– Дуба дать решил, а? – надрывался Чэд.
– На покой ушел, на покой. – Скрещенные руки, легкий наклон головы – проповедник Маркус за проповедью прописных истин.
– Не пора ему было на покой! – прошипел Чэд. Он отпустил голову Яна. Изо рта Яна выпал навоз. – Не пора ему было на покой – "Воля инстинкта" должна записать на студии еще один альбом! Еще один альбом должны были сделать. У нас, черт возьми, контракт. У нас контракт, а этот говнюк его нарушил. – Чэд пнул труп, будто, несмотря на оторванную ногу, усеянную стеклом спину, набившееся внутрь дерьмо, тело до сих пор не получило положенной ему доли мук и теперь добирало норму.
Джей по-прежнему топтался на месте. Он смотрел себе под ноги, видимо раздумывая, все ли идет как надо.
– А что, "Воля инстинкта" все равно сможет выпустить новый...
– "Воля инстинкта"?! Да вот она, "Воля инстинкта", мордой вниз на куче дерьма лежит. – Чэд, дабы пояснить, что речь идет о Яне, пнул тело еще разок.
В то утро в Лос-Анджелесе чертову прорву трупов пинали ногами. Чэд:
– Он песни писал, пел... А остальные его ребята... гомосеки патлатые... никому не нужны.
Джей слегка тронул труп ботинком, тело слабо дернулось – и Джей снова прилежно засучил ногами. Чэд – трупу:
– Черт, один альбом, а потом пусть хоть голым тебя находят в кювете с иглой в мышце.
Маркус задает вопрос – руки по-прежнему сложены на груди, голова по-прежнему наклонена.
– Что ты хочешь, чтобы мы сделали?
– Что? – переспросил Чэд. Он смотрел на Яна и думал о нестандартном финансировании.
– Я насчет Яна: скажи, что нам сделать? Полицию позвать?
– Никакой полиции. Вызовите репортеров. Позвоните в "Энтертэйнмент уикли". Попробуем хотя бы спихнуть то, что уже вышло. – Чэд обреченно мотнул головой. – Всего один альбом. Эгоист, падла.
Не помня себя, Чэд побрел в дом Яна. Джей перестал переминаться на месте.
– Это все-таки... Нет, понятно, что он расстроен, но так говорить...
– Вот что творится с человеком, когда его первый номер кончает с собой.
– Я понимаю. Кто ж обрадуется, когда его первый номер...
Маркус наконец-то поднял голову; разнял руки, одну протянул Джею.
Джей залез в карман, подал Маркусу свой сотовый.
– Я тоже не в восторге, что Ян погиб, ты же понимаешь, но это ведь не дает ему права так говорить...
– Как говорить? – рассеянно бросил Маркус, усиленно вспоминая номер. Вспомнил. Набрал.
– Он просто... нет, я, конечно, понимаю, что он расстроен... – Джей провякал, что собирался, умолк и тут же вновь заработал ногами.
Человек, которому звонил Маркус, поднял трубку на другом конце сотовой линии.
– Алло, дайте мне отдел информации... О чертовом гвозде номера, вот о чем.
* * *
Чэд бродил по дому Яна. Рассеянно смотрел на разные диковинки, предметы искусства. Повсюду, куда бы он ни кинул взгляд, были вещи. Очень много вещей. Очень дорогих. Какого же черта Ян вздумал слететь с копыт, когда его жизнь трещала по швам от этого прущего через край изобилия? Чэд и представить себе не мог такого изобилия вещей. Вещей, цена которых измеряется не только деньгами. Конечно, ценных предметов у Яна тоже хватало, но было и кое-что еще. Невидимые глазу вещицы, наполняющие дом густым ароматом: людская зависть, всеобщее обожание и женская страсть. Это главное. Несметные россыпи женских деликатесов – губы, зады, вагины – дарованы, отданы, охотно предоставлены в бесконечном параде размеров, сортов, мастей. Изо дня в день Ян мог пожирать свое рагу из лавров и скандальной славы, однако он не наелся. Ему оказалось мало. Что нужно человеку для насыщения? Что еще было нужно этому человеку?
Или дело в другом? Догадка по-паучьи вкралась в замутненный недоумением рассудок Чэда. Может, дело не в том, что Яну чего-то не хватало? Может, у него было всего слишком много? Может, он достиг той точки, когда жизнь теряет цену или ее, жизни, вдруг начинает не хватать.
Но если ни слава, ни деньги и ни женщины, тогда что нужно человеку?
У противоположной стены: стол. На столе пустое место. Пустота, кричащая о недавнем вторжении, провал, где несколько часов назад помещался неведомый Чэду цифровой плеер.
И эта пустота пела сиреной, которая звала Чэда, тянула его к себе.
Под ногой что-то хрустнуло. Коленный рефлекс заставил Чэда поднять ногу и одновременно наклонить голову. Чэд поднял с пола именную бирку. Гастроном "24/7", гласила она. А внизу: "Парис".
* * *
Видеосалон – утро.
Девица за прилавком. Девятнадцатилетнее белое отребье в своем наичистейшем виде: без примесей, без добавок, не тронутое бесконечным этническим разнообразием города – Лос-Анджелеса, – в который она перебралась из каких-нибудь универсамизованных районов Центральной Америки, еще недавно называемых домом. Белым отребьем девушка была благодаря резиновым шлепанцам: она носила их с "ливайсами" и топом на бретельках, сползавших с плеч, обнажая сливочно-розовую, боящуюся загара плоть. Белым отребьем она была также из-за волос – грязно-белых, хотя и высветленных, взбитых, завитых, вздутых... До расчески тут явно дело не доходило – по крайней мере, до расчески, имеющей хотя бы минимальное представление о текущей моде.
Магазин был открыт, но посетители отсутствовали. Для тех, кто берет напрокат видеокассеты, было рановато. Девица коротала время, мусоля пестрый голливудский журнальчик. Не затрудняясь чтением немудреных статеек, она обмирала в экстазе над страницами, где роскошные кинозвезды в роскошном антураже выполняли свое прямое назначение – хорошо выглядели. Ничего более осмысленного, чем штампованные гламурные фотки, она воспринять не могла. Мечта всей жизни.
Настоящее. Белое. Отребье.
По существу, единственным, что отягощало порой ее порожнюю грязно-белую головенку, был вопрос, куда девать жвачку во время совокупления. Но в данный момент даже этой зачаточной мысли там не наблюдалось.
Вошел Парис.
– Никель на месте? – спросил он.
Девица не подняла глаз. Она закричала в комнату, кое-как отделенную от магазина занавеской:
– Никель, Парис пришел.
– Он один? – раздался бесплотный голос Никеля. На этот раз девица приподняла голову. Ей это настолько тяжело далось, как будто голова была налита свинцом. Устало взглянула на Париса. Опустила голову:
– Ага.
Никель:
– Пусть пройдет.
– Пройдите.
– Благодарю.
Парис пошел искать человека за занавеской.
В глубине магазина была комната. В комнате стояли ряды металлических полок. На полках – видеомагнитофоны. К каждому видеомагнитофону были подведены – так, что образовывалась электростена движущихся изображений – десятки телевизоров, показывающих одну и ту же шероховатую, дрожащую, заметно расфокусированную картинку.
За столом сидел человек. Это был Никель. Невысокий мужчина среднего возраста. Скорее всего, он был моложе, но у него имелась лысина и лишний вес, так что тактичнее было бы считать его именно мужчиной среднего возраста, а не довольно еще молодым мужчиной, который неважно выглядит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55