, обводя взглядом разгромленное помещение и техников на мостике — кого скорчившегося от боли, кого застывшего от потрясения. Все до одного избегали воспаленного взгляда Норио; Дясил отшатнулся, когда темпат вдруг двинулся с места. Взмахнув полами одежды, тот склонился и дотронулся рукой до умирающего матроса из лучеметного расчета, осторожно откинул ему волосы с глаз, опустился рядом с ним на колени и замер. Хрим услышал его прерывистое, свистящее дыхание сквозь зубы. Матрос дернулся и умер. Темпат выпрямился, бросил на Хрима мутный взгляд и молча вышел.
Дясил облизнул растрескавшиеся губы, исподтишка косясь на капитана, и Хрим вспомнил, что панархисты вывели из строя их компьютер. В другой обстановке Хрим мог бы и отдать Дясила Норио за то, что тот не смог помешать этому, но не сейчас.
Он снова посмотрел на экраны.
«Ты поплатишься за это собственной шкурой, Фазо!»
— Дясил, Эрби, — произнес он вслух. — Выясните, что происходит внизу. — Голос его звучал ровно, почти без эмоций, и оба поспешно углубились в работу. — Метиджи, санитары, уберите их отсюда. — Он махнул стволом лучемета в сторону мертвых и раненых.
По мере того как на мостик поступали доклады из разных точек корабля — нападавшие и там потерпели поражение, — жизнь на нем постепенно возвращалась в нормальное русло. Однако когда новая смена пришла заступать на вахту, им пришлось обходить Хрима — тот так и стоял у люка с лучеметом в руке, тупо глядя на разгромленный корабль.
* * *
— Внимание, Бикара! — Танри ткнул пальцем в главный экран. Стрелки курсоров сошлись на точке в левом верхнем его углу, и из этой точки протянулась к зависшему в центре экрана «Эстилу» светло-голубая линия. Изображение уменьшилось — в нижней части экрана открылись три окна, на которых виднелись все три зависших над планетой рифтерских эсминца.
— Сближение с целью номер один под прикрытием славного мусорного рифа Банн-Утуло.
Танри даже улыбнулся, столько гордости было в её голосе. Даже прожив внизу, на планете двадцать лет, она до сих пор считала орбитальное поселение Банн-Утуло своей родиной. В свое время её преданность вместе с поддержкой клана Утуло оказали совсем еще молодому Архону неоценимую услугу. Танри улыбнулся про себя, вспомнив слова того репортажа двадцатилетней давности по поводу его вступления в должность: «Верность высокожителя по отношению к нижнестороннему Архону...»
«Впрочем, я давно уже не тот».
Да, он действительно сильно изменился по сравнению с тем последовательным геоцентриком, каким был когда-то; это он видел хотя бы по недоумению на лице Себастьяна. Его друг верно и с толком служил Панарху на посту регата, преодолел за свою карьеру много тысяч световых лет, но так и остался нижнесторонним до мозга костей. Во всяком случае, жаргон высокожителей оставался для него бессмысленной тарабарщиной.
— Древняя разновидность инфоснаряда, — пояснил Танри. — Не такая хитроумная, как нынешние, конечно, но вполне эффективная. Она таилась в скоплении обломков, выпущенных с синка Банн-Утуло.
— Последний из тех сюрпризов, о которых вы говорили сегодня, — из числа заготовленных вашими недоверчивым предшественником? Ирония и паранойя в равных пропорциях? — Уголки губ Себастьяна чуть изогнулись в улыбке.
— Именно так! — усмехнулся Танри. — Возможно, поэтому он до сих пор известен как Глефин Угрюмый — единственный из всей династии Фазо, начисто лишенный чувства юмора. Этой своей каверзой он, например, очень гордился.
Еще один беззвучный удар сотряс штабное помещение, и на этот раз он сопровождался волной тошноты. Танри поднял глаза на Себастьяна и увидел по его лицу, что тому тоже дурно.
Танри повернулся к экрану — там загорелся огонек, означающий, что компьютер подстраивается. Краешком сознания он отметил про себя, что задержка сигнала составляет почти шесть секунд. Напряжение Щита сказывалось на работе компьютеров.
— Жаль только, мы не можем подарить остальным их эсминцам ничего серьезнее булавочного укола, — продолжал он, помолчав немного. — Впрочем, рядом с ними и обломков меньше.
Внезапно рядом с одним из двух оставшихся рифтерских кораблей сверкнула вспышка, и маленькое светлое пятнышко стремительно рванулось из этой точки к нему. Два пятна — большое и крошечное — слились в одно, и техники за пультами встретили это восторженными криками.
— Попадание абордажной шлюпки в «Цветок Лит». — Голос Бикары почти не выдавал её возбуждения, а руки продолжали неторопливо, но уверенно порхать над клавишами. — Никаких радиосигналов не перехвачено.
— Им сейчас хватает хлопот и без того, чтобы предупреждать других рифтеров, — заметил Танри.
Омилов снова не услышал в его голосе и тени раздражения, и в который раз восхитился выдержкой своего друга. Они помолчали еще немного; тишину нарушали только редкие доклады Бикары о тактической обстановке. От морской пехоты не было ни слова. «Как мы узнаем, если они потерпят неудачу? — подумал Омилов, но тут же вспомнил лицо рифтера. — Уж он-то, несомненно, известит нас об этом — вместе с ультиматумом».
— Леггем Филд докладывает о готовности к старту, — сообщила Бикара.
— Отлично, — кивнул Танри.
Спустя несколько секунд рядом с третьим рифтерским эсминцем сверкнула маленькая искорка, но прежде чем Омилов успел спросить у Архона, что это, окно на экране, показывавшее корабль, вспыхнуло яростным светом и на минуту померкло. «Эстил», — вспомнил Омилов, и испытал вдруг удовольствие от того, что может понять хотя бы часть того потока информации, в котором так свободно ориентировался Архон. Когда окно включилось снова, от эсминца не оставалось уже ничего, кроме бесформенного светлого клубка.
— Глефин Угрюмый смеется последним! — воскликнул Омилов. — Что это было?
Танри довольно ухмыльнулся.
— Это, мой друг, была гигатонная атомная бомба четырехсотпятидесятилетней давности. Как видишь, его старое завещание исполнилось. Старину Глефина до слез огорчало то, что ему так не доведется увидеть свои ловушки в действии, так что он завещал забальзамировать себя после смерти и замуровать в это оружие — по его словам, он вложил в эту штуку так много труда, что хочет присутствовать при том, когда она сработает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Краем глаза Хрим уловил какое-то движение. Он поднял взгляд и уставился прямо в лицо Норио. Широко раскрытые глаза темпата казались безумными, и на мгновение Хрим увидел в них собственное отражение — кроваво-красное от пылающего в шлеме поверженного пехотинца огня, окутанное дымом и сладкой вонью горелого мяса. Достаточно кошмарное зрелище; во всяком случае, его хватило, чтобы Хрим очнулся от охватившего его помрачения.
Он снял палец с курка и медленно выпрямился. В наступившей неестественной тишине он услышал дыхание Норио и собственный тихий смех.
— Насыщение, Йала, — прошептал Норио, обводя взглядом разгромленное помещение и техников на мостике — кого скорчившегося от боли, кого застывшего от потрясения. Все до одного избегали воспаленного взгляда Норио; Дясил отшатнулся, когда темпат вдруг двинулся с места. Взмахнув полами одежды, тот склонился и дотронулся рукой до умирающего матроса из лучеметного расчета, осторожно откинул ему волосы с глаз, опустился рядом с ним на колени и замер. Хрим услышал его прерывистое, свистящее дыхание сквозь зубы. Матрос дернулся и умер. Темпат выпрямился, бросил на Хрима мутный взгляд и молча вышел.
Дясил облизнул растрескавшиеся губы, исподтишка косясь на капитана, и Хрим вспомнил, что панархисты вывели из строя их компьютер. В другой обстановке Хрим мог бы и отдать Дясила Норио за то, что тот не смог помешать этому, но не сейчас.
Он снова посмотрел на экраны.
«Ты поплатишься за это собственной шкурой, Фазо!»
— Дясил, Эрби, — произнес он вслух. — Выясните, что происходит внизу. — Голос его звучал ровно, почти без эмоций, и оба поспешно углубились в работу. — Метиджи, санитары, уберите их отсюда. — Он махнул стволом лучемета в сторону мертвых и раненых.
По мере того как на мостик поступали доклады из разных точек корабля — нападавшие и там потерпели поражение, — жизнь на нем постепенно возвращалась в нормальное русло. Однако когда новая смена пришла заступать на вахту, им пришлось обходить Хрима — тот так и стоял у люка с лучеметом в руке, тупо глядя на разгромленный корабль.
* * *
— Внимание, Бикара! — Танри ткнул пальцем в главный экран. Стрелки курсоров сошлись на точке в левом верхнем его углу, и из этой точки протянулась к зависшему в центре экрана «Эстилу» светло-голубая линия. Изображение уменьшилось — в нижней части экрана открылись три окна, на которых виднелись все три зависших над планетой рифтерских эсминца.
— Сближение с целью номер один под прикрытием славного мусорного рифа Банн-Утуло.
Танри даже улыбнулся, столько гордости было в её голосе. Даже прожив внизу, на планете двадцать лет, она до сих пор считала орбитальное поселение Банн-Утуло своей родиной. В свое время её преданность вместе с поддержкой клана Утуло оказали совсем еще молодому Архону неоценимую услугу. Танри улыбнулся про себя, вспомнив слова того репортажа двадцатилетней давности по поводу его вступления в должность: «Верность высокожителя по отношению к нижнестороннему Архону...»
«Впрочем, я давно уже не тот».
Да, он действительно сильно изменился по сравнению с тем последовательным геоцентриком, каким был когда-то; это он видел хотя бы по недоумению на лице Себастьяна. Его друг верно и с толком служил Панарху на посту регата, преодолел за свою карьеру много тысяч световых лет, но так и остался нижнесторонним до мозга костей. Во всяком случае, жаргон высокожителей оставался для него бессмысленной тарабарщиной.
— Древняя разновидность инфоснаряда, — пояснил Танри. — Не такая хитроумная, как нынешние, конечно, но вполне эффективная. Она таилась в скоплении обломков, выпущенных с синка Банн-Утуло.
— Последний из тех сюрпризов, о которых вы говорили сегодня, — из числа заготовленных вашими недоверчивым предшественником? Ирония и паранойя в равных пропорциях? — Уголки губ Себастьяна чуть изогнулись в улыбке.
— Именно так! — усмехнулся Танри. — Возможно, поэтому он до сих пор известен как Глефин Угрюмый — единственный из всей династии Фазо, начисто лишенный чувства юмора. Этой своей каверзой он, например, очень гордился.
Еще один беззвучный удар сотряс штабное помещение, и на этот раз он сопровождался волной тошноты. Танри поднял глаза на Себастьяна и увидел по его лицу, что тому тоже дурно.
Танри повернулся к экрану — там загорелся огонек, означающий, что компьютер подстраивается. Краешком сознания он отметил про себя, что задержка сигнала составляет почти шесть секунд. Напряжение Щита сказывалось на работе компьютеров.
— Жаль только, мы не можем подарить остальным их эсминцам ничего серьезнее булавочного укола, — продолжал он, помолчав немного. — Впрочем, рядом с ними и обломков меньше.
Внезапно рядом с одним из двух оставшихся рифтерских кораблей сверкнула вспышка, и маленькое светлое пятнышко стремительно рванулось из этой точки к нему. Два пятна — большое и крошечное — слились в одно, и техники за пультами встретили это восторженными криками.
— Попадание абордажной шлюпки в «Цветок Лит». — Голос Бикары почти не выдавал её возбуждения, а руки продолжали неторопливо, но уверенно порхать над клавишами. — Никаких радиосигналов не перехвачено.
— Им сейчас хватает хлопот и без того, чтобы предупреждать других рифтеров, — заметил Танри.
Омилов снова не услышал в его голосе и тени раздражения, и в который раз восхитился выдержкой своего друга. Они помолчали еще немного; тишину нарушали только редкие доклады Бикары о тактической обстановке. От морской пехоты не было ни слова. «Как мы узнаем, если они потерпят неудачу? — подумал Омилов, но тут же вспомнил лицо рифтера. — Уж он-то, несомненно, известит нас об этом — вместе с ультиматумом».
— Леггем Филд докладывает о готовности к старту, — сообщила Бикара.
— Отлично, — кивнул Танри.
Спустя несколько секунд рядом с третьим рифтерским эсминцем сверкнула маленькая искорка, но прежде чем Омилов успел спросить у Архона, что это, окно на экране, показывавшее корабль, вспыхнуло яростным светом и на минуту померкло. «Эстил», — вспомнил Омилов, и испытал вдруг удовольствие от того, что может понять хотя бы часть того потока информации, в котором так свободно ориентировался Архон. Когда окно включилось снова, от эсминца не оставалось уже ничего, кроме бесформенного светлого клубка.
— Глефин Угрюмый смеется последним! — воскликнул Омилов. — Что это было?
Танри довольно ухмыльнулся.
— Это, мой друг, была гигатонная атомная бомба четырехсотпятидесятилетней давности. Как видишь, его старое завещание исполнилось. Старину Глефина до слез огорчало то, что ему так не доведется увидеть свои ловушки в действии, так что он завещал забальзамировать себя после смерти и замуровать в это оружие — по его словам, он вложил в эту штуку так много труда, что хочет присутствовать при том, когда она сработает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119