Но голос Мориса серьезен, ни одной насмешливой интонации:
– Нет, свадьбы не получится, потому что священник будет не в состоянии произнести свою речь. За всех говорить будете только вы вдвоем. Стоп! Больше ни слова. Реймонд идет мыть руки. Гленда, дай мне, пожалуйста, полотенце. Я приглашаю вас посетить мой дом. Обещаю роскошный ужин и целую гору сластей.
Громкий восторженный вопль Реймонда заглушил его же топот. А я нарочито покорно, как подобает идеальной супруге, молча иду за полотенцем. Еще один сюрприз?
И вот мы уже садимся в шикарный черный кадиллак. Морис за рулем, мы с сыном сзади, выезжаем на дорогу и направляемся в сторону… Не может быть – самый дорогой район старого города! Едем мимо высокой, глухой, бесконечной, растянувшейся чуть ли не на милю, стены и останавливаемся у чугунных узорчатых ворот. Нам открывает могучий, по-другому и не скажешь, чернокожий лет сорока. Таких можно увидеть только в кино или на показательных выступлениях бодибилдингистов. Пересекаем парк, больше похожий на непроходимый лес, и по подъездной дорожке, погруженной в густую тьму, подкатываем к дому. Нет, это даже не дом – настоящий замок.
Вылезаю ошарашенная, не сводя глаз с немыслимого фасада черного камня, решетчатых окон-бойниц. Реймонд скачет на одной ноге, хлопая в ладоши. Такое впечатление, что мы попали в сказку.
Все тот же чернокожий у распахнутых настежь двустворчатых тяжелых дубовых дверей стоит неподвижный, словно изваяние. Только налитые кровью глаза алчно сверкают. Вампир! Разве неживые посещают тренажерные залы? Неуместный вопрос, но мне становится не по себе. Надеюсь, Морис знает, что делает. Заходим внутрь, вернее, я захожу, стараясь как можно дальше отодвинуться от грозного стража, а Реймонд влетает, точно маленький торнадо.
За спиной слышу тихий, чуть слышный голос Мастера:
– Они неприкасаемые.
Как всегда, коротко и ясно. Но этим сказано все: к нам нельзя прикасаться не только руками или взглядом, но даже мыслями. Непостижимые существа! Но от сердца отлегло.
Нет, я никогда к этому не привыкну! Великолепие, представшее перед глазами, не поддается никакому описанию. Ни одной электрической лампочки, только живой огонь: канделябры, подсвечники, бра на стенах. Полы сплошь устелены коврами, мягкими, пушистыми, словно по ним никто никогда не ходил. Вправо и влево уходят бесконечные анфилады комнат. Голос Реймонда даже зазвенел в тишине дома:
– Можно я здесь побегаю?
– Да, малыш. Ты можешь идти, куда хочешь, – Морис чуть улыбается.
Интересно, мы его сможем здесь найти?
– А мне куда прикажете, сэр?
– С этой минуты этот дом твой. Он изначально принадлежал семейству Балантенов. А ты теперь член нашей семьи. Гостиная. Прошу.
Громко сказано, можно подумать, что сейчас с разных сторон сбегутся тетушки, дядюшки, племянники, дедушки и бабушки! Привыкай, Гленда, ты теперь хозяйка этого дворца.
Я вошла в изысканно обставленную гостиную и ахнула. Ее украшал единственный портрет над искусно украшенным лепным камином.
– Не может быть! Это разве ты, Морис?
Балантен рассказывает, что портрет написан сразу после того, как был проведен обряд посвящения. Здесь ему двадцать восемь лет. А я внимательно разглядываю каждую мелочь.
Молодой мужчина с длинными, распавшимися по плечам волосами, удивительно красивый и в то же время отталкивающий своей холодностью. Стройная фигура, от которой веет скрытой силой. Одет в белоснежную рубашку, распахнутую на груди. Тонкие дорогие кружева на воротнике и удлиненных манжетах. Через плечо перекинут черный шелковый плащ. Узкие бархатные брюки заправлены в высокие сапоги. Одна рука свободна и висит вдоль туловища, другой он небрежно опирается на гнутую спинку стула. С какой тщательностью нарисована каждая деталь: старинный перстень на безымянном пальце, даже небольшой штрих на шее – шрам, выглядывающий из-под воротника. А взгляд все время возвращается к глазам. Бог или полубог, которому нет никакого дела до смертных.
– Что-то не так, Морис. Я не могла бы полюбить тебя таким. Посмотри на это выражение глаз. В них пренебрежение, вызов, презрение. Да, этому парню на картине далеко до человека, пусть ему и подвластно все. Совершенная красота, но… Сейчас ты другой, лицо мягче, взгляд мудрее. Сейчас ты добрый. Отличная картина, но изображенный на ней мне не нравится.
– Художнику удалось изобразить все нюансы. Но под этим презрением в глазах скрыто нечто иное. Я же не мог показать, насколько мне больно. Ожог на шее причинял мне нестерпимые страдания, дорогая.
– Все равно хорошо, что я не знала тебя таким.
Ладно, с портретом мы разобрались. Ну, что у нас тут еще? Тяжелая громоздкая мебель из мореного дуба, своеобразная дань позднему средневековью. Впечатляет, но очень мрачно. Голая каменная кладка стен создает неуютное ощущение промозглости. Только огонь в камине согревает обстановку. В отдалении послышался голос Реймонда:
– Мама, я нашел спящую красавицу. Иди скорее сюда!
Выглядываю за дверь. На мой немой вопрос Морис улыбнулся:
– Это кукла Ганеши. Пойдем со мной.
И мы вышли в длинный полутемный коридор, увешанный старинными, кое-где обветшалыми гобеленами. Иду и думаю: как в пустом музее, после ухода посетителей. Интересно, здесь есть нормальные жилые комнаты?
– Этот дом построили мои родители в тысяча восемьсот семьдесят первом году, когда Лос-Анджелес только развивался. Наверное, они пытались объединить в нем многообразие стилей разных эпох, от средневековья до модерна. Невинное увлечение моего папы!
– Значит, ничего современного здесь нет?
– Боюсь, что нет. Видишь ли, Гленда, мы не имеем права подолгу жить на одном месте, чтобы не вызывать ненужных вопросов. У каждого для этого свой срок, в зависимости от видимого возраста. Для меня это лет десять-одиннадцать, не больше. Поэтому, сама понимаешь, здесь я появлялся наездами. Но, по чести сказать, весь этот ультрасовременный антураж не по мне. Я – существо из прошлого века.
– Мне не составит труда лет через десять поменять вместе с тобой место жительства, но для того, чтобы поджарить яичницу, мне не хотелось бы полчаса растапливать плиту дровами. Я – человек современный!
Морис ухмыльнулся:
– Это не приходило мне в голову. Я распоряжусь обустроить кухню соответствующей техникой. Электричество в дом проведено.
– Я тебя еще научу варить кашу для Реймонда.
Морис склонил голову набок и тихо рассмеялся. Неоднократно замечала, что его смех ласкает, будто шелковистый мех. Мне стало тепло и уютно.
Тем временем мы поднялись по деревянной лестнице в конце коридора и оказались в помещении, стилизованном на этот раз под эпоху романтизма. Нечто вроде малой гостиной. Стены затянуты материей в пастельных тонах, мягкий свет ламп под абажурами, более легкая мебель, располагающая к отдыху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
– Нет, свадьбы не получится, потому что священник будет не в состоянии произнести свою речь. За всех говорить будете только вы вдвоем. Стоп! Больше ни слова. Реймонд идет мыть руки. Гленда, дай мне, пожалуйста, полотенце. Я приглашаю вас посетить мой дом. Обещаю роскошный ужин и целую гору сластей.
Громкий восторженный вопль Реймонда заглушил его же топот. А я нарочито покорно, как подобает идеальной супруге, молча иду за полотенцем. Еще один сюрприз?
И вот мы уже садимся в шикарный черный кадиллак. Морис за рулем, мы с сыном сзади, выезжаем на дорогу и направляемся в сторону… Не может быть – самый дорогой район старого города! Едем мимо высокой, глухой, бесконечной, растянувшейся чуть ли не на милю, стены и останавливаемся у чугунных узорчатых ворот. Нам открывает могучий, по-другому и не скажешь, чернокожий лет сорока. Таких можно увидеть только в кино или на показательных выступлениях бодибилдингистов. Пересекаем парк, больше похожий на непроходимый лес, и по подъездной дорожке, погруженной в густую тьму, подкатываем к дому. Нет, это даже не дом – настоящий замок.
Вылезаю ошарашенная, не сводя глаз с немыслимого фасада черного камня, решетчатых окон-бойниц. Реймонд скачет на одной ноге, хлопая в ладоши. Такое впечатление, что мы попали в сказку.
Все тот же чернокожий у распахнутых настежь двустворчатых тяжелых дубовых дверей стоит неподвижный, словно изваяние. Только налитые кровью глаза алчно сверкают. Вампир! Разве неживые посещают тренажерные залы? Неуместный вопрос, но мне становится не по себе. Надеюсь, Морис знает, что делает. Заходим внутрь, вернее, я захожу, стараясь как можно дальше отодвинуться от грозного стража, а Реймонд влетает, точно маленький торнадо.
За спиной слышу тихий, чуть слышный голос Мастера:
– Они неприкасаемые.
Как всегда, коротко и ясно. Но этим сказано все: к нам нельзя прикасаться не только руками или взглядом, но даже мыслями. Непостижимые существа! Но от сердца отлегло.
Нет, я никогда к этому не привыкну! Великолепие, представшее перед глазами, не поддается никакому описанию. Ни одной электрической лампочки, только живой огонь: канделябры, подсвечники, бра на стенах. Полы сплошь устелены коврами, мягкими, пушистыми, словно по ним никто никогда не ходил. Вправо и влево уходят бесконечные анфилады комнат. Голос Реймонда даже зазвенел в тишине дома:
– Можно я здесь побегаю?
– Да, малыш. Ты можешь идти, куда хочешь, – Морис чуть улыбается.
Интересно, мы его сможем здесь найти?
– А мне куда прикажете, сэр?
– С этой минуты этот дом твой. Он изначально принадлежал семейству Балантенов. А ты теперь член нашей семьи. Гостиная. Прошу.
Громко сказано, можно подумать, что сейчас с разных сторон сбегутся тетушки, дядюшки, племянники, дедушки и бабушки! Привыкай, Гленда, ты теперь хозяйка этого дворца.
Я вошла в изысканно обставленную гостиную и ахнула. Ее украшал единственный портрет над искусно украшенным лепным камином.
– Не может быть! Это разве ты, Морис?
Балантен рассказывает, что портрет написан сразу после того, как был проведен обряд посвящения. Здесь ему двадцать восемь лет. А я внимательно разглядываю каждую мелочь.
Молодой мужчина с длинными, распавшимися по плечам волосами, удивительно красивый и в то же время отталкивающий своей холодностью. Стройная фигура, от которой веет скрытой силой. Одет в белоснежную рубашку, распахнутую на груди. Тонкие дорогие кружева на воротнике и удлиненных манжетах. Через плечо перекинут черный шелковый плащ. Узкие бархатные брюки заправлены в высокие сапоги. Одна рука свободна и висит вдоль туловища, другой он небрежно опирается на гнутую спинку стула. С какой тщательностью нарисована каждая деталь: старинный перстень на безымянном пальце, даже небольшой штрих на шее – шрам, выглядывающий из-под воротника. А взгляд все время возвращается к глазам. Бог или полубог, которому нет никакого дела до смертных.
– Что-то не так, Морис. Я не могла бы полюбить тебя таким. Посмотри на это выражение глаз. В них пренебрежение, вызов, презрение. Да, этому парню на картине далеко до человека, пусть ему и подвластно все. Совершенная красота, но… Сейчас ты другой, лицо мягче, взгляд мудрее. Сейчас ты добрый. Отличная картина, но изображенный на ней мне не нравится.
– Художнику удалось изобразить все нюансы. Но под этим презрением в глазах скрыто нечто иное. Я же не мог показать, насколько мне больно. Ожог на шее причинял мне нестерпимые страдания, дорогая.
– Все равно хорошо, что я не знала тебя таким.
Ладно, с портретом мы разобрались. Ну, что у нас тут еще? Тяжелая громоздкая мебель из мореного дуба, своеобразная дань позднему средневековью. Впечатляет, но очень мрачно. Голая каменная кладка стен создает неуютное ощущение промозглости. Только огонь в камине согревает обстановку. В отдалении послышался голос Реймонда:
– Мама, я нашел спящую красавицу. Иди скорее сюда!
Выглядываю за дверь. На мой немой вопрос Морис улыбнулся:
– Это кукла Ганеши. Пойдем со мной.
И мы вышли в длинный полутемный коридор, увешанный старинными, кое-где обветшалыми гобеленами. Иду и думаю: как в пустом музее, после ухода посетителей. Интересно, здесь есть нормальные жилые комнаты?
– Этот дом построили мои родители в тысяча восемьсот семьдесят первом году, когда Лос-Анджелес только развивался. Наверное, они пытались объединить в нем многообразие стилей разных эпох, от средневековья до модерна. Невинное увлечение моего папы!
– Значит, ничего современного здесь нет?
– Боюсь, что нет. Видишь ли, Гленда, мы не имеем права подолгу жить на одном месте, чтобы не вызывать ненужных вопросов. У каждого для этого свой срок, в зависимости от видимого возраста. Для меня это лет десять-одиннадцать, не больше. Поэтому, сама понимаешь, здесь я появлялся наездами. Но, по чести сказать, весь этот ультрасовременный антураж не по мне. Я – существо из прошлого века.
– Мне не составит труда лет через десять поменять вместе с тобой место жительства, но для того, чтобы поджарить яичницу, мне не хотелось бы полчаса растапливать плиту дровами. Я – человек современный!
Морис ухмыльнулся:
– Это не приходило мне в голову. Я распоряжусь обустроить кухню соответствующей техникой. Электричество в дом проведено.
– Я тебя еще научу варить кашу для Реймонда.
Морис склонил голову набок и тихо рассмеялся. Неоднократно замечала, что его смех ласкает, будто шелковистый мех. Мне стало тепло и уютно.
Тем временем мы поднялись по деревянной лестнице в конце коридора и оказались в помещении, стилизованном на этот раз под эпоху романтизма. Нечто вроде малой гостиной. Стены затянуты материей в пастельных тонах, мягкий свет ламп под абажурами, более легкая мебель, располагающая к отдыху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58