Башир продолжал:
– Журнал или микроволновка. Ты хотел помешать малолеткам читать, а в это время микроволновка сгорела, как курочка у моей супруги.
А ты ругаться-то вообще умеешь? Со своим певучим говорком? Да ты небось даже материшься все равно что – хлюп-хлюп – пузыри губами пускаешь.
– Простите. Я только на секунду отвернулся и...
– Из жизни нужно извлекать уроки, твой урок таков: если ребятишки хотят испытать эрекцию, пусть потешатся, но сбереги микроволновку.
– Я не... Простите меня...
– Новый день принесет новые возможности. В следующий раз будешь на высоте.
Как это любезно со стороны мистера Башира: "Новый день. В следующий раз". Завтра.
Завтра. В следующий раз. Любезность, подобная пощечине. Сколько еще раз Парису на посту ночного продавца гастронома "24/7" надеяться на это "завтра"?
– Хорошо. До завтра, мистер Башир.
На улицу. На стоянку. Парис двинулся к своей машине, "АМС гремлин" 1976 года. Это был жалкий закос под "форд пинто", который, в свою очередь, был самым дрянным образчиком машиностроения, когда-либо порожденным лучшими мозгами Детройта, однако до сих пор пользовался спросом. Проржавевшие дыры величиной с кулак, осыпающаяся хлопьями краска – даже если сама по себе машина хоть чего-нибудь стоила, в таком состоянии она не стоила ничего.
Что-то новенькое: на земле сидел Белый Подонок, привалившись к двери водителя. Этого Парису точно не было нужно.
– Э, вставай, давай. Ну! – Он пнул и потеребил ногой Белого Подонка, твердо решив не трогать рукой эту падаль. – Э... Э! Ты спишь на моей машине. Давай, давай, поднимайся. Шевелись.
Белый Подонок пошевелился. В ответ на пинки он сполз по машине и грохнулся башкой об асфальт.
– Ты жив? Тебе плохо или чего?
Плохо или чего, подумал Парис. Нагрузился или чего? Набрался или чего? Упыхался, удолбался или чего? Убился или чего?
Парис, забыв о своем решении не трогать падаль, тряхнул парня руками:
– Вставай, а? Тебе в бомжатник пора.
Белый Подонок, еле шевеля губами, почти шепотом:
– Я... Я хочу домой.
– Мы оба хотим домой, так, может, свалишь отсюда?
Белый Подонок освободил Парису ровно столько места, сколько тому требовалось, чтобы протиснуться в "гремлин" и подать машину назад, не помяв ему при этом колесами башку. Парис завел мотор и приготовился поступить просто – дать задний ход. Вырулить в сторону. Двинуть домой.
Но он поступил иначе. Он оглядел стоянку: пусто. Кинул взгляд на обступивший ее со всех сторон Голливуд: темно и безлюдно. Если не считать бомжей, похожих на насильников, и наркоманов, похожих на убийц. А тут – Белый Подонок, почти вырубившийся, и карманы у него – вспомнил Парис – полны наличностью. Окровавленная камбала в ожидании акул, которые вот-вот почуют запах.
Опустив стекло, Парис высунулся из машины:
– Тебе нельзя тут, друг. Обчистят.
Сквозь шипение мотора "гремлина" он услышал: "Хочу домой".
Парис еще раз оглядел стоянку. Такая же темная и безлюдная – а вокруг насильники и наркоманы, которые, кстати (или у него уже паранойя?), начали подбираться ближе. Они ждут, пока Парис уедет. Они ждут, что он оставит им Почти Вырубившегося Белого Подонка.
Парис выключил мотор.
Парис не был излишне порядочным человеком и не считал себя таковым. Он не ходил с пожертвованиями по благотворительным столовым, ему было, в общем, мало дела до лесбиянок, собиравших деньги в фонд борьбы со СПИДом на рынке Мэйфэйр в Западном Голливуде. Он был из тех, кто живет по принципу "береженого Бог бережет" – то есть если ты будешь изо всех сил игнорировать чужие напряги, чужие напряги запросто могут однажды напрячь тебя самого. Так что иногда Парис неожиданно для себя брался за дела, за которые ему браться не хотелось, но которые, подобно некому ритуалу, помогали отвести беду от его и так не слишком легкого существования.
Вот и сейчас.
Парису было знакомо это ощущение, эта потребность подбавить себе хорошей кармы – ощущение, по правде сказать, не из приятных.
– Черт побери.
Он вылез из "гремлина". Схватил Белого Подонка под мышки и засунул его в машину.
– Хорошо бы у тебя СПИДа не оказалось или еще какой-нибудь дряни.
СПИДа. Надо, пожалуй, отнестись поотзывчивее, когда лесбиянки будут собирать деньги, подумал Парис.
* * *
– Ты, урод вонючий, – объявил Парис.
Это безумие, подумал он. Но безумие завладело им еще на бульваре Сансет, после того как он спросил у Белого Подонка, где тот живет, а Белый Подонок в ответ ткнул ватным пальцем на запад – и молчок.
И Парис направил свой "гремлин" на запад. Белый Подонок растекся на соседнем сиденье, в полупрострации, полуанабиозе, испуская сложный аромат на основе блевотины, мочи, табака и обычных физиологических испарений.
– Урод вонючий, – констатировал Парис.
Белый Подонок в ответ бухнулся головой о дверное стекло.
– Вонищу теперь отсюда не вытравишь. Скажи еще, что мне надо окна открыть. Открывай не открывай, вонища такая, что бесполезно.
В промежутках между тирадами Парис начал кое-что замечать – смутно, поскольку особой наблюдательностью не отличался. Он двигался на запад, куда указал ему пальцем Белый Подонок, из загаженного района Голливуда они въехали через Ла-Бреа во вроде бы приличный район Голливуда, через Кресент-Хайтс в приличный район Восточного Голливуда, а через Догени – в чрезвычайно приличный район Беверли-Хиллз. Париса до такой степени занимали новые ароматы "гремлина" и размышления о том, как с ними быть, что он не очень-то озирался по сторонам.
– Тебе куда, друг? До Санта-Моники я тебя не повезу. Ты хоть знаешь, куда тебе надо, или так...
Кстати, подумал Парис, а что, если Белый Подонок совсем не так удолбан, как кажется? Что, если он просто прикидывается, чтобы проехаться с таким вот Душевным Пареньком, у которого хватило ума посадить его в машину и катать до тех пор, пока они не очутятся в каком-нибудь тихом, уединенном местечке, типа парка Вилл Роджерс, куда ходят дрочить бывшие поп-звезды и где Белый Подонок сможет учинить над Душевным Пареньком какое угодно непотребство, и некому будет прийти пареньку на помощь?
И кстати, вот еще что, подумал Парис, большинство серийных убийц – не белые ли подонки?
– Здесь!
Слово Подонка прозвучало так громко и неожиданно, что Парис резко крутанул баранку, и "гремлин" вынесло на встречную полосу.
Заревел гудок, вспыхнули фары несущегося навстречу "джэга".
Парис рванул тормоза с воплем: "Не ори так! Ты, ублю..."
– Тут. Поверни.
Парис посмотрел направо, куда просил повернуть Белый Подонок, – Парис проезжал здесь тыщу раз, но никогда не поворачивал, потому что резона не было, и ему не могло прийти в голову, что резоном станет доставка на дом какого-то синяка. Улица Беладжио. Западные ворота Бэл-Эйр.
– Ты тут живешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55