Уж не в обществе ли моего любимого? Ох, если бы найти Лешкины рабочие записи. Но я даже приблизительно не знала, где он их хранит. Знала лишь, что они надежно спрятаны от посторонних глаз.
Мы решили проверить дачку Красинского, да не откладывать дело в долгий ящик, поехать туда сегодня же вечером, как только немного стемнеет.
Покухарничал Григорий на славу. Вывалив мне на тарелку огромную гору макарон по-флотски, полил Монблан соусом собственного же приготовления и стал ждать комплименты.
– Ты дома то был? Тебя жена отлучит от тела, ей богу.
– Не, она с пониманием, ты же знаешь. Я заезжал, все в порядке. Ты, Настюх, ешь давай, а то щеки уже ввалились прямо, смотреть страшно.
От Гришкиного сочувствия, от теплого запаха еды глаза мои предательски стало пощипывать, и поверх соуса полились на тарелку слезы.
* * *
Дом сынка чекиста к счастью находился в неохраняемом поселке. Это был обычный дачный кооператив. Между добротными каменными особняками тут и там виднелись допотопные сараюшки. Видимо, не все участки скупили, буржуазный лоск пока еще не полностью подретушировал правду жизни.
Гришкин горе-внедорожник мы бросили на подступах к поселку в куцей березовой рощице. Будним вечером жизнь в этих краях еле теплилась. В кустах одичавшей малины жалобно мяукала кошка, звенела цепью привязанная у крыльца крайнего дома собака. Свет горел всего лишь в двух-трех домах. Остальные пугали черными провалами окон. Под покровом темноты мы беспрепятственно добрались до нужного дома. Забор был высоким, но не удручающе. Попыхтев минут пять, Гришка перекинул сначала меня, а потом, легко подтянувшись, преодолел ограду сам.
Сам двухэтажный красного кирпича особняк стоял чуть в глубине, к нему вела узкая мощеная булыжником дорожка. Стена подвального этажа почти полностью состояла из крепких железных ворот, для дополнительной безопасности прикрытых сверху еще и кованой металлической решеткой. Окна первого этажа, узкие как бойницы, закрыты автоматическими ставнями. На втором этаже окна побольше, зато их всего два и оба наглухо зарешечены. Три стены были совершенно глухими. Только маленькое мансардное окошко было ничем не защищено. На него то и смотрел плотоядно Гришка, прикидывая общую высоту крепости.
Здесь, за городом, все еще умопомрачительно пахло жухлой травой и поздними флоксами. Кроны деревьев, даже и не думавшие желтеть, черной шапкой нависали сверху. Зябко поеживаясь от пробирающей сырости, я покорно бродила за Гришкой, шаг за шагом обследующим территорию. Кроме дома, на участке имелась крохотная банька, еще недостроенная беседка и микроскопический сарайчик неясного предназначения. Возможно, в нем хранили сельскохозяйственный инвентарь. Вот только что с тем инвентарем делали? Ни огорода, ни даже хилой грядки петрушки у Красинского не имелось.
Банька была закрыта. Гришка подтащил к стене предусмотрительно оставленную снаружи лавку, и заглянув в высокое окошко, долго плющил нос о стекло. Я в свою очередь внимательно слушала – не просочится ли в дверную щель какой-нибудь звук? Тишина.
– Не видно ничего, – шепнул мне Гришка, – да и непохоже, чтобы в Баньке стали кого-то прятать. Больно уж хлипкая конструкция. Вон и окно не заделано. Нет, пойдем отсюда.
По пути к дому мы мимоходом обследовали сарайчик, к счастью, открытый. Он был почти пуст, только с потолка свисали пуки сухой травы, да в углу валялись брошенные как попало березовые поленья. Осторожно посветив фонариком, Гришка самым внимательным образом обследовал пол, выкопал из пыли наполовину недокуренную сигарету, и понюхав, бросил ее в полиэтиленовый пакет.
* * *
Попасть в дом мы могли только одним способом – добравшись до заветного чердачного окошка. Легко сказать. Все еще спортивный, но слегка округлившийся на пирогах, которые в изобилии пекла его жена, Гришка, сколько ни пыхтел, на высоко расположенный бордюр между первым и вторым этажом забраться не мог. Потирая содранные ладони, вопросительно уставился на меня.
– Ты что? Я не полезу! – зашипела я.
– Тогда поехали обратно, – ответно зашипел Гришка, – тебе меня не подсадить, во мне больше девяноста кило веса, не считая ботинок. А я тебя, если напрягусь, попробую… Ну?
– Баранки гну, что мне делать? – другого выхода не было, а уезжать с участка подозрительного Витольда, не солоно хлебавши, мне не улыбалось. Эх, знал бы Лешка…
Как я карабкалась по стене – тема отдельного романа. С горем пополам забравшись при помощи Гришки на заветный бордюр, дальше я уже действовала самостоятельно. От провала операции нас спас дизайнер. Его творческая мысль, видимо, до последнего боролась с желанием заказчика сделать свой дом своей крепостью. Полной победы одержать не удалось, но на некоторых флангах был сделан прорыв. Торцовую стену на высоте примерно метров двух от земли украшал мраморный вазон, вмонтированный в небольшую нишу. По замыслу, здесь самое место винограду или плющу, но пока вазон пустовал. Я машинально посвятила в него фонариком и чуть не заорала, из темноты на меня смотрели две пустых глазницы. Маленький череп плотоядно скалился в немом приветствии. Кошка или собака? Каким-то образом маленький друг человека нашел здесь последний приют.
Осторожно ступив на край импровизированного склепа, я попробовала переместить центр тяжести и чуть не рухнула вниз. Лишь с третьей попытки мне удалось встать на сооружение двумя ногами. Держа в зубах фонарь, я осмотрелась по сторонам. По правую руку стена была совершенно гладкой. По левую в полуметре от меня маячило очередное архитектурное излишество – что-то вроде небольшого каменного карниза. О том, чтобы перепрыгнуть на него, не могло быть и речи. От отчаяния голова моя закружилась и уже ускользающим сознанием я зафиксировала кряжистый сук разросшегося клена. Гришкины девяносто, без ботинок, кило он точно не выдержал. А мои семьдесят может и потерпит. На всякий случай я скинула с себя обувь, и первый массивный ботинок приземлился точнехонько на Гришкин затылок. Тот охнул, тихо выругался и согнулся от боли, потирая раненую голову. В это время на его хребет упал второй ботинок, и я смущенно отвернулась, чтобы не видеть страданий партнера.
Клен крякнул, но снес испытание с честью. Пока я ползла, обдирая лицо и руки, он лишь натужно скрипел. Судя по всему, это был билет в один конец, повторного издевательство престарелое дерево не потерпит.
Мансардное окошко было совсем рядом. Я подтянулась и уже изготовилась разбить стекло заранее прихваченным гаечным ключом. Но тут наткнулась на взгляд. Оттуда, из окна, на меня внимательно смотрели.
Это был мужчина примерно сорока лет, плотный, чуть одутловатый, совершенно лысый. Он спокойно взирал на мои ужимки и потуги, не проявляя ровным счетом никаких эмоций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Мы решили проверить дачку Красинского, да не откладывать дело в долгий ящик, поехать туда сегодня же вечером, как только немного стемнеет.
Покухарничал Григорий на славу. Вывалив мне на тарелку огромную гору макарон по-флотски, полил Монблан соусом собственного же приготовления и стал ждать комплименты.
– Ты дома то был? Тебя жена отлучит от тела, ей богу.
– Не, она с пониманием, ты же знаешь. Я заезжал, все в порядке. Ты, Настюх, ешь давай, а то щеки уже ввалились прямо, смотреть страшно.
От Гришкиного сочувствия, от теплого запаха еды глаза мои предательски стало пощипывать, и поверх соуса полились на тарелку слезы.
* * *
Дом сынка чекиста к счастью находился в неохраняемом поселке. Это был обычный дачный кооператив. Между добротными каменными особняками тут и там виднелись допотопные сараюшки. Видимо, не все участки скупили, буржуазный лоск пока еще не полностью подретушировал правду жизни.
Гришкин горе-внедорожник мы бросили на подступах к поселку в куцей березовой рощице. Будним вечером жизнь в этих краях еле теплилась. В кустах одичавшей малины жалобно мяукала кошка, звенела цепью привязанная у крыльца крайнего дома собака. Свет горел всего лишь в двух-трех домах. Остальные пугали черными провалами окон. Под покровом темноты мы беспрепятственно добрались до нужного дома. Забор был высоким, но не удручающе. Попыхтев минут пять, Гришка перекинул сначала меня, а потом, легко подтянувшись, преодолел ограду сам.
Сам двухэтажный красного кирпича особняк стоял чуть в глубине, к нему вела узкая мощеная булыжником дорожка. Стена подвального этажа почти полностью состояла из крепких железных ворот, для дополнительной безопасности прикрытых сверху еще и кованой металлической решеткой. Окна первого этажа, узкие как бойницы, закрыты автоматическими ставнями. На втором этаже окна побольше, зато их всего два и оба наглухо зарешечены. Три стены были совершенно глухими. Только маленькое мансардное окошко было ничем не защищено. На него то и смотрел плотоядно Гришка, прикидывая общую высоту крепости.
Здесь, за городом, все еще умопомрачительно пахло жухлой травой и поздними флоксами. Кроны деревьев, даже и не думавшие желтеть, черной шапкой нависали сверху. Зябко поеживаясь от пробирающей сырости, я покорно бродила за Гришкой, шаг за шагом обследующим территорию. Кроме дома, на участке имелась крохотная банька, еще недостроенная беседка и микроскопический сарайчик неясного предназначения. Возможно, в нем хранили сельскохозяйственный инвентарь. Вот только что с тем инвентарем делали? Ни огорода, ни даже хилой грядки петрушки у Красинского не имелось.
Банька была закрыта. Гришка подтащил к стене предусмотрительно оставленную снаружи лавку, и заглянув в высокое окошко, долго плющил нос о стекло. Я в свою очередь внимательно слушала – не просочится ли в дверную щель какой-нибудь звук? Тишина.
– Не видно ничего, – шепнул мне Гришка, – да и непохоже, чтобы в Баньке стали кого-то прятать. Больно уж хлипкая конструкция. Вон и окно не заделано. Нет, пойдем отсюда.
По пути к дому мы мимоходом обследовали сарайчик, к счастью, открытый. Он был почти пуст, только с потолка свисали пуки сухой травы, да в углу валялись брошенные как попало березовые поленья. Осторожно посветив фонариком, Гришка самым внимательным образом обследовал пол, выкопал из пыли наполовину недокуренную сигарету, и понюхав, бросил ее в полиэтиленовый пакет.
* * *
Попасть в дом мы могли только одним способом – добравшись до заветного чердачного окошка. Легко сказать. Все еще спортивный, но слегка округлившийся на пирогах, которые в изобилии пекла его жена, Гришка, сколько ни пыхтел, на высоко расположенный бордюр между первым и вторым этажом забраться не мог. Потирая содранные ладони, вопросительно уставился на меня.
– Ты что? Я не полезу! – зашипела я.
– Тогда поехали обратно, – ответно зашипел Гришка, – тебе меня не подсадить, во мне больше девяноста кило веса, не считая ботинок. А я тебя, если напрягусь, попробую… Ну?
– Баранки гну, что мне делать? – другого выхода не было, а уезжать с участка подозрительного Витольда, не солоно хлебавши, мне не улыбалось. Эх, знал бы Лешка…
Как я карабкалась по стене – тема отдельного романа. С горем пополам забравшись при помощи Гришки на заветный бордюр, дальше я уже действовала самостоятельно. От провала операции нас спас дизайнер. Его творческая мысль, видимо, до последнего боролась с желанием заказчика сделать свой дом своей крепостью. Полной победы одержать не удалось, но на некоторых флангах был сделан прорыв. Торцовую стену на высоте примерно метров двух от земли украшал мраморный вазон, вмонтированный в небольшую нишу. По замыслу, здесь самое место винограду или плющу, но пока вазон пустовал. Я машинально посвятила в него фонариком и чуть не заорала, из темноты на меня смотрели две пустых глазницы. Маленький череп плотоядно скалился в немом приветствии. Кошка или собака? Каким-то образом маленький друг человека нашел здесь последний приют.
Осторожно ступив на край импровизированного склепа, я попробовала переместить центр тяжести и чуть не рухнула вниз. Лишь с третьей попытки мне удалось встать на сооружение двумя ногами. Держа в зубах фонарь, я осмотрелась по сторонам. По правую руку стена была совершенно гладкой. По левую в полуметре от меня маячило очередное архитектурное излишество – что-то вроде небольшого каменного карниза. О том, чтобы перепрыгнуть на него, не могло быть и речи. От отчаяния голова моя закружилась и уже ускользающим сознанием я зафиксировала кряжистый сук разросшегося клена. Гришкины девяносто, без ботинок, кило он точно не выдержал. А мои семьдесят может и потерпит. На всякий случай я скинула с себя обувь, и первый массивный ботинок приземлился точнехонько на Гришкин затылок. Тот охнул, тихо выругался и согнулся от боли, потирая раненую голову. В это время на его хребет упал второй ботинок, и я смущенно отвернулась, чтобы не видеть страданий партнера.
Клен крякнул, но снес испытание с честью. Пока я ползла, обдирая лицо и руки, он лишь натужно скрипел. Судя по всему, это был билет в один конец, повторного издевательство престарелое дерево не потерпит.
Мансардное окошко было совсем рядом. Я подтянулась и уже изготовилась разбить стекло заранее прихваченным гаечным ключом. Но тут наткнулась на взгляд. Оттуда, из окна, на меня внимательно смотрели.
Это был мужчина примерно сорока лет, плотный, чуть одутловатый, совершенно лысый. Он спокойно взирал на мои ужимки и потуги, не проявляя ровным счетом никаких эмоций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69