Занимал я в то время небольшую меблированную комнату, а напротив меня, через коридор, была другая такая же комната, занимаемая в то время моим хорошим знакомым г-ном Т., у которого в этот вечер собрался кружок по большей части также моих хороших знакомых, которые, усевшись за зелёными столами, усердно винтили (т. е. играли в карты, в «винт»). Так как на совести моей лежала плохо заученная роль, а спектакль был близок, то я не пошёл к приятелю, несмотря на его приглашения, и принялся, как сказал, долбить свою роль. В комнате моей горела висячая лампа с красным абажуром, свет которой был настолько ярок, что я, не утомляя глаз, мог свободно читать свою роль.
Прошёл, может быть, час, я лежал на кровати и усердно штудировал роль, забыв обо всём на свете. Прямо против меня, в нескольких шагах, стояла этажерка, а на ней, на верхней полке, кабинетный фотографический портрет г-жи Б., подаренный ею лично. Портрет этот оправлен был в рамку, состоявшую из одного толстого стекла на подставке, какие в то время только что появились. Хорошо помню, что, увлечённый своею ролью, я решительно ни о чём другом не думал, а всего менее, конечно, о покойнице, так как житейские заботы всецело поглощали меня в это время. Во время моего занятия своею ролью взор мой несколько раз падал на упомянутый выше портрет.
Постепенно я стал поглядывать на него чаще и чаще, сам не зная почему, хотя в портрете не замечалось ничего особенного, и он стоял на обычном своём месте. Наконец это непонятное, похожее на какую-то навязчивую идею чувство до такой степени стало меня беспокоить, что я для того, чтобы не смотреть на портрет, встал с кровати и, вынув карточку из рамки, обернул её лицевой стороною назад, вложив портрет в таком положении обратно в рамку. Но непонятное ощущение, тем не менее, продолжалось, мешая мне сосредоточиться на изучении своей роли. Вместе с тем я стал замечать на стене, близ которой стояла этажерка с портретом, какой-то блуждающий свет, который можно было сравнить с отражением от зеркала, известным под именем «зайчика». Внимательно оглядывая комнату, я убедился, что в комнате не заключалось ничего, что могло бы служить причиной подобного светового явления. Полагая, что свет проникает из окна сквозь неаккуратно спущенную штору, я подошёл к окну. Но на Дворе была непроглядная темень тёмной и сырой осенней ночи, и ни в одном окне не светилось, так как было. Уже далеко за полночь. Вернувшись на своё место, я снова принялся читать свою роль, полагая, что все это мне померещилось, но явление продолжалось. Постепенно светлое фосфорическое пятно, образовавшееся на стене, стало разрастаться, принимая вид светлой женской фигуры, которая стала наконец отделяться от стены, и я увидел перед собою покойную Б.
Помню хорошо, что как в этот момент, так и в последующие, пока длилось явление, я не чувствовал ни испуга, ни даже удивления а скорее чувство, похожее на какое-то оцепенение, нечто вроде столбняка.
Призрак, отделившись от стены, подошёл к этажерке, вынул из рамки свой фотографический портрет, обращённый мною назад, и снова вставил его в рамку в его естественном положении. Затем призрак открыл деревянную, не запертую на ключ шкатулку, вынул из неё золотой медальон г-жи Б. С её портретом, подаренный мне на память ею самою, и раскрыл его. Затем видение стало бледнеть, постепенно расплываясь в каком-то тумане, пока не исчезло в той же стене, из которой оно появилось. Теперь только исчезло моё оцепенение, и меня охватил такой ужас, что я в испуге бросился из комнаты, впопыхах ударившись обо что-то головою довольно чувствительно. Как безумный, влетел я в комнату своего приятеля, где все ещё продолжалась карточная игра, и переполошил своим видом всю компанию. Долго не мог я ничего ответить на тревожные расспросы моих знакомых и разразился, наконец, сильнейшим истеричным припадком, чего ни раньше, ни после никогда со мною не бывало, так как человек я нисколько не нервозный и никогда ни нервозностью, ни тем более истерией не страдал. Наконец знакомым моим удалось меня кое-как успокоить, и я рассказал все, со мною бывшее. Разумеется, меня принялись уверять, что все это мне померещилось, что, вероятно, я заснул, и мне все это приснилось. Я уверял их, что ни минуты не спал, что ни малейшего расположения ко сну у меня не было, и что я всё время был занят самым старательным изучением роли. Чтобы убедить меня, что все это либо сон, либо галлюцинация, всею гурьбою отправились в мою комнату, но приятели мои невольно призадумались, когда увидели, что портрет был действительно в том положении, которое было дано ему призраком, а золотой медальон вынут из шкатулки и раскрыт.
Кое-как проведя ночь (один из знакомых, чтобы успокоить меня, согласился остаться у меня ночевать), я на другой день пошёл посоветоваться с известным в то время специалистом по нервным болезням доктором X. доктор, со своей стороны, успокаивал меня и со своей научной точки зрения объяснял все происшедшее со мною самопроизвольным гипнозом. По его мнению, я самопроизвольно впал в гипноз, сам внушил себе видение призрака Б.Д., сам привёл её фотографический пор1рет в первоначальное положение и вынул из шкатулки и раскрыл её медальон, воображая, что все это делает вызванный мною в моём воображении призрак. Как ни остроумно показалось мне тогда объяснение профессора, но меня и до сих пор смущает то обстоятельство, что никогда решительно, ни до этого случая, ни после него, я не страдал ни малейшими нервными расстройствами, в гипноз не впадал, а, напротив, обладаю совершенно здоровыми, нормальными нервами. Если бы это был самогипноз, то, по крайней мере, хоть в самый этот день я должен был бы ощущать хоть какую-нибудь ненормальность, какое-нибудь недомогание вроде тяжести в голове, сонливости или чего-нибудь в этом роде, а то ничего, решительно ничего не ощущал, но был в самом обычном, нормальном состоянии и духа, и телесного здоровья. Откуда же было взяться самогипнозу, ведь от чего-нибудь же он должен был развиться, из каких-нибудь органических или психических причин? А потому, несмотря на всю научность объяснений почтенного доктора, я не могу вполне удовлетвориться ими и принуждён, вместе со многими другими, думать, что в природе есть многое, чего не снилось нашим мудрецам".
Роковой Перстень.
25 ноября 1885 года неожиданно умер король испанский Альфонс XII. В связи с его смертью в испанских газетах появилась перепечатанная многими европейскими газетами и журналами следующая заметка: "Вскоре после первого брака Альфонса XII в 1878 году с его двоюродной сестрой принцессой Мерседес, дочерью герцога Монпансье, король подарил своей молодой супруге, среди других вещей, маленький перстень, как интимное воспоминание и, так сказать, помимо своих официальных подарков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Прошёл, может быть, час, я лежал на кровати и усердно штудировал роль, забыв обо всём на свете. Прямо против меня, в нескольких шагах, стояла этажерка, а на ней, на верхней полке, кабинетный фотографический портрет г-жи Б., подаренный ею лично. Портрет этот оправлен был в рамку, состоявшую из одного толстого стекла на подставке, какие в то время только что появились. Хорошо помню, что, увлечённый своею ролью, я решительно ни о чём другом не думал, а всего менее, конечно, о покойнице, так как житейские заботы всецело поглощали меня в это время. Во время моего занятия своею ролью взор мой несколько раз падал на упомянутый выше портрет.
Постепенно я стал поглядывать на него чаще и чаще, сам не зная почему, хотя в портрете не замечалось ничего особенного, и он стоял на обычном своём месте. Наконец это непонятное, похожее на какую-то навязчивую идею чувство до такой степени стало меня беспокоить, что я для того, чтобы не смотреть на портрет, встал с кровати и, вынув карточку из рамки, обернул её лицевой стороною назад, вложив портрет в таком положении обратно в рамку. Но непонятное ощущение, тем не менее, продолжалось, мешая мне сосредоточиться на изучении своей роли. Вместе с тем я стал замечать на стене, близ которой стояла этажерка с портретом, какой-то блуждающий свет, который можно было сравнить с отражением от зеркала, известным под именем «зайчика». Внимательно оглядывая комнату, я убедился, что в комнате не заключалось ничего, что могло бы служить причиной подобного светового явления. Полагая, что свет проникает из окна сквозь неаккуратно спущенную штору, я подошёл к окну. Но на Дворе была непроглядная темень тёмной и сырой осенней ночи, и ни в одном окне не светилось, так как было. Уже далеко за полночь. Вернувшись на своё место, я снова принялся читать свою роль, полагая, что все это мне померещилось, но явление продолжалось. Постепенно светлое фосфорическое пятно, образовавшееся на стене, стало разрастаться, принимая вид светлой женской фигуры, которая стала наконец отделяться от стены, и я увидел перед собою покойную Б.
Помню хорошо, что как в этот момент, так и в последующие, пока длилось явление, я не чувствовал ни испуга, ни даже удивления а скорее чувство, похожее на какое-то оцепенение, нечто вроде столбняка.
Призрак, отделившись от стены, подошёл к этажерке, вынул из рамки свой фотографический портрет, обращённый мною назад, и снова вставил его в рамку в его естественном положении. Затем призрак открыл деревянную, не запертую на ключ шкатулку, вынул из неё золотой медальон г-жи Б. С её портретом, подаренный мне на память ею самою, и раскрыл его. Затем видение стало бледнеть, постепенно расплываясь в каком-то тумане, пока не исчезло в той же стене, из которой оно появилось. Теперь только исчезло моё оцепенение, и меня охватил такой ужас, что я в испуге бросился из комнаты, впопыхах ударившись обо что-то головою довольно чувствительно. Как безумный, влетел я в комнату своего приятеля, где все ещё продолжалась карточная игра, и переполошил своим видом всю компанию. Долго не мог я ничего ответить на тревожные расспросы моих знакомых и разразился, наконец, сильнейшим истеричным припадком, чего ни раньше, ни после никогда со мною не бывало, так как человек я нисколько не нервозный и никогда ни нервозностью, ни тем более истерией не страдал. Наконец знакомым моим удалось меня кое-как успокоить, и я рассказал все, со мною бывшее. Разумеется, меня принялись уверять, что все это мне померещилось, что, вероятно, я заснул, и мне все это приснилось. Я уверял их, что ни минуты не спал, что ни малейшего расположения ко сну у меня не было, и что я всё время был занят самым старательным изучением роли. Чтобы убедить меня, что все это либо сон, либо галлюцинация, всею гурьбою отправились в мою комнату, но приятели мои невольно призадумались, когда увидели, что портрет был действительно в том положении, которое было дано ему призраком, а золотой медальон вынут из шкатулки и раскрыт.
Кое-как проведя ночь (один из знакомых, чтобы успокоить меня, согласился остаться у меня ночевать), я на другой день пошёл посоветоваться с известным в то время специалистом по нервным болезням доктором X. доктор, со своей стороны, успокаивал меня и со своей научной точки зрения объяснял все происшедшее со мною самопроизвольным гипнозом. По его мнению, я самопроизвольно впал в гипноз, сам внушил себе видение призрака Б.Д., сам привёл её фотографический пор1рет в первоначальное положение и вынул из шкатулки и раскрыл её медальон, воображая, что все это делает вызванный мною в моём воображении призрак. Как ни остроумно показалось мне тогда объяснение профессора, но меня и до сих пор смущает то обстоятельство, что никогда решительно, ни до этого случая, ни после него, я не страдал ни малейшими нервными расстройствами, в гипноз не впадал, а, напротив, обладаю совершенно здоровыми, нормальными нервами. Если бы это был самогипноз, то, по крайней мере, хоть в самый этот день я должен был бы ощущать хоть какую-нибудь ненормальность, какое-нибудь недомогание вроде тяжести в голове, сонливости или чего-нибудь в этом роде, а то ничего, решительно ничего не ощущал, но был в самом обычном, нормальном состоянии и духа, и телесного здоровья. Откуда же было взяться самогипнозу, ведь от чего-нибудь же он должен был развиться, из каких-нибудь органических или психических причин? А потому, несмотря на всю научность объяснений почтенного доктора, я не могу вполне удовлетвориться ими и принуждён, вместе со многими другими, думать, что в природе есть многое, чего не снилось нашим мудрецам".
Роковой Перстень.
25 ноября 1885 года неожиданно умер король испанский Альфонс XII. В связи с его смертью в испанских газетах появилась перепечатанная многими европейскими газетами и журналами следующая заметка: "Вскоре после первого брака Альфонса XII в 1878 году с его двоюродной сестрой принцессой Мерседес, дочерью герцога Монпансье, король подарил своей молодой супруге, среди других вещей, маленький перстень, как интимное воспоминание и, так сказать, помимо своих официальных подарков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136